Озёрская зона. Начало

      Электрический щиток был установлен на своё законное место. Осталось проверить его, чтобы убедиться, что он работает. Я начал нажимать на выключатели. Первый зажёг свет в предбаннике, там, где я находился. Все стены были сделаны досками изнутри покрытые лаком, а снаружи покрашены в белый. Предбанник выстроен буквой «Г». Позади меня в кирпичной стене стоит дровяная печь. На стене слева от меня висит железная корзина для дров. А в углу висят множество курток и полотенец. С которыми хочется разобраться, но постоянно забываю это сделать.       Под куртками стоит большая коробка, наполненная газетами, которые используются для разжигания печки. Справа от щитка находилась дверь на улицу. У неё стояла вертикальная лестница, ведущая под крышу. Правее двери находилось единственное окно в бане. Под ним во всю длину стены находилась деревянная скамейка. Её длина около двух метров. Перпендикулярно ей была ещё одна скамейка такой же длины. Она упиралась на стену в которой, находился проём, ведущий в душевую.       На стене прямо напротив двери было зеркало. На паркетном полу возле скамеек лежали ковры сине-бело-зелёной расцветки. На самих скамейках лежали такие же ковры, но красно-бело-жёлтой расцветки.       Всё работало исправно. Я переключил тумблер и закрыл дверь щитка. Потом сложил все инструменты в ящик и положил его под скамейку. Затем надел шапку, застегнул куртку и вышел на улицу. Всё было покрыто снегом. Слева от бани находился забор. В полутора метрах впереди находился орешник. По левую сторону от него продолжался забор, там же находилась калитка. Также спереди в метрах сорока забор поворачивал вправо, образуя угол, у которого росла яблоня. Рядом с ней росла ещё одна яблоня, рядом с которой стояла моя машина.       Справа наискосок в пяти метрах от меня находился дом, в котором я родился и вырос. Но сейчас он был дачей, а жил я в Москве. Часть дома была бревенчатой, часть была сделана из досок. Все они имели тёмно-бордовый цвет и находились не в лучшем состоянии. Крыша, сделанная из стальных листов зелёного цвета, над которой возвышалась труба. Дом был двухэтажным. Второй этаж использовался как чердак, но на нём можно жить, если сделать на нём уборку. Лестница на него находилась снаружи на противоположной стороне дома.       Между домом и баней находился колодец, вода из которого поступала в баню и в дом. Пить её было нельзя, а мыться вполне можно. От дома к колодцу и бане шли провода, питающие насос и баню.       Я подошёл к крыльцу, обстучал ботинки о ступеньку. Впереди в пятидесяти метрах находился двухэтажный дом, светло-бежевого цвета. С тёмно-бордовой шиферной крышей.       Второй этаж в обоих домах частично пересекала крыша. Справа дома был второй вход в дом ведущий в помещение с печкой.       Войдя в дом, я оказался в террасе. Справа было окно, под которым стояла белая старая тумбочка. Рядом с ней напротив входа была ещё одна дверь, ведущая в помещение три на три метра, где хранятся старые, но нужные вещи.       Справа от двери на расстоянии полутора метрах на прибитый в углах досках стояли две пустые двадцатилитровые бутылки. Напротив, шкафа висели множество старых курток. В стене напротив окна находилась дверь внутрь.       Пройдя через дверь, я попал на кухню. Все стены имели бежевый цвет. Потолок был белым. С него на проводе метровой длины висела лампочка. По центру почти вплотную к противоположной стене стояла печка. Справа от неё у стены стоял старый белый комод, на котором было много стаканов и чашек. Слева от печки стояли газовая плита и стиральная машина. На стене напротив печки находилось окно. Правее стояла раковина, переходящая в шкаф внутри которого находились моющие средства.       Справа от раковины располагалось ещё одно окно, справа от которого в углу стоял старый, ещё с советских времён холодильник высотой полтора метра. Возле него стоял стол, на котором было много посуды. Как железной, так и керамической.       