Миллениум

Гермиона резко проснулась, чувствуя вкус крови во рту, и начала кашлять. Руки больно ударились о что-то, когда она махнула локтями от неожиданного пробуждения. Продрав глаза и оглядевшись, она заметила открытую книгу под своим боком, с которой и уснула. Именно её острые края сейчас задели локти. Схватившись за голову, она почувствовала очередные наплывы от вчерашней боли, словно прошли не десятилетия, а пара часов. Часов… Гермиона услышала, как за пологом Лаванда ушла в душ и с характерным щелчком закрыла за собой дверь. Она действительно проснулась, теперь по-настоящему. Её пальцы больше не были увешаны кольцами, а кожа приобрела более светлый оттенок. Её не будила служанка и не сообщала, что Антоний с детьми уже ждут её на завтрак в Западном павильоне. Быстро сев в своей жёсткой хлопковой постели, Гермиона приковала глаза к своей книге, читая последний абзац из главы о Клеопатре: «После того как Антоний испустил последний вздох, Клеопатра продолжала сражаться, пытаясь договориться с Октавианом. Но вся надежда была потеряна. Клеопатра приняла решение умереть достойно. Она послала Октавиану записку с просьбой похоронить её рядом с Марком Антонием. Вошедшие в комнату смогли найти только тело со следами укуса змеи, которая исчезла в неизвестном направлении». Оглядев своё тело, Гермиона с ужасом обнаружила две быстро заживающие ранки на груди. Она судорожно откинула полог и вывалилась в спальню, где на неё с удивлением воззрились соседки. — Парвати, — Гермиона выдохнула, сжав зубы и пытаясь утихомирить ритм биения сердца. Чем чаще оно будет биться, тем быстрее кровь разнесёт яд по венам… Парвати Патил, девочка, которая училась на колдомедика, могла ей чем-то помочь. И сейчас она удивлённо смотрела на то, как Грейнджер подбегает к ней и задирает майку, чтобы показать ей свою грудь и тыкнуть пальцем в место укуса. — Это змея… Должно быть, она ночью заползла к нам в комнату. У тебя есть что-то… прямо сейчас? — тараторила Гермиона, чуть ли не укладываясь на подругу, чтобы той было лучше видно. — Стой, Гермиона, не двигайся! — Парвати, услышав про змею, что было её самым большим кошмаром, вмиг обрела некий профессиональный вид. Её лицо хоть и выражало собой ужас, как на третьем курсе, когда боггарт принял облик огромной кобры, руки уже деловито ощупывали грудную клетку Гермионы. — Тут ничего нет, — она прищурилась, почти нырнув в лиф соседки. — Точно? Я видела укус! — Может, тебе приснилось? — Патил нажала на разные участки кожи, но не увидела никаких ранок или следов попадания яда в кровь. — У тебя, кстати, красивая грудь. Гермиона тряхнула головой и сама подошла к зеркалу. Действительно, ранки испарились. Но она же видела! Накинув мантию прямо поверх пижамы, она ополоснула лицо водой и, не слушая возгласы поражённых соседок, чуть ли не кубарем спустилась с лестницы. Она неслась по замку в сторону подземелий, надеясь застать Слизнорта в столь ранний час перед завтраком в своём кабинете. Несколько этажей пронеслись как кадры в перемотке, и вот она уже мчится мимо Больничного крыла, откуда послышался голос… Антония. — Посмотрите повнимательней, — огрызался Малфой. Остановив свой бешеный бег, Гермиона шагнула в сторону открытых дверей медпункта и прислушалась, спрятавшись в тени. — Мистер Малфой, я устала вам повторять, что вы совершенно целы и невредимы, — прозвучал раздражённый голос мадам Помфри. — Я проснулся, а у меня кровь прямо здесь.  