Ради тебя

«Помнишь, я сказал, что не позволю им тебя убить? Я сдержал слово. Но для этого мне пришлось сделать так, чтобы они поверили, что ты для меня ничто. Прости. На самом деле ты для меня весь мир. Я не лгал, когда сказал, что люблю тебя». Джинни уже спала — уснула прямо в гостиной на диване. А Гермиона сидела в паре метров от нее у давно погасшего камина и, наверное, в десятый раз перечитывала письмо от Малфоя, которое вручила ей Луна, когда они только вернулись в лагерь. — Откуда оно у тебя? — недоумевала тогда Гермиона. — Лежало в тайнике вместе с ключом от камеры. — Не понимаю… Как оно там оказалось? — Ты не знаешь, да? — понимающе улыбалась Луна. — Это он оставил нам ключ, чтобы мы вас с Джинни смогли освободить. Это Драко Малфой спас тебя. Скоро он тоже будет здесь. Сначала Гермиона жутко испугалась этой новости, а чуть позже готова была отдать все, лишь бы он и правда оказался в лагере. Лишь бы Волан-де-Морт его не убил. Но спасла его тогда не Гермиона. Джинни. Она сумела отвернуть гнев Волан-де-Морта от Малфоя, нашла для него другую цель… Гермиона оглянулась на спящую подругу: на бледных щеках были все еще видны дорожки от слез. Оставалось лишь догадываться, что творится теперь в ее душе. — Зачем, Джинни? — спросила ее Гермиона, когда она отправила письмо в Малфой-Мэнор. — Он же твой брат… — Он все равно не смог бы стать счастливым, — отвечала она. — Он лишил себя такой возможности. И меня лишил… Но может для кого-то еще не все потеряно… Гермиона вспомнила взгляд, который бросила тогда на нее подруга и глубоко вздохнула. Джинни все поняла по-своему. Точно так же, как и Снейп. Она подумала, что между ними — между Гермионой и Малфоем — любовь. Ах, правда, какая романтика: он рисковал жизнью, спасая ее, а Гермиона готова была отправиться в одиночку к стенам Малфой-Мэнора, чтобы освободить его. Что еще им остается думать? Они ведь не знают, какие картины всплывают перед глазами Гермионы, когда она видит Малфоя, какая боль разрывает ее напополам душу, когда сердце стремится к нему, а разум ненавидит эту свою слабость. Он знает: есть вещи, которые нельзя прощать, как бы того не хотелось. Не было выбора? Но ведь это же ложь — выбор есть всегда. Просто Малфой решил, что ее честь — это мелочь, которой можно не задумываясь пожертвовать. Ошибся. И поэтому завтра вечером он улетит в Швецию, а Гермиона — в Австралию. Мысли о том, что завтра ей предстоит покинуть лагерь все еще отзывались в сердце тянущей болью, но Гермиона настойчиво напоминала себе, что так будет правильно. Там она сможет сделать для повстанцев больше, чем здесь. Вот только как — КАК? — найти в себе силы бросить их всех? И Джинни… Бросить Джинни — ее маленькую храбрую подругу, ее ангела хранителя, — что с ней будет? Будет ли она осторожной? Не попадет ли снова в плен? Больше некому будет ее спасать. Больше никого у нее не осталось, кроме Гермионы — так говорила она сама. А теперь и Гермиона ее покидает… Внезапно Гермионе стало тесно в помещении, воздуха стало не хватать. Она аккуратно, чтобы не разбудить Джинни, пробралась к двери и выскользнула в ночную тишину. Прохлада вмиг наполнила легкие, прояснила разум и успокоила. Сердце забилось ровнее, и Гермиона медленно побрела вдоль вытоптанной повстанцами неровной тропинки. Остановилась возле старого поваленного дерева, которое часто использовали вместо скамейки, и опустилась на него. Наверное, она сидит здесь в последний раз. Наверное, больше она сюда не вернется. Грустно улыбнувшись, Гермиона взмахнула волшебной