Возле стола стояло два стула. Один стул стоял у холодильника, а второй возле входной двери. Слева от неё висели куртки, под которыми стояла обувь. И также у печки стоял небольшой стол белого цвета. Под которым лежали дрова. На нём стояли две двадцатилитровых бутылки воды. Одна полная, вторая на четверть пустая с кулером.       В стене у вешалки был проход в большую комнату. Закрывавшийся покрывалом. Стены комнаты были покрыты обоями, кроме дальней и правой. Они были бревенчатыми и имели светло-коричневый цвет.       В левой стене было два проёма. Один вёл в комнату мамы и Кати – моей дочери. Второй в комнату Серёжи – моего сына. Комнаты разделяли тонкие шторы. На стенах из досок висели обои бежевого цвета с орнаментом напоминающий цветок. На стене справа было два окна, которые разделял двухметровый ковёр.       Под ближним ко мне окном стояла механическая швейная машина. Справа в углу стояла моя кровать. Слева от машины стоял диван длиной около 1.8 метра. Слева от него вплотную прямо под окном стоял стул. Возле него в углу стоял стол. С другой стороны стола было окно. Слева от него стояла тумба с телевизором. Также перед диваном стоял стол.       Катя младшая дочь ей в октябре исполнилось семь. Но в школу она пойдёт в следующем году. Серёже две недели назад исполнилось десять. Он уже учился во втором классе. Однако первый он закончил в другом городе.       Моя бывшая жена давно хотела со мной развестись, но сделала это только два года назад. При разводе она настаивала на том, чтобы забрать обоих детей себе. Но суд разрешил только сына.       Однако она была плохой матерью. Почти не следила за Серёжей. Из-за этого он лишился голоса и левой ноги практически до колена. Она долго скрывала, что с ним происходит. И только мама её нового мужа в письме всё рассказала. Как он заболел гриппом, лежал в больнице почти месяц, про осложнения, после выздоровления, которое сильно повредило его голосовые связки.       И как прошлой зимой бывшая напилась и забрала Серёжу с собой на прогулку. Они шли вдоль трамвайных путей. Как я понял из письма они были чуть ниже дороги. Серёжа был уставшим и, дёргая руку, просился домой. В пьяную голову матери взбрело отпустить его. Серёжа не удержался и упал с холма на рельсы, где ехал трамвай. В результате ему отрезало левую ногу. Водитель трамвая вызвал скорую.       После этого письма я сразу же подал в суд на бывшую жену, нанял адвоката. Я был зол на бывшую жену и был готов любой ценой вернуть себе сына. Его ногу восстановить не удалось и уже в Москве ему сделали протез. И спустя полгода он достаточно уверенно ходит на нём. Хоть и даётся ему это нелегко.       К сожалению, он неохотно идёт на контакт. Говорить он не может, поэтому он пишет свои мысли на блокноте. В основном он общается с Катей. Кроме всего этого, Серёжа родился с красными глазами, хоть все родственники имели серые. Его сверстники не общаются с ним. А иногда издеваются. Один раз они вывели его из себя. Серёжа избил главного задиру в классе. После этого было разбирательство, но оно скорее для вида. Поскольку все всё понимали. Серёжу больше никто не трогал.       Я снял куртку и обувь, надел тапки, прошёл в комнату и сел на кровать. Из Серёжиной комнаты раздавался голос Кати. Это было привычной картиной их общения. Собирались у кого-то в комнате и что-то делали. Мамы сейчас не было. Она лежала в больнице из-за возрастных проблем с сердцем. Ей было уже восемьдесят семь лет.       На часах было полвторого. Я включил телевизор и лёг на кровати, чтобы смотреть его. Примерно через две минуты помехи стали сильнее, чем обычно. Я не придал этому значение, пока их звук не стал слишком громким. Даже Катя с Серёжей вышли из комнаты, чтобы узнать в чём же дело.       Серёжа был на голову выше Кати, имел короткие волосы. На макушке они были чуть длиннее. Он был одет в красную футболку и синие спортивные штаны. На ногах были голубые тапки. У Кати были длинные волосы ниже плеч, она была одета в голубую майку, чёрные шорты и серые тапки.       