Замерзшая надежда

Когда я выхожу на балкон, мое лицо обдает холодом, под копытами тихо хрустит снег, а на границе с нашим убежищем можно заметить тонкий слой инея. Нос постепенно закладывает, а каждый последующий вздох дается через силу, когда холодный и резкий воздух начинает проникать в легкие. Тепло есть только внутри за хрупким волшебным куполом, из-за которого очень легко забыться и ненадолго поверить, что все в порядке и ничего страшного не случилось. Но стоит за него выйти, и иллюзия тут же пропадает. Ты словно окунаешься в прохладное озеро, которое бодрит и помогает проснуться. Кантерлот простирается подо мной, и я широко расправляю крылья. Мне кажется, что я все еще могу взлететь и отправиться куда-нибудь за горизонт, подальше от этого замерзшего мира, также как делала это раньше, в те далекие дни. Но края моих перьев быстро начинают хрустеть от покусывающего их мороза. Я позволяю своим глазам ненадолго закрыться и слабо улыбаюсь, чувствуя обволакивающий меня холод. И все же, мне приятно находиться на улице. Приятно ненадолго побыть одной, вдали от толпы, что ждет меня внутри. И хотя город подо мной теперь превратился в проклятую белую пустошь, в нем все еще сохраняется былая красота: в этих высоких шпилях, каждый из которых украшают тысячи сверкающих сосулек. Мне повезло, что я нахожусь здесь. Я и многие другие. И я горжусь тем, что попала сюда и делаю все необходимое для поддержания жизни во дворце. Тяну свою ношу. Но все же, хорошо иногда побыть вдали от всего этого, хотя бы на мгновение. И я буду наслаждаться этим, так долго как могу. Однако нынешний холодный мир стал жестоким. Я не могу задерживаться здесь слишком долго. Мягкие края моих крыльев становятся все тверже и белее, утрачивая свой естественный серый цвет, а каждое мое перышко начинает покрывать тонкий слой льда. Еще пара минут. Ровно столько нужно для того, чтобы крылья полностью закоченели. Через семь минут мышцы станут очень твердыми, и утратят возможность двигаться. А через девять минут кровь полностью застынет в жилах, и я умру. Забавно, не правда ли, какой хрупкой может быть жизнь, когда ее безопасность сводится к таким крохотным числам? Не думаю, что я действительно задумывалась об этом раньше. Я любила свою жизнь, свою семью, друзей, свой город. Мне нравилась моя работа. Разносить почту в Понивилле было моим призванием, а захолустное почтовое отделение, которое я своими собственными копытами превратила в шумный региональный узел и сортировочный центр – было всем моим миром. Я любила свою дочь, и каждый день наблюдала, как она растет и меняется на моих глазах. Я так много любила – сладкий вкус маффинов, которые покрывал тонкий слой сахара и шоколадной стружки, нежно тающей на моем языке. Ощущение завершения доставки, а также наблюдение за тем, как глаза пони загораются, когда они открывают свою почту. Вся эта суета была подобна мыльным пузырям, которые мы запускаем и лениво смотрим, как они не спеша танцуют на ветру. Хотя сейчас если бы я надула пузыри, они бы тут же замерзли и, упав на пол, разлетелись на множество осколков прямо у моих ног. Такие прекрасные и эфемерные вещи не созданы для выживания в столь суровом мире. Также как и я сама. Лед начинает ползти по моим копытам, и я знаю, что пора уходить. Последний взгляд на город, пустой и безмолвный, как могила. Последний взгляд на бескрайнюю тундру, где, должно быть, до сих пор лежит мой родной Понивилль, навсегда скованный льдом. От этих мыслей у меня в горле поднимается комок. Так много потеряно. Так много осталось позади. Сводная сестра моей дочери, Спарклер. Ее жеребенок такой же жизнерадостный и многообещающий, как моя Динки. И Доктор Хувз тоже. Рана гораздо глубже, чем та, что осталась у меня от потери Спарклер. Доктор Хувз был моим... он был... ну, нет смысла останавливаться на прошлом. Эти пять лет в Кантерлоте научили меня, по крайней мере, этому. Отмахиваясь от прекрасных, но бесполезных воспоминаний