24 hours ago

Эта планета стала самой страшной находкой на её памяти. Она видела много войн и много злодеев. Но впервые перед ней предстал ребенок. Жестокий, беспощадный и пугающе сильный ребенок с совсем не невинной детской улыбкой, разрушающий город за городом. Крики выживших под завалами, стоны искалеченных его лазерными лучами, вопли убегающих в панике ввели Капитана в ступор. Такого кровавого хаоса ей ещё не доводилось видеть. И выжившим некуда было бежать. Как и ей, с тех пор, как этот мальчишка почуял её. Она не была уверена, что сможет быстро и без новых жертв усмирить чудовище неизвестного происхождения, но точно знала, что, если придётся, положит свою жизнь, лишь бы не выпустить его за пределы этой планеты, так похожей на Землю. Кэрол даже вскользь подумала о Таносе, у которого хотя бы была цель. А этот ребенок может уничтожить вселенную просто так, когда наиграется со своей родной планетой. Но чутье подсказывало Кэрол, что эта планета не была его домом. И в будущем ей ещё предстояло выяснить откуда явилось это существо и кто его сюда послал.

***

"Я боролся в утробе, а потом открыл глаза и вновь боролся. Следом сражался за родину. Я умер. И вновь сражался, когда воскрес. Я умер на поле боя, а затем меня вернули. И ещё не выйдя полностью из портала Стрэнджа к остальным воскресшим, я сражался. А потом погиб Тони. Ушел Стив. А Сокол стал новым Америкой, занятым и тревожным." "Я некоторый миг наблюдал за ней. Как стойко она держалась. Как пошла одна на Таноса. Как получила удар от него и не сдвинулась с места. Непоколебима физически и морально. Настоящая звезда. И не только, потому что сияла и переливалась радужными цветами. Чтобы обладать такой мощью, а тем более применять её во благо, нужно быть более чем сильной. И энергия звёзд не могла бы подарить тебе храбрость в бою и саму мысль, чтобы в этом бою ради человечества участвовать. У неё это было с рождения и шло из души. Как и моя борьба. И когда зло было побеждено, у неё оставалась целая Вселенная. А я оставался здесь, на Земле, одинокий и без цели. Сражаться было больше не с кем и не за что. И я не знал иного. Так что просто остался существовать. Как какое-то растение: ел, пил, спал. Иногда говорил, да. Но даже от цветов, производящих кислород, пользы было больше. И я был одновременно волен, как ветер, и прирос к земле корнями своих сожалений, потерь, усталости…" Баки отложил ручку и угрюмо уставился на лист бумаги, где волнами чернил были обрисованы очертания его души. Почему очертания? Едва ли он мог обличить в слова всё то, что находилось в его голове, то что звалось переживаемыми им чувствами. Не то чтобы это было нечто необъятное или глубокое, философское или четырёхмерное. Пожалуй, его драма была самой обычной и какой-то даже скучной, но ведь слова используются для того, чтобы донести до других свои чувства, а он не верил в это. Ему не представлялось возможным, что кто-то поймет его настолько, насколько ему бы хотелось. И категорически не верил, что кто-то смог бы ему помочь однажды. Его самоуверенность или отчаяние — пойди угадай. Но почему-то ему очень хотелось, чтобы она прочла эту страницу. Нет, не хотелось, он бы был не против. К своим неумелым способам выразиться он относился очень трепетно. Пускай это и Кэрол предложила такую терапию — вести дневник. Он прикипел к этой идее и пристрастился. Она уже казалась ему его, а значит, никому не было позволено заглядывать под обложку. Но ей, наверное, можно было. Потому он не стал прятать измятую тетрадь, когда услышал стук у входной двери. Это была Капитан. Сегодня был тот самый день, когда она навещала его. Навещала целую Землю ради него. Проверить его состояние и осведомиться о целях. Нашел ли или всё ещё собирается напроситься с ней в космос, не имея ничего, что бы держало на земле. Каждая их встреча для обоих была особенной. Во время той встречи в кафе, они обнаружили так