Гермиона не видела, куда он показал, но руки инстинктивно прижались к животу. В памяти всё ещё живо сохранялись картины того, как Антоний со смертельным ранением лежал у неё на руках, захлёбываясь в своих последних словах. — Может быть, над вами пошутили ваши однокурсники и подлили ту отвратительную жижу из Зонко. Сколько ложных вызовов у меня было в те дни после Хогсмида, кошмар… — Вы точно уверены, что я не ранен? — оборвал её Малфой. Послышался нервный вздох медсестры. — Абсолютно. Вы совершенно точно в силах посещать уроки сегодня. Хорошего дня, мистер Малфой. Гермиона испуганно, как потревоженная шумом птица, сорвалась с места и понеслась дальше, по лестницам вниз. Не хватало ещё, чтобы Драко заметил её, шпионящую за ним! Задыхаясь, она прибежала к кабинету Слизнорта и что есть силы постучала. Сперва ей не ответили, но стук оказался достаточно настойчивым, чтобы профессор отворил ей дверь, одетый в свой полосатый халат, и удивлённо воззрился на свою ученицу. — Мисс Грейнджер! Чем могу быть полезен в столь ранний час? — его губы скривились в не слишком довольном выражении. Гермиона закусила губу. Ей внезапно стало не по себе от того, что она перебудила половину замка из-за уже не существовавших причин. — Простите, профессор… У вас случайно нет противоядия к любовному зелью? — сболтнула она первое, что пришло в голову. Гораций потёр руками лицо и нахмурился, и Гермиона продолжила заговаривать ему зубы, пока в голове творился полный хаос. — Моя соседка, кажется, попала под его влияние. Всю комнату переполошила, — она представляла, как глупо сейчас выглядела, но ещё больше ей было стыдно из-за своего поведения. Это был ведь просто сон. Ранки могли быть просто эффектом от слишком разбушевавшегося после ночи воображения. А совпадение с Малфоем? Конечно, Нотт мог просто снова баловаться с искусственной кровью… Слизнорт удручённо кашлянул и отошёл от двери, чтобы через пару минут вернуться с маленьким пузырьком красного цвета. — Держите, пары капель будет достаточно. И пусть будет аккуратнее с напитками. И, мисс Грейнджер, я немного разочарован. Ведь я уверен, что вы в прошлый раз отлично справились с приготовлением такого противоядия самостоятельно. Очень стыдно. Невообразимо. Но ничего не поделать. Гермиона с глуповатой наивной улыбкой забрала бутылочку и лицезрела закрытую перед носом дверь. Она вернулась в башню, нагулявшись в пижаме по замку, скрылась перегородкой из волос от подруг и продолжила собираться в тишине. Соседки молчали — должно быть, всё ещё находились в шоке от её пробуждения. Весь день Гермиона ходила по школе как призрак. Когда они вышли на урок Травологии, идущий рядом Невилл воодушевлённо рассказывал о том, как профессор Стебль хвалила его на дополнительных занятиях, а Гермиона шла, глядя в землю под ногами. — Эй, Гермиона? Ты меня слушаешь? — Что? А, да, прости, Невилл. — Ты выглядишь расстроенной и уставшей, — заметил друг. — На тебя так действуют совместные пары со Слизерином? Гермиона хмыкнула под нос. Предыдущий урок Зельеварения она помнила как в тумане. Мало того, что Слизнорт поглядывал на неё с подозрением и как-то слишком тщательно критиковал каждый её этап приготовления зелья, так ещё и приходилось всеми силами пытаться не смотреть на Малфоя. Который за долгое время впервые снизошёл до первого урока и так же, как она, отстранённо помешивал своё варево в котле, ни разу не встряв в перебранку и не подняв глаз от рабочего места. — Просто не выспалась, — выдавила улыбку Гермиона, заметив обеспокоенность Невилла. — Так как там твои дополнительные? Но тот в ответ нахмурился и пригрозил ей пальцем. — Ты слишком сильно загоняешь себя в учёбу. Надо больше давать организму отдыхать. Гермиона вздохнула и поспешила согласиться, чтобы не навлечь на себя ещё больше вопросов. Остаток дня прошёл довольно быстро. За исключением того, что на уроке Истории Магии Гермионе вновь пришлось столкнуться с обществом Малфоя, которое буквально