о солнечных летних днях и причудливых часовых механизмах, которые он придумал для помощи другим пони, я отворачиваюсь, чтобы вернуться назад. Когда я выходила, двери на балкон были открыты и возле них появились небольшие сугробы снега, возвышающиеся на фоне мерцающего барьера внутри. Тепловой щит Селестии омывает меня, как теплая вода, когда я прохожу сквозь него, и тут же лед начинает сползать с моих перьев и шерсти. Тишина и уединение балкона пропадают, и мне навстречу устремляются громкий смех жеребят и тихий шепот разговоров. Как ни странно, но здесь, во дворце, жизнь продолжается. Жеребята рождаются, растут и получают свои кьютимарки. Взрослые ссорятся, мирятся, работают вместе, чтобы не дать нашему печальному маленькому оплоту цивилизации кануть в небытие. У всех из нас есть своя роль. Единороги разделены на смены, которые круглосуточно работают для питания и ремонта теплозащитного экрана. Земные пони добывают для всех нас скудный запас еды из оранжерей в стенах дворца. А пегасы… ну, мы здесь самая распространенная раса. Погода давно уже вышла из-под нашего контроля, так что мы довольствуемся тем, что делаем все, что только можем. Я даже нашла подобие своей старой роли в передаче сообщений из одного крыла замка в другое. Это не жизненно важная работа, в отличие от того, что делают единороги, но мне она нравится. Это дает мне возможность держать связь между пони. По крайней мере, я способствую этому. Мы все должны исполнять свою роль. А глубоко в сердце дворца, в окружении единорогов, которые изо всех сил стараются поддержать ее слабые силы, находится принцесса Селестия. Она черпает силы от солнца, которое давно уже потеряно для нас из-за пелены снега, льда и шторма. Она защищает нас, поддерживает щит и нагревает дворец и воду, необходимую для наших нужд. Не двигаясь, она сидит там час за часом. Говорят, прошло уже четыре года с тех пор, как она обращалась к нам в последний раз. Но я не могу ее винить. Если бы моя дочь попала в число погибших, я сомневаюсь, что у меня хватило бы сил продержаться дольше одного дня. Но она не сдается и, несмотря на то, что принцесса – последняя выжившая из своей семьи и вида аликорнов, ей все же удается заботиться обо всех нас, с помощью своей магии… и это меня поражает. – Дерпи, – внезапно произнес кто-то совсем близко, оторвав меня от размышлений. Я повернулась и увидела знакомое лицо – теперь все лица во дворце мне знакомы. Нас, единственных оставшихся в живых пони было меньше шестисот. Однако этот жеребец был моим другом, и я знала его лучше остальных. – Привет, Пончик Джо, – радостно произнесла я, и тень улыбки появилась в уголках его рта. – У меня сообщение для Мундэнсер, – коротко сказал он. – В теплице номер шесть барьер начал расходиться и нужно срочно его залатать. Проблема настолько же распространенная, как и устрашающая. Наш щит – это все, что защищает нас от ужасов внешнего мира, но принцесса постепенно слабеет, как и ее магия. Тем не менее, я мягко улыбаюсь и отдаю другу честь. – Поняла! Через полчаса все будет исправлено. Он кряхтит и отворачивается, а я стряхиваю с перьев последние капли воды, чтобы взлететь. Быстрый перелет по коридорам, который напугал меня в тот далекий день пять лет назад, теперь стал обычным делом. Каждое окно с морозным видом для меня теперь как старый друг. Сначала я ищу Мундэнсер в бальном зале, затем в приемной и, наконец, нахожу ее команду в восточном крыле, где все они рассредоточены по старым комнатам принцессы Луны, где проверяют защитные печати, не дающие холоду разрушить стены нашего дворца. Я передаю сообщение, и на лице Мундэнсер появляется тревога. – Это уже четвертый раз за эту неделю. Я... я сразу же займусь этим. – Она жестом указывает на другого единорога. – Лансер! Остаешься за старшего. Руководи тут всем, пока я не вернусь. – Подожди, Мундэнсер! – Я протягиваю копыто, чтобы остановить ее. – А где Динки? Разве она не с тобой? Ее лоб морщится, она закрывает