Осколки

      Пираты получили своё, они получили сокровища и убили всех. Всех: доктора, капитана... Но, Джим остался жить. Почему же? Мальчик сам не знал. Когда пираты собирались пустить ему кровь, Сильвер не позволил, велел взять его на корабль, что-то накричал своим прихвостням. Джим не слушал, не хотел слушать. Он не помнит, сколько дней прошло с того момента, кажется, всего пара часов, и одновременно сто лет. Его заперли. В маленькой каюте, где хранились сети и верёвки, но сейчас и их там не было. Перенесли. Джим почти не выходил оттуда. Никому от него ничего не нужно было, тем не менее, Гарри или Дик обычно приносили ему поесть. В первые дни, Джим догадывался и даже пытался узнать, почему его оставили в живых, зачем он Сильверу, но после, его перестало волновать что-либо. Джим практически перестал вставать с угла застеленного обрывками парусины пришедшей в негодность. Он решил, что не будет есть, и умрет от голода. Зачем ему теперь жизнь? Потом, он вспоминал о матери... но, зачем ей такой сын, из-за которого умерло столько людей, ведь это всё с него началось. Однако, голод брал своё, и всего через пару дней он подскакивал к тарелке, спустя минуту вылизав миску до блеска. После, он возвращался на место и скрутившись калачиком, сдерживая плохоту, наступившую после голодания, корил себя за слабоволность. «Слабак!» — кидала ему совесть, «Ты даже умереть не сможешь, даже если захочешь.» Весь день он проводил в горьких страданиях, коря себя ещё больше за бездействие и бессмысленные слёзы. Но, когда наступала ночь, и его маленькую темницу обволакивала ещё большая тьма, когда по углам мерещились тени, а воздухе голоса умерших, он засыпал. Засыпал и видел то, что болело у него больше всего на свете. Сны были почти каждый раз разные, но тема была у них общая. Снилась «Испаньола», где не было пиратов, только они, и незнакомые матросы; снился форт, где они успешно отбивают атаку, снился дом, и ничего не было, ни карты, ни Флинта. Дом, и мать, где они собирались все вместе, все без исключения, и обедали веселясь. Джим был счастлив, он не осознавал, что это сон, принимал за реальность, забывал о том, что произошло. Но, потом, наступало утро, он просыпался, и встречал суровую реальность. Она разочаровывала, было больно до того, что каждое утро сопровождалось плачем.       В очередную ночь, он очнулся на краю небольшой реки, которая впадала в залив моря. Цвела трава, солнце было на закате и приятно светило, дул лёгкий ветерок, а Джим, сидел и наслаждался тем, что он холодил лицо и нежно перебирал светлые локоны. Тут, его взгляд пал на корабль, стоящий у берега внизу, безумно напоминающий «Испаньолу».       — Куда глядишь, юнга? — Послышался голос. Джим повернулся и увидел, как позади него стоит капитан Смоллетт. — Корабль стоит уже сто лет.       Капитан повернулся и направился в неизвестном направлении, Джим встал и последовал за ним, нагнал его и зашагал рядом, улыбаясь. Смоллетт прихрамывал на одну ногу, и ходил не быстро, Хокинсу было легко за ним поспевать. Капитан положил руку ему на плечо, и каждый раз, когда он ступал на хромую ногу, рука тяжелее опиралась о него. По началу, это показалось мальчику забавным, и он улыбнулся чуть шире и наверное мыча похихикал, но капитан не отреагировал. Затем, стало грустно за него. Вскоре, они дошли до домика, стоящего посередине яркого луга. В реальности Джим никогда и не видел его, но, во сне, он казался знакомым и родным, как будто Джим всю жизнь в нем жил. На крыльце стоял стол, за ним сидели и пили чай, его мать, доктор и сквайр. Доктор, увидев его, радостно помахал им. Джим остановился, встал как вкопанный, сам не знал от чего. Что-то останавливало, словно, стоит ему подойти, и всё исчезнет. Капитан не остановился, пошел и сел на свободный стул, поздоровался со всеми, и Трелони начал оживлённо что-то ему рассказывать. Смоллетт рассмеялся, он выглядел счастливым. Не поняв, как эта мысль пришла, Джима словно молнией ударило. Это же неправда! Не может быть так хорошо, все ведь умерли, это сон! Не первый, так происходит каждый день. Вся радость в миг исчезла, осталось горькое чувство безысходности и разочарования. Джим схватился за голову, закричал и упал на колени. За что! Почему это должен быть сон?!       Доктор встал из-за стола и спустившись по двум деревянным ступеням подошёл к нему. Тоже сел на колени и коснулся его плеча.       — Джим, солнце, что с тобой? — Голос его был ласковый, прямо как в жизни, тогда...       И Джим на мгновение усомнился в своих доводах.       — Это всего лишь сон, вас не существует, всего лишь иллюзия. — Голос Джима охрип, с глаз начали капать слёзы. Он никогда даже не догадывался что это не реальность.       — Но, даже если это так, разве плохо? Тебе не нравится? Разве ты не хочешь увидеть свои мечты хотя бы во сне?       — Нет. Но, потом, я проснусь, и всё исчезнет. Это так больно! Я не могу. Ну почему всё должно будет закончится?!       — Почему?... — Звучало не как вопрос, а как приговор, но и злобы в голосе Дэвида не было, лишь сожаление.       На небе, вдруг, собрались тучи, и упала первая капля. И пошёл дождь, тяжёлыми струями горести. Ливси молчал, Джим поднял голову. Взгляд был полон боли, на крыльце молчали, на лицах было отпечатано то же самое чувство. Доктор, словно, свежая краска со стекла, словно глина, под ливнем начал смываться, таять, и смотрел на него неотрывно. Джим испугался, запаниковал, со слезами рекой он попытался обнять Дэвида, не дать ему исчезнуть, но, тот, неумолимо превратился в разноцветную воду в его руках. Взор ринулся на крыльцо, они ещё не успели раствориться. Джим побежал туда, не знал, что делать, попытался схватить капитана, Трелони. Однако, и они скользили жидкостью сквозь его пальцы. И в последний момент на лице каждого стояла грустная улыбка. Последней растаяла мать, он попытался обнять её, но она водой разлилась у него на руках. Мальчик с ужасом взирал на остатки дорогих людей. Руки были словно в краске, она смешалась и стала грязно коричневой. Он побежал прочь, в густой луг, на котором начали образовываться глубокие лужи. Он бежал пока не споткнулся и не упал, но не встал, а подтянув коленки к груди зарыдал в голос, как маленький ребёнок. И плакал, плакал, пока земля не заревела от горя и открыв свой густой, мокрый грязный рот, не проглотила его.