действовало на нервы. Призрак — профессор Бинс — сегодня особенно нудно читал свою лекцию, и Гермиону неумолимо тянуло в сон. Впрочем, тут дал о себе знать и её ночной курс по истории — она блестяще ответила на вопрос о том, почему убийство Цезаря списывали на то, что Клеопатра на самом деле была могущественной ведьмой, которая сначала влюбила в себя Юлия, а потом через заговор избавилась от соперника. Она вернулась в спальню раньше обычного, отказавшись посидеть в гостиной, и чувствовала себя так, словно весь день таскала мешки с цементом. К ней тихонько (спасибо Мерлину!) подошла Парвати и уточнила, всё ли в порядке. Гермиона посмеялась, списав утреннее происшествие на сон, и Патил доброжелательно сжала ей плечо. — Выспись сегодня хорошенько, — посоветовала ей она, и Грейнджер кивнула на довольно очевидное замечание. Конечно, она собиралась сегодня нормально поспать, а не зачитываться до поздней ночи. Выпив зелье Сна без сновидений, чтобы уж точно прогнать любые кошмары и навязчивые видения с Малфоем в главной роли (при мысли об этом её аж встряхивало), Гермиона задвинула полог и улеглась на спину. Повертелась с боку на бок. Глаза не спешили смыкаться. Зато они то и дело возвращали своё внимание к прикроватной тумбочке. В конце концов Гермиона сдалась. Время было всего девять вечера. Чтобы успокоить жжение любопытства, она откроет книгу и просто посмотрит название следующей главы. Просто пробежится взглядом по названию…

***

— Эм… Малфой? — Что? — Ты здоров? — Абсолютно, — проворчал он из своей кровати, когда дверь открылась, а в спальню вошли шумно его друзья. Они были весьма удивлены, заметив однокурсника в постели в столь ранний час. Блейз уронил сумку прямо на пол возле прикроватного столбца и в один прыжок оказался сверху лежащего Драко. Раздался недовольный вскрик, завязалась непродолжительная борьба, и Забини был быстро изгнан с чужой территории. В отместку он взял с пола сумку и прошёлся по Драко одним почти ласковым ударом. — Прекращай! Мы собирались поиграть в виски-понг! — А что за повод? — недоверчиво высунул нос из-под одеяла Драко. — М-м-м… вторник? — Я спать, — огласил своё окончательное решение Малфой. Ему весь день было хреново. Он словно вовсе и не спал последней ночью, а действительно смотался пешком до Рима и обратно, чтобы повидаться с Клеопатрой. Или Грейнджер… Драко зажмурился от растущего рвотного рефлекса. Не вспоминать об этом! Нельзя! Он должен сейчас же забыть о том, что видел Грейнджер в своём странном сне. А помочь ему может… — Принеси сюда один стакан. Я выпью и лягу. Гойл с готовностью подорвался, радуясь возможности быть полезным. Всю минуту, пока Блейз пытался уломать друга встать и выйти в гостиную ко всему факультету, Драко лишь угрюмо молчал и дожидался своей порции "снотворного". Он рывком опрокинул налитый на дне алкоголь, сморщился и бросил пластиковый стаканчик в Тео. — Если ты и сегодня прольёшь на меня эту дрянь… — он с угрозой понизил голос, а Нотт лишь носком ботинка отшвырнул стаканчик подальше. — Успокойся, мои запасы искусственной крови закончились ещё на Хэллоуин, — Тео устало прислонил голову к собственному столбу. — Может, у тебя месячные? Гойл хрюкнул, а Забини состроил понимающее выражение. — Наш маленький Драко стал женщиной! Я горжусь тобой, милая. — Катитесь к чёрту, — раздражённо вздохнул Драко под убывающий из комнаты галдёж приятелей. С их уходом в комнате воцарилась приятная тишина, и Драко спокойно зажёг палочку Люмусом и достал из-под подушки спрятанный фолиант. На этот раз он немного тщательнее осмотрел обложку, проверяя на пропитку каким-нибудь наркотическим зельем или другой гадостью с похожим эффектом. Проверив всё, Драко был вынужден признать, что сон с Грейнджер в роли его любовницы стал плодом его собственного воображения, а не эффектом от помутнивших разум воздействий. Следующая глава была о Греции, олимпийцах и мифах, на которых строится история. Заткнув палочку за ухо, чтобы свет был направлен прямо на страницы, Драко принялся читать… «...