палочкой и потухший костер рядом с бревном запылал. Так что же будет с Джинни? Как защитить ее — отчаявшуюся, разуверившуюся, потерявшую смысл жизни? Неожиданно ответ родился сам собой: Гермиона попросит Снейпа, чтобы он отправил Джинни заграницу с такой же миссией, как у нее. Ради высокой цели Джинни согласится покинуть лагерь. Во всяком случае, Гермиона очень на это надеялась. Джинни должна отправиться во Францию. Там Билл с Флер, там вот-вот родится, или может уже родилась, ее крошка-племянница. Там согреется ее заледеневшая душа и она обязательно забудет обиду на брата, который выбрал семью, вместо борьбы за всеобщее благо, простит невестку, которая ему в этом очень сильно помогла. «Отец моей доче’ги должен быть рядом с ней. Его колдо’гафии стоящей в 'амочке на комоде будет недостаточно» — коротко объяснила тогда нетерпящим возражений тоном свою позицию Флер, и они уехали, оставив в недоумении Джинни, Рона и всех остальных. Поначалу Джинни вскипала, когда кто-то вспоминал имя Билла или — не дай бог — Флер. Со временем ее ярость становилась все тише и тише, потом она уже просто печально вздыхала, вспоминая брата и его семью, а совсем недавно сказала, что как бы там ни было, но именно благодаря Биллу род Уизли точно не прервется. И добавила, что много отдала бы за возможность хоть краешком глаза увидеть его малютку. Так пусть же ее мечта сбудется. Пусть она не только увидит племянницу, но и будет рядом с ней каждый день. Пусть малышка станет той, кто напомнит Джинни, что в мире осталось еще что-то кроме окутавшего их здесь мрака. За спиной негромко треснула ветка, и Гермиона резко обернулась, инстинктивно выставив перед собой волшебную палочку, но ее тут же пришлось опустить. Посреди поляны стоял Драко Малфой. — Прости. Не хотел тебя напугать, — извиняющимся тоном проговорил он. — Все в порядке, — прохладно и вежливо, как и всегда, ответила Гермиона, пряча волшебную палочку в карман. — Не против, если я тоже посижу здесь? Ночи в лесу, оказывается, не очень теплые. Гермиона почему-то кивнула в ответ. Наверное, снова из вежливости. И тут же пожалела, потому что стоило ему приблизиться и присесть на бревно — пусть и не совсем рядом, а чуть поодаль от нее, — как сердце затрепыхалось в груди пойманной в паутину мухой. Чтобы не выдать волнение, Гермиона просто уставилась в огонь, всеми силами игнорируя его присутствие. Некоторое время они сидели молча. Гермиона уже начала надеяться, что так и завершится эта их встреча — без разговоров, без лишних вопросов и неловких пауз вместо ответов, что они посидят еще несколько минут вдвоем, не нарушая благодатную ночную тишину, а потом Гермиона скажет, что ей пора уходить. И уйдет. — Спасибо, что спасла меня, Гермиона. Он все же заговорил. — Не за что. — Гермиона упрямо продолжала наблюдать за танцующими в темноте огненными языками. — Любой поступил бы точно так же на моем месте. Малфой коротко засмеялся и Гермиона не выдержала, бросила на него исподлобья быстрый взгляд: неужели он нашел что-то смешное в ее словах? Нет, не нашел — улыбку, скривившую его губы нельзя было назвать веселой. — Я бы поспорил с тобой, но… Зачем, если ты и сама прекрасно знаешь, что это неправда? Она молчала. И отчаянно желала, чтобы он тоже замолчал. — Ты получила мое письмо? Гермиона кивнула. — Что я могу сделать, чтобы ты простила меня? Ничего. — Мне не за что прощать тебя, Малфой. — Гермиона заставила себя посмотреть на него в упор. Чтобы звучать убедительнее. Чтобы побыстрее покончить с этим разговором и уйти. — Я все