Свежий ветер дует с Черного озера

Вот вернулся и я сюда, Смерти на свете нет.

— Ты что, ты… милая, отпусти, отпусти, — голос ее, надтреснутый, почему-то звучал то тише, то громче; да это просто в ушах шумела кровь, к горлу подкатывала дурнота, а все из-за отвратительной картины, что Драко наблюдал теперь перед собой. Ещё одно движение, и кости несчастного, наверное, переломятся все разом — уже, кажется, был слышен характерный хруст. Драко так и застыл, не в силах справиться с собой, будто бы совершенно забыл, как управлять собственными конечностями, забыл даже о том, что он вообще-то волшебник. Застыл и не мог отвести глаз, чувствуя, как от омерзения едва ли не сводит челюсть. Грейнджер, отойди, ради Мерлина, от этой твари! «Дорогая, перестань, пожалуйста, умоляю тебя…» Шепчет, шепчет, не понимает, что ли, что говорит она (спасибо Мерлину хотя бы за это!) не на парселтанге, а человеческого языка Нагайна не знает. Счет шел на секунды, а время замерло, превратилось в густой кисель. Угрожающее, до тошноты пугающее шипение, неимоверная сила в этом гигантском теле, покрытом блестящей чешуей; жизнь того и гляди потухнет в глазах Рональда, чей цвет лица уже начал отдавать синевой. Грейнджер не смотрела на Уизли. Она смотрела только в змеиные глаза, а потом протянула руку и (ни капли страха, ни крупицы гребаного отвращения!) погладила чешуйчатую голову, прошлась ладонью по узорчатой спине, приласкала смертоносную тварь. Драко передернуло. За последний час он испытал столько потрясений, что ему искренне, всей душой хотелось бы сказать, что больше ничто в этом мире не способно его удивить, но… но сейчас вновь захотелось протереть глаза: он мог поклясться, что мерзкая рептилия слушает грязнокровку и медлит. И даже более того — уже ослабила смертельный захват своих мощных колец. Осмыслить свое открытие как следует Драко Малфой не успел. Кто-то нетерпеливый вдруг выкрутил звук на максимум и вернул миру цвет, а время вновь стремительно рванулось вперед, возвращаясь к своему обычному темпу. Светом по глазам мазнула яркая вспышка, явившаяся буквально из пустоты — и Гермиона охнула, едва успев отдернуть руку, а Нагайна, разозленная до предела, отпустила, наконец, несчастного Рональда: тот судорожно вдохнул полной грудью, задышал хрипло и часто, но подняться сумел не сразу, так и остался лежать на блестящем паркете лестничного пролета между вторым и третьим этажами мэнора. Драко стоило серьезного усилия взять себя в руки и понять, что вообще только что произошло: это, разумеется, не Грейнджер попыталась ранить змею (грязнокровка вообще не собиралась использовать палочку!). Но, к его вящему облегчению, это был и не Темный Лорд, явившийся на шум. Пока что. Змея потеряла всякий интерес к своему несостоявшемуся обеду (Рону с трудом, но все же удалось отползти к лестничным балясинам) и теперь шипела и злилась, нападала, бросалась куда-то в пустоту, широко разевая пасть, блестя смертоносными клыками. И только сейчас до Драко дошло, что единственным не потерявшим самообладания в смертельной опасности оказался Гарри Поттер. Неизвестно, каким чудом тот так долго оставался совершенно невидимым в движении, ведь Драко не понаслышке знал, как неудобна его чудо-мантия. Еще одна вспышка (на этот раз — парализующее) едва не задела мощный хвост, и тут произошло нечто, заставившее Драко испуганно вжаться в стену и на секунду зажмуриться. — Хватит! — голоса ее он не узнал, настолько звук этот был пропитан ледяной яростью, совершенно, как ему казалось, чуждой нежной и милой Гермионе. Но вот искристую магию ее почувствовал каждой клеточкой своего тела (своего, Теодора — да без разницы) — стоял слишком близко, при желании мог просто прикоснуться к ее плечу. До этого тревожно и нерешительно следившая за резким хаотичным движением перед