много общего между ними, и пусть это общее давно испарилось в движении времён, потеряло цвет и силу, но каким-то образом связало их. И они уже даже были другими людьми, а те бледные их призраки, по которым они скучали, лишились какого-либо веса, но они тянулись к пустышкам… и в этом движении натыкались друг на друга. И так каждый раз. Но эта ночь должна была стать ещё более особенной. Обычно Кэрол навещала Баки в сумерках, а ночевать шла в гостиницу. Но почему-то кто-то из них обмолвился в шутку о "пижамной вечеринке", а потом кто-то возмутился, что некий засранец делит роскошные апартаменты с самим лишь собой любимым. Кажется, это была Кэрол, и Баки тогда прилетело немало претензий и обвинений в невоспитанности. Разумеется, в шутку. Но Барнс принял вызов. И вот он — отошёл в кладовую за постельным для гостьи, оставив ту в своей комнате. Она посчитала, что это очень интимно оставаться в его комнате, в целом мире, который выстроил для себя Баки Барнс. Чужие крепости нужно уважать, даже если хозяева безбожно радушны. Так что она отказалась наотрез ночевать тут, а его отправлять на диван. А с ней было спорить бесполезно. Кэрол была против сексизма, но чисто женскому любопытству поддалась. И созналась, если б обвинили. И так простецки и оправдалась бы. Интерьер был обставлен скудно, как лицо Баки наполнено эмоциями. Её счастье, что не считала необходимым выражать каждую микроэмоцию в разговоре с другом. И пусть ей чаще всего нравилось вырисовывать каждый порыв эмоции своей мимикой, она понимала, неумение и нежелание Баки. Ей достаточно было его слов: она знала, что каждое значит, что он подразумевает, что пытается скрыть. Хоть в основном Барнс был честен. Это порой даже пугало — настолько была запущена его депрессия, что клал он на недоразумения, недомолвки и стыд. Только одну эмоцию ещё можно было вызвать в нем — смущение. Тоже своеобразное, однако она не могла сдержать улыбку каждый раз, как наблюдала. Баки кривил один уголок рта, пытаясь скрыть улыбку, и опускал глаза, перед этим обязательно пристально посмотрев в глаза тому, кто его собственно смущал. И это всегда наблюдалось, когда Кэрол читала вслух страницы его дневника. Порой, несмотря на его безнадежную безучастность, на пеших прогулках, что ему тоже "прописала" Дэнверс, его цепляли некоторые вещи. Это мог быть умиливший его хозяин со щенком или даже симпатичная девушка. Он, конечно, обязан был написать об этом. А Кэрол прочесть. В те моменты, когда он смущался особо сильно, она начинала читать про себя, чтобы не добивать друга. И лишь по ходу чтения слегка подтрунивала, задавая вопросы по содержанию. Например, "Что, таки прям не оторвать глаз от её фигуры?". И изо всех сил пыталась не прыснуть от смеха. Наверное, действительно боялась, что он замкнется. Что она не прочтет больше ни одной страницы из жизни Баки Барнса. И никогда его так и не сможет узнать по-настоящему. Здесь на прикроватной тумбочке стояли снотворное и обезболивающее. Она сочла за грех такое пристальное рассматривание деталей его жизни, хоть и знала обо всем этом. Что ему снятся кошмары, что кричит, что часто болит голова. Бывают даже мигрени. И, наверное, бывают слёзы. Даже у такого закалённого солдата. Но она предпочитала об этом не думать. И пока видела его более менее нейтральное лицо, это удавалось очень хорошо. Ещё здесь были фото молодого Стива. И Баки тут тоже был ещё совсем юнцом. Кэрол загляделась и поняла, что так сильно привлекло её — улыбка без боли и глаза без поволоки вины и усталости. Этого парня действительно утомила война. Настоящая и самая жестокая с потерями и ошибками. И пускай все спасены, а в бою никто не умер, но именно война забрала его единственного друга, думала она. Чуть погодя, но забрала — маня тем, что отняла около семидесяти лет назад. Будучи подобием друга для Баки Барнса сейчас, она часто размышляла, как поступила бы сама на месте Стива.

