Пока не закончится праздник

      Пригород Толедо. Четыре с половиной месяца до ограбления.       Если Андрес де Фонойоса брался за какое-то дело, он доводил его до конца. Но он никогда не торопился.       Мужчина был готов простить Каталине своё унижение по двум причинам. Во-первых, потому что его попросил Серхио и, во-вторых, потому что не в его правилах бить женщин. Но воровка сама перешла все границы. С момента своего появления. Он обещал Серхио не трогать её физически, но ничего не говорил о моральной стороне вопроса.       Каталина жила в постоянном напряжении почти две недели. По правилам Профессора им никуда нельзя было выезжать и далеко уходить от поместья. Еду им доставлял курьер из супермаркета в Толедо, не задавая Профессору лишних вопросов. С утра у них были занятия в классе, а после обеда они были предоставлены сами себе.       Почти каждую минуту она не выпускала из поля зрения Берлина. Она сомневалась, что её выходка и ночной разговор сойдёт ей с рук. Андрес был не из тех людей, которые забывают нанесённые им обиды. Он изредка бросал на неё ответные взгляды, но ничего не предпринимал. И это ожидание сводило с ума больше всего.       Она запирала дверь на хлипкий замок, но в доме полном воров это было плохой шуткой. Спала с пистолетом под подушкой, ожидая нападения.       Но проходили дни, а Берлин вёл себя как ни в чём не бывало. Он язвил, подтрунивал над другими, разглагольствовал о вине и философии, но совершенно не обращал на неё внимания.       К концу второй недели она была готова взвыть от этих четырёх стен, постоянного напряжения и тупости своих коллег по делу. Не удивительно, что Токио бросала на неё раздражённые взгляды, сказав Рио что-то о «высокомерной зазнайке». И она даже не пыталась понизить голос.       Но напарники смогли несколько реабилитироваться в её глазах, когда предложили устроить шашлыки на костре на свежем воздухе. Профессор на удивление довольно быстро согласился.       Так их воскресный пикник перерос в ночные посиделки за столом. В нескольких шагах от них догорал костёр, вдалеке трещали цикады, а ночной ветерок приятно контрастировал с дневной жарой. Наверное, именно здесь они начали по-настоящему становиться командой, а не в душном и пыльном классе.       Они все от души смеялись над историей Хельсинки, рассказанной на потрясающем ломаном испанском, но от этого не менее уморительной. Вена по привычке, наверное, уже въевшейся в кровь, бросила взгляд через стол на Берлина.       Он с задумчивостью покачивал бокал вина в правой руке, но моментально поднял взгляд, как будто почувствовав, что на него смотрят. Краешек его губ приподнялся по одному ему известной причине, а Каталина хмыкнула и отвернулась.       Её мучитель прекрасно знал, что доводит её до белого каления. И пользовался этим. Но она крепкий орешек. Пусть только попробует что-то сделать.       – А знаете, вот у меня тоже есть интересная история про одну мою знакомую, – неожиданно подал голос Берлин.       – Берлин, мы не хотим слушать рассказы про твоих любовниц! – протянула Токио, засмеявшись.       – О, нет, сеньорита Токио, Боже упаси, чтобы она была моей любовницей. Потому что в народе её прозвали «Чёрной вдовой», – спокойно продолжил тот.       – Это та секси-чика, которая в «Мстителях»? – спросил Денвер, оживившись, – я бы её трахнул, — и загоготал своим фирменным смехом.       – Нет же, идиот, это паук! – бросила ему Найроби.       Берлин продолжил, не обращая внимания на коллег:       – Так вот моя знакомая была настоящей «Чёрной вдовой». Она четырежды была замужем, и со всеми её мужьями после пары месяцев супружеской жизни с ней что-то приключалось. Её четвёртый муж попал в тюрьму и там повесился, третий муж обанкротился и выбросился из окна, второй муж – попал в аварию почти сразу после свадьбы. Но мне кажется, эта цепь началась именно с первого замужества. Её муж, прекрасный и богатый человек, коллекционер произведений искусства, женившийся на умной и достойной девушке, умирает через полгода от загадочного отравления. В медицинском заключении было написано, что он съел опасный экзотический фрукт, но вот почему тогда его жену привлекли к расследованию, как подозреваемую. А через месяц следствие оправдало её. Как ей удалось это по вашему?       – Заплатила из наследства, – сказал быстро Москва.       – Трахнула следователя, – предположил Денвер.       – Стёрла все доказательства из базы, – Рио.       – Договорилась со следствием, – Токио.       – Нет-нет, всё не то, слишком примитивно, – отмахнулся Берлин, – помните, что девушка была очень умной.       В этот момент его глаза столкнулись с глазами Каталины, в которых плескалась тщательно сдерживаемая ненависть.       – Она выкрала и продала все картины, которые были в их опечатанном доме.       Слова словно не принадлежали ей, но почему-то их проговорила она.       – И на эти деньги откупилась от полиции и зажила припеваючи. И стала оставлять за собой след из мёртвых мужей. Правда забавная история? – Берлин с воодушевлением посмотрел на всех остальных сидящих за столом.       – Берлин, у тебя странное представление о забавных историях, – фыркнул Рио, переглянувшись с Токио.       Профессор кашлянул и, поправив очки, тактично проговорил:       – Да, мне кажется, это не совсем уместно делиться подробностями чужой личной жизни, делая подобные допущения...       Но Каталина уже не слышала, что говорили другие. Она смотрела на Берлина и прикидывала, сколько раз она успеет пырнуть его ножом для мяса, прежде чем её оттащат от него.       Четыре. Точно четыре. Можно было бы шесть, если бы она сидела прямо напротив него, а так время уйдёт на то, чтобы перемахнуть через стол.       Возможно, пять, если она очень постарается.       А он улыбался и смотрел ей в глаза. Наглой, нахальной, мерзкой всезнающей улыбкой. Читал её мысли. Поправил лацкан тёмно-синего пиджака. Алая кровь на белой рубашке хорошо бы контрастировала с этим пиджаком.       У Каталины голова пошла кругом. Внезапно в прохладе ночи ей стало не хватать воздуха. Губы пересохли под слоем красной помады.       Она отвела взгляд.       Если она сейчас что-то сделает, всё поймут. Она и так почти выдала себя, сказав против воли правильный ответ. Большинство из них, конечно, тугодумы, но не настолько. Особенно Профессор и Найроби.       Он знал. Догадался или поговорил с кем-то из причастных к тому делу? Он мог и догадаться. И то, как он это пересказывал...       Но самое больное было даже не в этом. А в том, что он не знал самого главного.       Она начала задыхаться.       «Чёрт, только не опять!» – пронеслось у неё в голове.       – Эй, Вена, с тобой всё в порядке? – шепнула ей сидящая рядом Найроби, – ты белее полотна.       – У меня кружится голова, – подтвердила та, стараясь не встречаться с ней взглядом, – можешь, придумать оправдание, чтобы уйти в дом?       Найроби поджала губы, оглядывая женщину, но решила ей помочь.       – Смотрите, какие свиньи, всё пиво уже выжрали! – громко сказала она, указывая на пустые бутылки на столе, – мы сходим принесём ещё.       – Не знал, что это работа для двоих, – насмешливо протянул Берлин.       Каталина приложила последние усилия, чтобы спокойно встать и выйти из-за стола. Когда они отошли от костра, она вцепилась в руку Найроби, чтобы не упасть.       – Да что с тобой, дорогая? – с тревогой спросила та, поддерживая Вену, – не говори, что история Берлина тебя так растрогала...       Они зашли в гостиную, и Вена опустилась в кресло.       – Принести мне стакан воды, пожалуйста, – пробормотала она.       Найроби, не вызывавшаяся быть нянькой, оглядела коллегу по ограблению и всё же пришла к выводу, что та нужна ей живой.       Про себя женщина пыталась воззвать к своей рациональной стороне:       «Не поддавайся. Он только этого и хочет. Он хочет тебя сломать. Растоптать. Напомнить о самом тёмном периоде твоей жизни. Унизить. Отомстить».       Через пару минут дышать стало чуть легче.       – Сеньорита Вена, вам понравилась моя история? – произнёс мягкий баритон откуда-то издалека, – я нашёл её крайне забавной.       Каталина глубоко вздохнула и открыла глаза.       – Это очень грустная и красивая история, сеньор Берлин, и мне жаль, что вы её рассказали неправильно, – сказала она чуть хрипловатым голосом.       Брови Андреса чуть приподнялись.       – Правда? Мне показалось, я открыл каждую маленькую деталь.       Женщина поднялась из кресла и подошла к мужчине чуть ближе. Она хотела быть с ним наравне, но даже её каблуки не могли ей помочь.       – Вы упустили одну очень важную деталь. Деталь, которая всё меняет.       – Просветите же меня.       – Первый муж так называемой «Чёрной вдовы», коллекционер, болел. Смертельной болезнью, от которой ни один врач не нашёл ещё лекарства. Он умирал. Каждый день, его тело разрушалось. Он стонал по ночам. Ему было тяжело дышать. Каждый день, – с болью проговорила Каталина, – тело слушалось его меньше и меньше. И он попросил свою жену прекратить эти мучения. Он попросил убить его. И она это сделала. Не потому что хотела получить его наследство, а потому что очень сильно любила его и не могла смотреть, как он страдает.       Её губы задрожали, и она не смогла больше ничего сказать.       Берлин стоял на месте, смотря на Вену застывшим взглядом.       – Я не знал...       – Никто не знал и не узнает, – вновь обрела голос Вена, посмотрев на него с вызовом.       – Да что же это делается! – воскликнула Найроби, которая вернулась со стаканом воды и застала их двоих, напряжённо смотрящих друг на друга, – Вена, тебе нужно срочно прилечь!       Вена позволила Найроби увести себя на второй этаж.       Андрес несколько минут так и простоял в гостиной. Он хотел задеть её как можно больнее, посмотреть, отреагирует ли она и как. Но что-то странное и скверное зашевелилось внутри.       Прекрасно знакомое чувство неизбежности. И почти неизвестное ему чувство вины.