глаза пытаясь вспомнить обладательницу этого имени. Ясно, что ее внимание уже сосредоточено на теплице номер шесть, и я знаю по своему многолетнему опыту, что у этой кобылы в памяти лучше сохраняются названия книг, чем имена пони. – Динки – серая единорожка со светлой гривой. Ее отличительный знак – лук и стрела, – услужливо подсказываю я. Брови Мундэнсер расслабленно опадают. – А, верно. Она сейчас вместе с Флер проверяет заклинание перезарядки, – произносит она и, кивнув мне в нужную сторону быстро уходит. Я поворачиваю свой здоровый глаз туда, куда она показывала и тут же успокаиваюсь, когда вижу свою дочь. Она так быстро растет, и я знаю, что она очень дорожит своей независимостью. Хочет работать с другими единорогами и быть полезной. Но трудно перестать за нее волноваться. Это не то, что я могу просто так выключить. Динки смотрит на стену. Ее глаза сужены, а рог сияет магией. Над ней склоняется высокая гибкая фигура кобылки, чья длинная розовая грива почему-то все еще переливается бархатистой чистотой, несмотря на то, что наш последний шампунь закончился год назад. Флер де Лис. Я хорошо ее знаю. Лучше, чем кто-либо из жителей Понивилля, моего старого дома, но не настолько, как я знаю некоторых здешних пони, с которыми ночевала в первые дни, когда мы спали вместе в одной комнате для сохранения комфорта и тепла. Но трудно провести почти две тысячи дней в одном здании с другими пони, не узнав о них хоть что-то. Я знаю историю Флер. Знаю, что она потеряла своего мужа, как я потеряла своего. Я знаю, что они пытались завести жеребенка в те последние дни перед приходом холодов. У каждого здесь есть своя маленькая трагедия. Ее комната находится дальше по коридору от той, которую я делю с Динки, так что я знаю, что Флер иногда плачет по ночам, и ее соседи по комнате должны успокаивать ее, чтобы она уснула. Я все это знаю и не раз разговаривала с ней. Отдавала свою еду, отправляла от нее сообщения. Но почему-то сейчас, когда она стояла возле моей дочурки, я увидела ее совершенно по-другому. Я заметила нежность в ее глазах. Тихий шепот ее голоса, когда она говорит с Динки и отвечает на ее вопросы. Материнскую заботу, с которой она осторожно кладет копыто на затылок моей дочери, когда описывает ей, как лучше всего визуализировать заклинание. Она стала совершенно другой. И хотя я планировала их прервать, чтобы украсть несколько драгоценных минут для общения с Динки, я обнаружила, что не стала этого делать и просто смотрю на них. Флер де Лис бесконечно терпелива и с такой искренней нежностью в глазах смотрит на моего жеребенка. Жалко, что она и Фэнси Пентс не были благословлены собственными детьми; из нее получилась бы замечательная мама. Часть меня хочет привлечь ее внимание, чтобы она подняла глаза и показала мне тот нежный и солнечный лучик улыбки, который подобен прикосновению летнего тепла, что я не чувствовала уже долгие годы. Но я продолжаю молчать. Я почему-то счастлива от того, что просто наблюдаю и наслаждаюсь этим беззаботным моментом на расстоянии. И хотя это была просто случайность, что мы с дочерью оказались здесь в тот роковой день пять лет назад, совершая экскурсию по дворцу, хоть я и потеряла так много пони, которых любила (впрочем, как и все остальные), что-то в добрых глазах Флер заставило боль в моем животе немного уняться. А Флер тем временем улыбается, наблюдая, как Динки сосредоточенно хмурит брови глядя на стену, и эта улыбка напоминает мне мыльный пузырь. Такой маленький и трепещущий. Такой хрупкий в этом морозном мире, слишком жестоком для его существования. Но… он все же существует. Вопреки всему. И в моей груди поднимается теплое чувство. Не такое теплое, как от горячей еды или солнца принцессы. Нет ничего более грубого, чем простая биологическая потребность в тепле. Нет – это более нежное и богатое тепло, которое распространяется от моего сердца по всему телу. Впервые за долгое время я чувствую себя по-настоящему согретой.