***

Не спалось. Кэрол вертелась, сколько было сил, но в итоге не выдержала и поднялась с кровати. Если уж мозг засыпать не хочет, то и положение тела должно соответствовать, а иначе это ещё большее мучение. Она очень надеялась, что Баки крепко спит за стеной и сейчас не пойдет на кухню и не спросит, чего ей не спится. Потому что ей бы не хотелось рассказывать о причинах. О том, что она задумалась, решит ли его проблему любовный интерес и стала в шутку рисовать идеальный образ девушки для него. Затем задумалась о том, чтобы взять его к себе вместо этого, потому что так глупо и низко заклеивать свои пробоины дешёвыми объятьями чужой души. Ведь родственной ему не найти в этом времени и во век. А затем ненароком вспомнила свою миссию, мысли её сразу заволокло темным туманов… и уснуть уже не представлялось возможным. Несмотря на то, что пыталась играть в личного психолога Барнса, сама раскрываться желанием не горела. И раздался вопль. Ни в поле боя, ни где-либо ещё не приходилось ей слышать повышенный тон голоса Баки. Сухой и тихий всегда, как запрограммированный. И теперь она слышала, как он кричит. То ли от страха, то ли от отчаяния — подсказки в виде слов разобрать не получалось. Она медлила, потому что знала, что это для Баки рутина, и сомневалась, стоит ли вламываться в его комнату по этому поводу. Но одним возгласом не обошлось, и двумя тоже. Кэрол в ужасе подумала, что если Баки так кричит ночами напролет неспособный проснуться. И так постоянно. А сейчас она тут и ничего не предпринимала. Когда в её принципы записалось "наблюдать и ничего не предпринимать"? Как-то только она приблизилась к двери и замахнулась, чтобы постучать, во всей квартире повисла тишина. Она услышала, что Баки поднялся, что часто дышит, но уже точно не в одном из тех ужасных мест в своей голове. Пока она выбирала убрать руку от двери или нет, успевала думать о том, что попытайся она уйти незамеченной — заскрипит какой-нибудь пол или что-то подобное. И то, что Кэрол явилась проверить его и ушла будет ещё страннее, чем она в безмолвии под его дверью. Но Баки заговорил первый, и тогда она отмерла. — Кэрол? — Ты в порядке, солдат? — Я забыл упомянуть, — горько усмехнулся через дверь, — что программа моей пижамной вечеринки включает и это. В итоге Кэрол не смогла терпеть неловкости. А когда уровень её достигает пика, она делает всё, чтобы уничтожить это под корень, то есть психует и поступает максимально искренне, даже игнорируя барьеры вежливости и стеснения. Дэнверс резко открыла дверь нараспашку и беспардонно уставилась на Баки, что был не в самом приглядном виде, надо полагать. Кэрол досконально изучила картину, на которой Баки сидел на кровати с убитым виной лицом и рукой сжимал край простыни, за который держался, будто его сейчас возьми да и унеси ветер. Закончила осмотр она на грудной клетке, которая поднималась и опускалась в нормальном ритме, и тогда Капитан успокоилась. И пыталась игнорировать, что постель его была застелена — он сидел поверх покрывала. Зато за кроватью на полу она увидела его настоящее спальное место. Так невольно Кэрол узнала ещё одну важную деталь его личной жизни, которую ей знать, видимо, не полагалось. — Этой вечеринке не хватает лишь хороших напитков, — попыталась подбодрить его Марвел. Она бы с радостью облегчила его вину, сознавшись, что не спала, а стало быть он её не разбудил, но не могла так себя подставлять. — Из напитков только снотворное, — пожал он плечами, сдержанно улыбаясь. — Вижу, просроченное, — Кэрол мотнула подбородком в сторону таблеток на его прикроватной тумбочке. Без лишних церемоний, девушка вошла в личную берлогу Баки и уселась на кровать рядом с ним. Ей казалось достаточным выражать поддержку просто присутствием, без слов и жестов. И пусть в ней вдруг проснулась мамочка и ей очень хотелось утереть его лицо в поту и убрать его волосы с лица, она смирно сидела рядом, не решаясь обронить и слово. Лицо Волк держал, но грудь его ещё активно вздымалась. — Оставить тебя? — вдруг её осенило и она спросила взволнованно, почувствовав, что её многовато в жизни такого одиночки, как Барнс. — Нет, нормально. — Сухо, и можно было подумать, неуверенно ответил он, но Кэрол-то знала, что это его манера. Спустя время, что Баки пытался успокоить сердце, а Кэрол тайно разглядывала его впившиеся в край кровати пальцы, она вымолвила: — Представь последнее место, где тебе было спокойно. — Ваканда, — после недолгих раздумий, отвечал Барнс. — Вокруг меня много зелени, солнце слегка припекает кожу. Запах древесины, — уточнил он. — И ветер переносит ещё какие-то запахи, но меня не волнует. Не хватает руки, но я уже свыкся с одной. Волосы собраны, так что ничего не мешает. Совсем ничего… — ... Не мешает, — договорила Кэрол. — Может там ты и найдешь свой покой? — Там я провел прекрасные 2 года: без войн, сражений и боли. Но я солдат. Не там моё место. — А где же оно? — усмехнулась Кэрол, полагая, что он шутит, ведь ей верилось, что терапия с дневником помогает и Баки разорвал ассоциацию с собой как с солдатом. Но хозяин комнаты был серьёзен. Удручённо серьёзен. Он поднял на неё глаза, когда она проговорила, и тут же перебил её ответом: — С тобой. Где-то там в борьбе моё место. Она усмехнулась ещё, на сей раз грустно, и опустила глаза. А затем по-дружески похлопала по его руке, и та наконец ослабила хватку, отпустив бедную простыню. — Я взяла бы тебя с собой. Но только, чтобы познакомить с какой-нибудь милой ксарианкой. — Да, раньше я думал, что внимание девушек и их обилие — это важная и весёлая часть жизни... Никогда раньше не замечая за другом упоминаний о своей жизни до войны, о себе — радостном и беспечном юноше, сейчас Кэрол была подавлена больше обычного. В голове Баки вдруг пронеслись картинки. Которые он мог почувствовать. Сердце, казалось, могло порвать грудную клетку, когда он "падал" в тот самый раз. В тот раз, когда лишился своей настоящей жизни. И с тех пор, каждый день — как чья-то глупая симуляция, где он ничего не решает и просто повинуется обстоятельствам. А затем мозаика из многочисленных репортов о миссиях и бесконечных процедур стирания памяти, складывающиеся в пейзаж невыносимой боли и оглушающих криков. — И всё это отняли, — прошептал, и Кэрол беззвучно ахнула, увидя, как он опустил голову, возможно, пряча от неё слёзы в глазах — Так, слушай, солдат, — делая вид, что не заметила, задорно произнесла и вернулась от двери к его кровати, — пошли подышим. Прогуляемся. И потащила его из комнаты. Торжественно вручила куртку и, будто посвящая в рыцари, натянула на его голову кепку. Исподлобья на неё уставились полные тоски и усталости глаза, но она, игнорируя, растянула губы в улыбке и пихнула его к выходу.