Явившись в Спарту в числе претендентов на руку Елены Прекрасной, или же Елены Троянской, Одиссей предпочел взять в жёны её двоюродную сестру Пенелопу. Мудрый Одиссей не питал больших надежд на то, что ему — царю небольшой и небогатой Итаки — отдадут в жены спартанскую царевну Елену, слава о красоте которой гремела по всей Греции. Разительно отличалась от своей знаменитой кузины Пенелопа. Чувством своего достоинства и одновременно отсутствием надменности». Драко в новом для себя образе стоял, преклонив колено, перед Икарием, братом царя Тиндарея. Позади Икария находились два трона: царский и его дочери, Елены Прекрасной. Трон Тиндарея пустовал, сегодня он не посчитал нужным явиться на знакомство с таким незначительным гостем, а вот Елена пришла посмотреть на того хитроумного и бравого мужчину, о котором уже слышала от придворных. Вытянув шею, она скучающе оглядела Одиссея, но её взгляд остался равнодушным. Она повернула голову и сказала что-то стоящей рядом девушке, чьё лицо всё ещё было скрыто в тени. — Зачем ты пожаловал к нам, Одиссей, сын Лаэрта? — В недавнее время, как вы знаете, я перенял бразды правления своего отца и стал правителем нашего небольшого острова Итака, — начал Драко, слушая голос в голове, подсказывающий, что ему говорить. Но как бы он ни пытался играть свою роль, отведённую в этом странном театре, его взгляд постоянно отвлекался от лица Икария и всматривался в тень позади трона Елены, которая потеряла всякий интерес и отцовским ножом скучающе расковыривала яблоко. Там, в темноте, его что-то притягивало. Силуэт, одетый в скромную древнегреческую тунику, который он никак не мог разглядеть. Икарий поторопил его, и Драко пришлось вернуться к речи. О чём это он? Он явился с целью посвататься к Елене, но… Эта миссия казалась заведомо обречённой на провал. Было видно, какое место Елена занимала в сердце её могущественного отца, и что мог он, маленький муравьишка с Итака, предложить спартанской принцессе? Елена на троне уже теряла терпение и снова подозвала к себе девушку, и та наклонилась. Стоявшая позади Елены Прекрасной, её двоюродная сестра Пенелопа была, по слухам, менее красивой, чем Елена, но стоило Драко увидеть, как каштановые волосы выглянувшей из-под навеса девушки заискрились под солнцем, его сердце пропустило удар. Пенелопа, склонившись, слушала старшую сестру — её волосы распались по открытым плечам, и Драко во второй раз за две ночи заметил, какие у Грейнджер красивые ключицы, проступающие, когда она не сутулилась под весом учебников. Да каких учебников? Он раньше никогда не видел её в таком открытом наряде. Спартанки носили разлетающиеся светлые туники, тонкие сандалии, перевязывающие до колена щиколотку. А в грейнджеровскую шевелюру сейчас была аккуратно вплетена серебряная корона из ветви оливы. Лепестки чарующе переливались в волосах, а Грейнджер-Пенелопа, поняв, что он разглядывал её, быстро вновь скрылась в тени. На её лице он успел заметить удивление. Икарий всё ещё ждал его ответа. Но сейчас, наконец полностью растоптав в себе интерес к Елене, Драко вновь опустился на колено, как при первом приветствии. — Господин, я проделал сюда этот долгий путь со своего острова только с одной целью. Я хочу просить руки вашей дочери, — торопливо произнёс он, боясь, что запас воздуха может кончиться. Елена замерла на своём троне, а затем отложила нож и хмуро