понимаю. Я благодарна тебе за то, что все еще жива, но… Но больше я не хочу обо всем этом говорить. Не хочу вспоминать. Не могу, понимаешь? — Наверное, — неуверенно согласился он. — И меня ты тоже по этой же причине видеть не хочешь, да? Чтобы не вспоминать? И что бы я ни делал, как ни пытался все исправить — ничего не изменится, не так ли? — Пожалуйста, Малфой… Я же сказала — не хочу продолжать этот разговор. Гермиона поднялась, но Малфой успел схватить ее за запястье. — Пять минут, Гермиона. Дай мне пять минут. Выслушай. А потом, если захочешь, можешь уходить. Я не стану останавливать. — Ладно, — выдохнула Гермиона и снова села. — Пять минут. — У меня правда не было выбора, — быстро проговорил Малфой, сжав чуть крепче пальцы на ее запястье, словно боялся, что она может вырваться и убежать. — Он требовал, чтобы я убил тебя. Он чувствовал, что я пришел к нему не просто так и согласился доверить мне ключ только после твоей смерти… И я должен был сделать все, чтобы развеять его подозрения, сохранив при этом тебе жизнь. Непростое задание, согласись, а на принятие решения у меня было две секунды… Я сделал то, что сделал. И ты жива, ты на свободе. Прости, что не сумел сделать все по-другому… Я не знал… Я до сих пор не знаю, как иначе можно было поступить… А ты? Ты знаешь? Гермиона тоже не знала. Но боль от этого никуда не девалась. Наоборот, она грозила вот-вот выплеснуться через край. Слезами из глаз. — А если бы я оттолкнула тебя? — спросила она дрожащим голосом, проигнорировав его вопрос. — Что бы сделал тогда? Взял бы силой, да? Ты готов был это сделать? Или твоя самоуверенность не позволила даже подумать о том, что я могу отказать такому «мачо»? Озадаченность и недоумение, проступившие на его лице, подсказали, что последнее предположение было верным. А румянец, выступивший на щеках секундой позже — что ему становится стыдно. Поздно. Хватка на руке ослабла, и Гермиона тут же воспользовалась этим: выдернула ладонь и отступила на шаг назад. — Прощай, — сказала негромко, стараясь не смотреть в его глаза — в них было столько тоски, что впору в ней утонуть. — Ах, да, чуть не забыла. Это тебе. Снейп просил передать. Как хорошо, что она вовремя вспомнила о билетах — не придется встречаться с ним еще раз. И не придется больше тратить время на изнурительную борьбу с самой собой — теперь все было решено: она отдавала ему бледно-зеленый конверт с билетами в Швецию. — Что это? — Билеты на маггловский самолет. Завтра ты и Нарцисса в облике магглов покинете страну. Оборотное зелье возьмете у Снейпа. — А билеты почему у тебя? — Так получилось, — быстро ответила Гермиона и решила, что теперь ей уже точно пора уходить. — Прощай, Малфой. Береги себя, пожалуйста. Она не знала, зачем сказала последнюю фразу. Не стоило. Но почему-то ей было важно произнести эти слова. Она торопливо отвернулась и шагнула прочь. За спиной послышался шелест конверта, потом она услышала, как Малфой прочитал вслух пункт назначения. Стокгольм… Все правильно. Он улетит туда, она — в другой конец света. Так и должно быть. Едва Гермиона сделала несколько шагов, как какая-то невидимая сила заставила ее обернуться. Малфой стоял над костром, и смотрел вниз, в пламя, куда плавно опускался разорванный пополам авиабилет. Еще мгновение и огонь жадно, не оставив и следа, проглотил клочки бумаги. Малфой поднял глаза и их взгляды встретились. — Что ты делаешь?.. — Я решил остаться здесь. — Что?! — Гермиона не верила собственным ушам. — Ты спятил, Малфой? Ты не можешь здесь оставаться! Она бы