Солнечный апельсин

                  После принятия водных процедур я, словно, заново родилась. После было не страшно получить по заднице за любую провинность, за малейший косячок… Так я думала, пока шла по темным коридорам к Его Темнейшеству на ковёр.       Приготовления к празднику в этом дворце совершенно не ощущались, шум из комнат Гришей слышался едва. Громче были наши шаги: мои и двух моих надзирателей, молчавших всю дорогу. Хотелось развеять траур ощущением праздника, однако, не было гирлянд, ёлочек и мандарин, так что оставалось только догадываться, как проходит местный Новый Год.       Комната Дарклинга ничуть не изменилась с последнего моего визита, даже перевернутый стул и свеча аккуратно лежали на полу у стола. Хозяин помещения сидел за столом в окружении свитков и книг в своей обычной манере даже не отвлекаясь на посетителя. Меня провели внутрь буквально втолкнув в дверной проем, после чего сердцебиты вышли. Признаться, я пожалела, что меня оставили один на один с этим страшным человеком. — Что ты искала? — сразу задал он вопрос.       Я поправила юбку платья, нарочно долго снимая налипшие катышки, соображая свою очередную басню.       А он терпел и молчал, буравя темными глазами, давя на лоб даже на таком расстоянии. — Да какая разница, убивать хочешь — пожалуйста. Если наказать хочешь — тоже можно, — начала безмятежно, теперь оправляя рукава. — Я же в любом случае провинилась и сидела в темнице не просто так. — Подойди, — сдержанно произнёс.       Послушно сделав шаг, я оказалась прямо перед ним, разделённая лишь столом. — Покажи свою рану. — Это ещё зачем? — я удивилась. Какая забота в сторону уголовницы… — Поднимай.       Тон не требовал возражений. Воюя со шнуровкой на груди на потеху Дарклинга, я, наконец, открыла кусочек плеча из рубахи и спустила ткань. Отёк немного спал, но неприятная корочка всё ещё портила положение. — Идёшь на поправку, — удовлетворённо произнёс. — Значит, не рана туманит твой разум, и интерес к моим личным вещам абсолютно естественный. Что ты хотела узнать, позволь спросить? — Лишь то, что значу для тебя, — сдалась, опустив руки и смотря ему прямо в глаза. — К основной силе я не отношусь, так? Про мою силу знают если не все, то слухами точно питаются. Особой миссии я не имею, задания ты мне не даёшь, обучать не берешься, в любви не признаешься. Если хотел личную шлюху, то меня об этом забыл спросить.       Говорила я быстро, чтобы Саша не мог вставить слово, но тот и не торопился, лишь меняя выражение лица. Под конец своей триады, я не смогла стоять как школьница у директора, поэтому нагло уселась жопой на стол. — Я нашла записи где черным по белому было написано все, что хотелось знать, поэтому мне страшно от собственного существования и неизвестности в бытии. — Что ты придумала себе? — наконец произнес он. — То и придумала, — огрызнулась. — Я на тебя злюсь, но этого недостаточно, чтобы наказывать, — вздохнул он, скрипнув стулом и откинувшись на спинку. Прокрутил в руке перо. — Просто не хотел для тебя своей участи. И не понимаю твоей расторопности в этом вопросе. После уничтожения Каньона я мог бы заняться обучением, так как владение тьмой само по себе самоубийство.       Я напряглась. — Не поняла? — Не поняла, — разозлилась. — Зачем тогда брал с собой, ведь ни разу не спрашивал, что я вижу в будущем. Хотел смерти или усмирить мой пыл? — Хотел усмирить, — он кивнул. — Но я не нуждаюсь в советах, так как сам всё знаю. — Хорошо, — я выставила руки, что сдаюсь. — Но не считай, что я как-то лезу в твои дела или опасна. Только хочу выжить в этом суровом мире, пойми меня. Но играть со своими чувствами не позволю. — Ты была не против той ночью, так скажи, почему я должен быть виноватым?       Действительно. Тут я присела на деревянный член своих собственных ожиданий и умолкла минут на пять, осознавая. — И что теперь? — задала вопрос. — Теперь ты отправишься в свою комнату и ляжешь спать. Хочешь одна, хочешь с Иваном. Завтра подготовка к празднику, нужно отдохнуть.       Только я встала со стола, чтобы отправиться к себе, как его последняя фраза выбила меня из колеи. Я удержала руку на дверной ручке и обернулась, улыбнувшись во все тридцать два. — Ты что, ревнуешь?       Он продолжал крутить перо в руке, буравя взглядом. В темной рубашке и жилетке, вшитой золотыми нитями, казался строгим боссом какой-нибудь компании, но вопрос сделал выражение его лица как у ребенка, уличенного в краже конфет. — Что? — наконец задал вопрос. — Ты мог не говорить мне про Ваню, смысл был бы тем же. Однако ты упомянул своего сердцебита, — заулыбалась. — Ты снова надумала себе что-то, — отмахнулся. — Ступай к себе.       Я кивнула и вышла, где поджидал конвой. Посмотрев с сомнением на лица молодых ребят, крикнула за спину: — А можно я одна буду ходить? Больше не буду никуда лезть, обещаю! — Нет, — отчеканил Дарклинг.       А я хлопнула дверью.