выпрямилась. Ещё никогда гость не приезжал в её дом и не упускал возможности прочить себя ей в мужья. А сейчас… Её золотоволосая голова повернулась в сторону стоящей рядом Пенелопы. Та наконец вышла из тени. Сначала носок её аккуратной ножки показался на плитке, залитой солнцем, затем под лучи подставились хрупкие плечи, переплетённые лентами туники, а затем и само лицо Грейнджер предстало взору Драко. Она боялась, тряслась, как лист на ветру. Икарий покровительственно положил руку на плечо дочери, думая, что она просто нервничала перед женихом. — Что, милая? По душе тебе жених? — громогласный голос Икария раскатился по внутреннему двору, на котором спартанцы принимали гостей. Драко удержался от того, чтобы не фыркнуть. Видела бы это Грейнджер, её бы, наверное, это шоу повергло в шок. Она бы прямо сейчас схватила нож с подноса с фруктами и всадила в горло Одиссею с его, Малфоя, лицом. Пенелопа промолчала. Её лицо было опущено, словно она стеснялась посмотреть на своего поклонника. Драко расценивал это как положительный знак — в древней Греции иначе и не могли проявить своих чувств. Оставалось только дождаться решения отца. Елена, видимо успокоив своё самолюбие, вновь принялась раскладывать в линию яблочные косточки. Возможно, с ней такая процедура с рукой и сердцем происходила каждый день. — Я подумаю, Одиссей, — наконец кивнул Икарий. — Ты достойный муж. Мы вынесем это на обсуждение с братом. Встреча считалась оконченной. Пенелопа осталась стоять на месте, как гипсовая статуя в саду. Драко всматривался в знакомые черты лица, которые только сегодня утром наблюдал на Истории Магии, и сейчас происходившее казалось диким. На них подул ветер, принеся запахи персиков и лаванды с садов. Пенелопа наконец подняла взгляд на своего возможного суженого. Опечаленный, Драко заметил в глазах принцессы слёзы. — Гр… Пенелопа, — позвал он, чуть не совершив роковую ошибку. Девушка вздрогнула от его голоса, и вся тоска мира, до этого плескавшаяся в её карих глазах, вмиг скрылась за пеленой. — Я хочу проснуться, — прошептали тонкие губы. Драко успел сделать шаг в её сторону, но Пенелопа уже убежала. «По одной версии, отец Елены — Тиндарей — убедил Икария принять сватовство Одиссея, который помог ему важным советом при выборе мужа для Елены. По другой версии, Одиссей получил Пенелопу в жёны в качестве награды за победу в беге. Как бы то ни было, герой увез свою молодую жену на Итаку. Через некоторое время у них родился сын Телемах. Но счастье длилось недолго. Вскоре после того, как у Пенелопы и Одиссея родился сын, пришла беда. В Спарту приехали послы от Менелая, собиравшего войско в поход за сбежавшей Еленой». Вдалеке зазвучали трубы. Пенелопа пролила лимонад, который впервые за долгое время самостоятельно сделала и который разливала по бокалам тоже впервые сама. Долька лимона выпала на стол, намочив скатерть. Драко, не отрывая взгляда от окна, махнул рукой в сторону служанки, но Пенелопа не позволила той взять со стола клочок ткани, чтобы протереть поверхность. — Я сама, — рявкнула она, с неимоверным усилием натирая стол до блеска. Вздохнув, Драко медленно опустил сына с рук на пол. Тот, расстроенный, что ему не дали поглазеть на приближающееся войско и вздымающиеся к небесам копья с флагами, подгоняемый отцом, пошёл в комнату в сопровождении служанки. Та с опаской смотрела на входную дверь и о чём-то молилась. В комнате под рёвом походных труб остались стоять только Пенелопа и Одиссей. Драко, видя, как жена пытается отвлечься и оттянуть неизбежное, натирая и без того чистые стены, подошёл к ней и приостановил её хаотичные движения, взяв за плечи и заставив посмотреть на себя. — Пенелопа. — Это вздор, — прошипела молодая