подумала, что он шутит, если бы не видела собственными глазами превратившийся в пепел билет. — Могу, — возразил Малфой. — Я не хочу никуда убегать. Хочу доказать — хотя бы себе, если не кому-то — что я что-то большее, чем самоуверенное, трусливое ничтожество. — Я не считаю тебя ничтожеством… — ошарашенно пробормотала Гермиона — желания уколоть его побольнее больше не было. Хотелось лишь одного — чтобы он образумился. Чтобы передумал оставаться. Неужели она мало пережила, пока его жизнь была в опасности в Малфой-Мэноре? Неужели едва обретенное подобие покоя должно так быстро исчезнуть? Неужели ей снова предстоит думать изо дня в день о том, жив ли он еще? Думать и не иметь возможности помочь… — Разве? — Малфой оторвал взгляд от огня и испытывающе посмотрел на Гермиону. — Тебе нельзя оставаться здесь. — Гермиона пропустила мимо ушей его вопрос. — Ты должен уехать. Что будет делать Нарцисса, если ты останешься? Мысль о Нарциссе пришла ей в голову очень удачно. И вовремя. Ни к чему ему знать, что это она, Гермиона, не будет знать покоя, пока он не окажется в безопасности. — Благодарю за заботу о моей матери, — ответил с легким сарказмом в голосе Малфой, — но позволь мы с ней сами решим, как будет лучше для нее. И для меня. Не волнуйся, — добавил, немного подумав, — я не стану тебе досаждать своим присутствием. Он отдалялся. Гермиона чувствовала, как он ускользает, отстраняется от нее. За несколько последних минут они словно поменялись местами: теперь он становился чужим и холодным, а она… она пыталась пробиться через эту внезапно возникшую ледяную стену. И зачем только ей это нужно? Разве не проще позволить ему делать то, что он хочет? Они квиты, больше его будущее не должно ее заботить. Но оно заботило. Заботило больше своего собственного будущего, и глупо было дальше пытаться обманывать саму себя — он значил для нее намного больше, чем она хотела думать. Он значил для нее больше, чем собственная раненая гордость, голос которой тревога за него всегда с легкостью заглушала. — Ты не смог бы мне досаждать, Малфой. Даже если бы захотел, — тихо произнесла Гермиона и, поймав его удивленный взгляд, призналась: — Завтра вечером я покидаю лагерь. А потом она, превозмогая дрожь в ногах, неизменно возникающую в непосредственной близости от Малфоя, сделала шаг к нему — один, потом еще один, и еще, пока не подошла вплотную. — Полетишь со мной?.. — выдохнула Гермиона едва слышно, чувствуя, как нарастает сердцебиение, как приливает к голове кровь — что же она творит? Но вместо того, чтобы остановиться и обдумать все еще раз, она вытянула из кармана оставшийся конверт с билетами и протянула ему. Малфой, казалось, временно потерял дар речи, но в глазах его с легкостью читалась смесь любопытства, непонимания и недоверия. Он молча взял конверт, развернул и быстро пробежал глазами. — Австралия, значит? — произнес он наконец. — Австралия… Кому предназначались эти билеты, Гермиона? Имена тут те же, что и в предыдущих. У магглов так плохо с разнообразием имен? Или просто Снейп решил не заморачиваться? — Они… они никому не предназначались…просто на всякий случай… — бормотала Гермиона, краснея — она не любила лгать. — Ясно, — кивнул Малфой, пристально наблюдая за ней, а потом слегка улыбнулся. — Знаешь, должен сказать, лгунья из тебя никудышная. Ладно, не говори. Скажи мне другое: почему ты это делаешь? Она прекрасно поняла его вопрос и прекрасно знала, что он хочет услышать в ответ. Он больше не казался холодным и неприступным. Он неотрывно смотрел на нее и