Я подошёл к телевизору и осмотрел его. Ничего странного не увидел, тогда я посмотрел в окно между телевизором и столом. Из него, если смотреть наверх видно антенну, но и с ней внешне всё было в порядке.       Раздался низкий гул. Одновременно с ним на улице посветлело, а затем на секунду потемнело и всё вернулось в норму. Катя испугано спросила «что происходит?» Я посмотрел на неё, чтобы успокоить и увидел, как Серёжа указывает пальцем на окно между диваном и столом.       Я выглянул в него и увидел, как там – на востоке, краснеет небо. И эта краснота быстро идёт на нас. И застилает небо дальше. В дом сквозь окна лился красный свет. Это не сулило ничего хорошего. Я не хотел осознавать, что это конец. Задвинул все шторы на окнах, опустил покрывало в проходе на кухню и сел на диван.       Катя села слева от меня и обняла меня рукой, другую протянула Серёже, который выключал телевизор. Он сел к Кате и обнял её в ответ, как и меня. Мы были напуганы. Я обнял их обоих пытаясь успокоить, даже в последние минуты их жизни. Вся комната находилась в полумраке. Гул усилился и резко стал высокочастотным. Моя голова начала раскалывалась. Я закрыл глаза и начал тереть виски в надежде ослабить её.       Это очень сла́бо помогало. Боль пульсировала и то ослабевала, то усиливалась. Так продолжалось почти двадцать минут. После этого боль спала до терпимой, где-то в далеке гремел гром. А перед глазами даже сквозь закрытые веки были видны вспышки.       Постепенно становилось легче, и я смог открыть глаза. Боль почти исчезла, в глазах двоилось. Это дарило осознание, что мы выжили, но должного успокоения не давало. В комнате стоял полумрак. Я посмотрел на детей. Катя, как и я приходила в себя, а Серёжа лежал без движения, уперевшись в спинку дивана.       - Что произошло? – Полушёпотом спросила Катя.       - Не знаю. – Так же ответил я.       У меня, как и у Кати не было сил встать с дивана. Вначале я подумал, что с Серёжей то же самое. Но через десять минут он ни разу не пошевелился. Катя пыталась его растолкать, но не получилось. Тогда я взял фонарик, стоя́щий на швейной машине. Взял его за плечо и подтянул к себе, открыл его глаз и посветил на него. Он сла́бо реагировал на свет, тогда я выключил фонарик и поднёс руку к его носу и рту. Дыхание почувствовал сразу же. Хоть оно было не таким глубоким, как надо, я был рад его наличию.       - Что с ним? – Спросила Катя.       - Он без сознания, когда очнётся, не знаю. – Ответил я.       На диване со стороны швейной машины лежала подушка. Я положил Серёжу головой на подушку, затем подвернул штанину на его левой ноге, чтобы снять протез. Он снимался очень просто. Надо всего лишь открутить вакуумный клапан и потянуть протез на себя. Сняв протез, я положил его на стул.       Затем я взял телефон и попытался его включить. Все движения давались с трудом и отнимали силы. Их не хватило, на включение телефона. Спустя пятнадцать минут голова перестала болеть, в глазах не двоилось, но слабость не позволяла сделать и пяти шагов. Оттого, что я переместил сына, сил не прибавилось. Телефон был простым. Кнопочным с выдвижной клавиатурой. Я дал его Кате.       - Попробуй позвонить дяде Вите.       Дядей Витей мои дети звали моего старшего брата. Он почти на десять лет был старше меня. Он с его женой Олей приехали сюда, как на дачу и решили остаться до Нового года. Кроме них, сюда приехали Лена и Аня – дочери брата. Лена приехала со своим мужем – Олегом и своими детьми – Димой и Дашей. Дима был ровесником Серёже, Даша была старше их на четыре года.       - Включила, но связи нет. - Сказала Катя и протянула мне телефон.       Связи действительно не было. Такое иногда случалось в деревне, поэтому ничего удивительного в этом не было. Нам оставалось только сидеть на диване, восстанавливать силы и ждать, пока очнётся Серёжа.