красавица, которая носила в себе все черты Гермионы Грейнджер. Даже эта фраза, выдавленная сквозь зубы, так похожа на Грейнджер. Обычно она шептала то же самое, когда не соглашалась с однокурсником на уроке, а её рука уже поднималась вверх, её хозяйка отчаянно желала поправить ошибившегося. В последнее время Драко слишком часто видел лицо Грейнджер ближе, чем следовало. Чем ему хотелось бы. Но сейчас, видя, как карие глаза от бессильной ярости наполняются злыми слезами, он не хотел ничего другого, кроме как смотреть на неё. — Они не могут забрать тебя, — замотала головой Пенелопа. — У тебя только что родился сын. — Ему уже год, — поправил её Драко, заправляя каштановый локон за ухо. Жена истерично хохотнула. — И что теперь? Может, и ему воевать пойти? Драко не улыбнулся. — Через десять лет он уже сможет стать твоим защитником. Отняв одну его руку от своего лица, Пенелопа прижала её к губам и поцеловала грубые пальцы. Кожа стала влажной от её слёз. — Десять лет… Я надеялась на пару месяцев. Сейчас он не выдержал и улыбнулся. Обнял жену, которая в отсутствии сына не стала скрывать рыдания, а сам посмотрел в окно, туда, где сотня спартанцев топтала его земли для того, чтобы увести из его Райского сада и бросить прямо в Адский котёл. — Одиссей, я буду ждать тебя, — пообещал ему надтреснутый голосок снизу, и Малфой наклонил голову. — Возвращайся скорее. — Вернусь, обещаю. Он шептал ей убаюкивающие, успокаивающие слова, уже живя мгновением той их встречи, которую он будет приближать всеми силами, о которой они оба будут мечтать, как только его нога ступит за порог их скромного дома. «Герой сдался. Ему пришлось покинуть Итаку на двадцать долгих лет. Десять лет длилась Троянская война, и десять лет герой потратил на путешествие домой. Сколько опасностей и бед пришлось ему вынести, но все они не сломили его желание вернуться домой. Лишь два раза задержался герой в своем путешествии: сначала его заколдовала коварная волшебница Цирцея, лишив его памяти и заставив жениться на себе, а затем его обманом пыталась привязать к себе и оставить на заколдованном острове нимфа Калипсо…» Он сидел на берегу. Его богатые одежды, которыми задарила его пленительница, грязными тряпками трепыхались на ветру. Взглядом он исследовал морскую гладь: ни корабль, ни даже крохотный плот не проплывали мимо. Не знал Драко, сколько пробыл здесь. Сбился со счёту, пытаясь запомнить, сколько раз прекрасная нимфа приходила к нему со своим неизменным предложением. Забыл, сколько раз он уже ей отказывал. На острове сильно пахло виноградом. Его лозами было окутано жилище Калипсо, а крупные ягоды, огромные и спелые, так и манили утолить ими голод, и Драко уже не мог выносить этого сладкого аромата. Его ноздри инстинктивно сжались, когда он почувствовал, как лоза заскользила по его спине и поползла к шее. — Милый Одиссей, — ворковал голос за ним. Он не слышал, как шуршала галька — Калипсо подошла беззвучно, как и полагает нимфе. Не нужно было оборачиваться, чтобы угадать, что это она. Сладкий виноградный запах, сладкий голос, даже, кажется, морской бриз стал приторным. — Что же ты всё смотришь на горизонт? — проговорила нимфа, стоя за его спиной и всё сильнее овивая его волшебными лозами. Драко не ответил. Что толку, ведь она знает о его несчастной любви и только всеми силами мешает его побегу и воссоединению с супругой. Поэтому Драко, будучи чернее тучи, пнул носком ботинка крупную гальку и смотрел, как от камней по воде бежит рябь. Он думал только о Пенелопе. В ней его спасение. В её не зажатом, в отличие от сестры, смехе, в её карих глазах, тёплых и понимающих. Драко закрыл глаза и представил Грейнджер. Кто бы мог подумать, что она станет его