ждал. Ждал, когда она озвучит то, что уже и так было понятно обоим, то что уже неосязаемо витало в воздухе прямо над ними. Но она не могла. — Что делаю? — спросила она непокорным голосом, прислушиваясь к бешенному стуку собственного сердца — вот оно то ее и выдаст. Еще чуть-чуть, и Малфой тоже сможет услышать его гулкие, взволнованные удары. — Почему ты хочешь, чтобы я улетел с тобой в Австралию? Тебе, кажется, еще совсем недавно было невыносимо мое присутствие. — Потому что так будет правильно, — не сдавалась Гермиона. — Так нужно. — Гермиона, — тихо проговорил Малфой, чуть наклонившись к ней, — если ты действительно хочешь, чтобы я согласился, скажи мне правду. Просто правду. Зачем это нужно ТЕБЕ? Она на мгновение закрыла глаза — сердце забилось еще сильнее, а в ушах зашумело от невыносимого волнения. — Потому что мне нужен ты, — произнесла наконец Гермиона. — Я хотела, чтобы ты думал, что это не так, что ты для меня ничто… Я сама хотела так думать… Но нет, ты для меня весь мир… Гермиона не сразу поняла, что процитировала в конце фразу из его письма. Зато он, несомненно, понял. Ледяная маска окончательно слетела с его лица, а рука потянулась к ее лицу, легонько коснулась скулы и скользнула вниз по щеке. Гермиона вздрогнула и судорожно вдохнула, едва сдержавшись, чтобы не прижаться сильнее к его теплой ладони: оказывается, она безумно соскучилась по его прикосновениям. — Значит, ты все-таки сможешь меня простить? — Только если завтра мы вместе сядем в самолет Лондон-Сидней, — слабо улыбнулась Гермиона. — Обещаю, — ответил Малфой, а потом поколебавшись мгновение, притянул ее к себе и обнял. — Я так скучал по тебе. И так боялся, что придется позволить тебе навсегда исчезнуть из моей жизни. — Не придется. Уже нет, — прошептала Гермиона, обвив его плечи руками и положив голову ему на плечо. Впервые за долгие месяцы ей было хорошо и спокойно, впервые казалось, что будущее может быть не таким уж мрачным. Они стояли обнявшись в полном молчании — слова сейчас были не нужны. Драко нежно гладил ее непослушные волосы, а Гермиона, закрыв глаза, тихо наслаждалась его близостью и лаской. И никто из них потом не смог бы точно ответить, сколько времени они так простояли — минуту или час, но когда Гермиона наконец открыла глаза, она увидела, что клочки неба, видневшиеся между верхушек деревьев заметно посветлели. Ночной мрак рассеивался, наступал рассвет. И в ее душе, кажется, происходило то же самое. Она немного отстранилась от Драко и заглянула в его лицо — каким трогательным и красивым он казался ей в бледном утреннем свете. Зачем-то поправила светлую прядь на его лбу — наверное, чтобы просто прикоснуться, чтобы почувствовать под пальцами тепло его кожи, и улыбнулась. Как же все-таки она по нему соскучилась! И как только она собиралась жить без него? — Что? — спросил он немного настороженно, не сумев правильно истолковать ее загадочную улыбку. — Ничего, — мягко покачала головой Гермиона. — Просто знаешь, я рада, что ты бросил тот билет в огонь. Иначе я никогда не решилась бы… — Я буду счастлив, если ты сможешь повторить свои слова завтра. И спустя неделю, месяц, год. И даже через столетие, я надеюсь, тебе не придется ни о чем сожалеть… Драко снова притянул ее к себе и поцеловал. А солнце за их спинами поднималось все выше и выше, новый день все увереннее вступал в свои права. Их первый день. А впереди их ждало еще много таких же дней — светлых, счастливых, ярких. Таких, о которых, несмотря на любые жизненные невзгоды, им определенно не придется сожалеть.