Часть 1
4 августа 2013 г. в 21:06
Когда расщелину скрыла морская гладь, точно крепкий слой теплостойкого акрила - аквамарин пролёг на трещине в старом холсте, оставив разлом крепко сшитым каменистым швом бледной текстуры - буквально из ниоткуда, прорвав серо-голубой горизонт прибрежных городков, "всплыл" чудный вид на солёные просторы.
Вышки зданий точно расступились, пуская маленьких живых звёздочек пересечь безразмерные объятья тёмно-черничного неба.
Солнце незаметно подминало аметистовый горизонт своей жгучей массой, высвечивая его.
- Знаешь, Германн, устал я от них. - И Гейшлер стыдливо смотрит на руки; лицо его искажает гримаса ужаса и боли.
В этом ожившем цветном мире для Ньютона не оказалось места.
Из-под белых рукавов хрустящей рубашки выглядывали мнимые знакомые кайдзю - пёстрые татуировки глубоководных монстров казались изображёнными иссохшим серым.
А их обладателя по-прежнему контузит от воспоминаний.
- Это пройдёт со временем, поверь, - заминаясь, отвечает друг.
Мрачные уродливые физиономии глядят на молочно-белые руки хромого, словно раздражённые их незаполненностью, и пронзают исписанные конечности своего хозяина необъяснимым жжением.
Уже испарился тугой машинный запах, подобный неким кислотным испарениям, от которого внутри распухали лёгкие, точно коробочки хлопчатника в период созревания; растворились страшные грохотания в воздухе, словно пропитались прохладой соли насквозь и развалились в тёртый порошок...
Осталось лишь это - выцветшие татуировки бывшего научного сотрудника.
Ньютон опасливо опускает босые ноги в морскую пенистую бель.
- Ты что творишь?! - Готлиб неуклюже вскакивает на одной ноге, поднимая бронзовый холодный песок онемевшей стопой. - Костюм испортишь, дурень!
Но друг не слышит его.
Кисти сводит и не отпускает, точно кожа его загорелась, и сворачивается плоть в чёрные мёртвые куски прямо на глазах, и нечем затушить эту боль.
Он буквально бросает их в воду, прикусив язык, дабы не закричать.
И соль просачивается в его кожу мелкой сверкающей пылью.
Ньютону кажется сейчас, мгновение - и его утянут скользкие щупальца кайдзю в хризопразовый глянец моря.
Но, нет - он всё также стоит, непонятно сгорбившись над наступающими волнами.
Руки его по локоть застыли в студёной влаге, пронизанные льдом и остротой тихоокеанской воды.
Вдруг он разразился смехом и, обернувшись к ошарашенному Германну, сказал:
- Это мой рубеж, - вынимает из соли трясущиеся пальцы, стряхивая ненужные капли. - Знаешь, я ведь так и не научился плавать.
- Как кайдзю? - помявшись, интересуется Готлиб, невзначай именуя монстрами татуировки друга.
- Уже в дрейфе.
Мужчина плюхается на берег, неожиданно потеплевший песок липнет к мокрой ткани.
Солнце, погружённое в безмолвную синь, поднимается.
Всё расцветает.