душой, его сердцем. Сердцем, которое ему вырвали и забросили на другой конец света. Лицо Грейнджер в мыслях грустно улыбнулось ему. «Я буду ждать тебя». — Оставь меня, Калипсо. — Никогда, — ослепительно улыбнулась ему нимфа, подойдя ближе и обняв ветвями винограда. — Ты навеки мой, Драко. Инстинктивно, он ещё пару мгновений пытался сорвать с шеи лозы, но в один момент замер. Шелест широких листьев раздавался прямо над его ухом, Калипсо наклонилась ниже, пока он, обездвиженный, пытался понять, что происходит. — Драко, — протянула гласные нимфа ему в самое ухо. Это было странно. Драко снова забыл про то, что ему нужно сопротивляться и хранить верность жене. Он мог думать только о том, как странно звучало его собственное имя из уст греческой нимфы. — Останься со мной, Дра-ако. Даже волны больше не шуршали о берег, омывая остров Калипсо. Лист перестал дразнить его ухо, а лозы, напротив, только крепче сжали его шею. И как только Драко готов был принять свою участь и задохнуться, вдруг всё исчезло… …Виноградный запах преследовал его. — Драко, я, кажется, разбудила тебя? — произнёс извиняющийся женский голос, и Малфой сел в постели. — Что? Его глаза пытались привыкнуть к темноте и тишине. Не было слышно моря. Кровать прогнулась под чьим-то весом — рядом с ним сели. Виноград поселился в его носу. — Там Грег поссорился с Флинтом. Мне сказали прийти разбудить тебя, — певуче произнесла Астория, усаживаясь поудобнее рядом с его бедром. Драко замотал головой. Понимание обрушилось на него, как волна на скалы. — Нет! — прошипел он, дёрнувшись в постели так, что миниатюрная Гринграсс едва удержалась на его матрасе. — Драко? — голос Астории, так сильно напоминавший голос нимфы, всё терзал его уши, пока он беспорядочно листал книгу, пытаясь найти тот самый момент. «Разлучившись с Одиссеем, отправившимся тотчас после рождения сына Телемаха под Трою, Пенелопа терпеливо в течение двадцати лет ждала его возвращения, то отчаиваясь, то снова веря, что он вернется. Чтобы уклониться от нового замужества (как требовал обычай), Пенелопа пообещала женихам, что сделает выбор только после того, как закончит ткать погребальный саван для свекра Лаэрта. Так ей удавалось обманывать женихов в течение трех лет. Сотканное за день Пенелопа распускала ночью, пока об этом не проведали женихи. Затем Пенелопа прибегла к новой хитрости. Она пообещала выйти замуж за того, кто сумеет натянуть огромный лук Одиссея». — Ты выбрал не лучшее время для чтения, Драко, — нервно окликнула его Астория, не понимая, почему Драко бешеными глазами уставился в книгу. — Я должен вернуться к ней, — произнёс он. «Я должен вернуться к Грейнджер». — К кому? — оторопела Астория, а после взяла себя в руки и встала с кровати, воинственно приподняв подбородок и уперев руки в бока. — Малфой, о ком ты говоришь? К кому к ней? Но Драко её не слышал. Он, бормоча непонятно откуда взявшиеся в его голове ругательства на греческом языке, слез с кровати и принялся в бреду вытаскивать содержимое соседней тумбочки Нотта. — М-м… Драко? — Астория испуганно стояла возле его кровати, глядя на спятившего парня. — Я позову Тео и Блейза. Она стремглав умчалась вон, за ней раздавался грохот открываемых и закрываемых дверей. — Я должен вернуться… — как мантру повторял Драко. Когда через три минуты в комнату ворвались Забини и Нотт, напуганные криками Астории о сумасшедшем Малфое, они обнаружили Драко в своей кровати, вновь спящим. На его тумбочке валялся пустой пузырёк от снотворного, которое принимал Теодор, а в руках зажата открытая книга на странице о Пенелопе… …которая стояла в чистом поле. Длинные колосья доходили ей до груди, и она почти полностью утопала в траве. За двадцать лет она нисколько не утратила своей красоты, лишь только стала выглядеть более зрелой и мудрой женщиной. — Госпожа! — обратился к ней молодой парень, который помогал выставлять мишени. — Прибыл ещё один участник, просит вашего разрешения на участие в состязании. Сто девятый. Их было сто пять только вчера вечером. Позади неё раздался взрыв мужского хохота. Обернувшись и покачнув вокруг себя колосья, Гермиона бросила уставший взгляд на компании удалых мужчин, которые пришли соревноваться за право быть её супругом. Мимо компании рослых парней шёл, сгорбившись, бедняк. Его серый плащ волочился за ним, собирая всё больше пыли, в некоторых местах ткань протёрлась. Капюшон был натянут почти до носа, и Гермионе не удалось различить его черт. Впрочем, ей было без разницы. Её сердце закрылось для любых эмоций и волнений. Она лишь пустым взором обвела компанию нахалов, насмехавшихся над стариком, посмевшим просить участия в соревновании, и качнула плечами. — Мы не смеем отказать ему. Не положено. Хочет — пусть участвует. Парень-слуга убежал устраивать всё. Сама Гермиона уселась на свой плетёный стул под навесом. Позади неё встал, хмурясь, двадцатилетний сын, держа в руках длинный меч и упирая его в сырую землю. Его глаза были пустыми и отличали его от всех юношей его возраста. Его мысли были омрачены тоской по отцу. Гермиона повернулась к нему, стараясь не смотреть на мишень на другом конце поля. — Я тоже скучаю по нему, — сказала она от всего сердца. — Но сегодня нам надо научиться жить дальше. Телемах промолчал. Взрослея без отца, он обрёл необычайную суровость и редко улыбался. Не дождавшись ответа, Гермиона вернулась к полю. На нём толпой стояли мужчины — претенденты на её руку и сердце. Вобрав в грудь побольше воздуха, Гермиона поёрзала на стуле. Чувствуя на себя взгляд сотен глаз, она хлопнула в ладоши, дав добро на начало состязания. В центр вынесли лук её мужа. Огромное смертоносное оружие с натянутой до треска тетивой — казалось, никто не мог его даже поднять, не то чтобы натянуть и выпустить из него стрелу. Потянулась вереница из желающих. Как прозорливая Гермиона и полагала, мало кто выполнил задание. Некоторые могучие мужи справились с тем, чтобы поднять и даже попытаться натянуть лук, но ни один из них не смог выстрелить. Мероприятие затягивалось на часы. В груди Гермионы появилась трепещущая от волнения, как маленькая колибри, надежда на то, что все они сегодня уйдут прочь, так и не добравшись до неё. Гермиона подняла голову и вознесла Гере молитвы, чтобы остаться верной мужу. Образ Малфоя кривовато усмехнулся ей с задворок памяти. Всё ещё помнит его лицо. И никогда не забудет. Она вернула внимание к стрельбищу как раз тогда, когда на центр вышел сгорбившийся старик. Из толпы вновь прозвучали шёпот и смешки, но взглядом Пенелопа быстро прервала наглецов. Она выжидающе кивнула старику, и тот взялся за лук. Сзади Телемах инстинктивно сжал меч, и Гермиона услышала звон стали. Сына напугало резкое движение бедняка — тот с необыкновенной, не присущей старикам прытью и силой поднял лук на уровень глаз и возложил на тетиву стрелу. Быстрым движением он скинул с себя капюшон, и толпа ахнула. Гермиона вскочила со стула, сердце радостно забилось в груди. Это он, её муж! Глаза Малфоя ласково обратились к ней. И не было в них ни скуки, ни уныния, как прошлой ночью — сейчас Драко казался действительно счастливым. Молниеносными движениями он выстреливал в толпу — первыми легли те, кто насмехался над его маскировкой. Телемах вытащил меч из земли и присоединился к вернувшемуся отцу. Он не помнил его, но узнал — мать рассказывала о светлых, словно припорошенных снегом, волосах, тонком носе и глазах, цвета грозы Зевса.