собой, Грейнджер взмахнула палочкой, и Драко ощутил, как жаром обдала лицо энергия необузданной силы, энергия, что разметала по разным сторонам всех, кто оказался в радиусе действия неведомого проклятия. Мантия-невидимка слетела с Поттера и невесомой серебристой грудой осталась валяться на ступенях, сам экс-Избранный тут же удивительно ловко вскочил на ноги — не иначе сказались многолетние квиддичные тренировки. Уизли же сдавленно застонал — по всей видимости, новое падение оказалось неудачным. Гигантская чешуйчатая тварь пострадала в меньшей степени — ее вообще будто бы миновала горячая волна незнакомого заклинания, и Драко все еще недоуменно спрашивал себя, почему. Снова зажмурился в испуге: змея рывком метнулась прямо к нему. Лишь спустя пару мгновений осознал — не к нему вовсе, а к Гермионе: она стояла совсем рядом и, тревожно прищурившись, оглядывала «поле боя». Нагайна, плавно, но стремительно перетекая кольцами, подползла близко-близко, приподнялась рядом с девушкой, ластясь к ней, будто кошка. Гермиона бездумным, до одури знакомым жестом опустила ладонь на треугольную голову. Драко только и успел, что заметить шокированный взгляд стоявшего поодаль Поттера — тот тоже увидел и узнал. Интересно, где и когда Гарри успел подметить это истинно-лордовское движение, неужто в своих давних кошмарах?.. В мыслях Драко творилась какая-то невообразимая сумятица. Он еще не успел до конца оправиться от «новой Грейнджер», что предстала перед ним в парадной столовой, а теперь еще и эти ее совершенно не поддающиеся человеческой логике милования с Нагайной… Забавным казалось только одно: часть его никак не могла перестать злорадствовать и уже предвкушала, каким жутким открытием будет (уже стала) изменившаяся Гермиона для своих самых близких друзей. Лишь убедившись в том, что тварь не пострадала, Грейнджер подняла горящий взгляд на горе-нападавших. Ловко подобрав длинный подол, она перехватила палочку и судорожно выдохнула. — Гарри! Рон! — глаза ее казались огромными и слишком блестящими. Слишком. Она сделала шаг вперед, кажется, намереваясь броситься навстречу, в объятия ошарашенным друзьям, но Поттер вдруг вскинул палочку, заставляя Гермиону замереть на месте — от неожиданности. Драко и самому на секунду показалось, что Мальчик-Который-Выжил, очевидно, совсем спятил и, вопреки собственным обещаниям и здравому смыслу, целится прямо ей в грудь. Но, слава Мерлину, с облегчением понял, что ошибся. — Отойди от нее, Гермиона, — прохрипел Уизли, имея в виду, разумеется, змею, что сворачивала и разворачивала кольца, грозно шипя и по какой-то неведомой причине все еще не нападая. С трудом, но все же сумевший подняться на ноги Рон тоже выставил палочку перед собой, однако Грейнджер, как-то обреченно вздохнув, одним коротким, практически небрежным движением обезоружила их обоих, а потом — выверенным жестом очертила над змеей мерцающий голубой круг, растекшийся вокруг Нагайны защитным полем. Мерлин, все было еще хуже, чем изначально представлялось Драко. Она обернулась к нему. — Ты, надеюсь, не планируешь нападать? Он мотнул головой. Инстинктивно сжал древко в пальцах — все равно опасался, что и его палочку постигнет та же участь. Оставаться безоружным здесь, сейчас ему совершенно не улыбалось. — Гермиона! Да что с тобой?! — воскликнул Гарри, и в голосе его явственно слышалось неприкрытое отчаяние. — Если вы что-то сделаете Нагайне… — Если ты забыла, это смертоносная змея, которая чуть не прикончила моего отца! — выпалил Уизли. — Которая только что чуть не убила меня! — Я знаю, Рон, но… Я никому не позволю причинить ей вред, — твердо произнесла она, вздернув подбородок. Когда она успела стать такой?.. — Вы совсем спятили — появляться здесь, вот так. Я ничего не смогу сделать, никак не смогу вас защитить. — Гермиона, но нам нужно уничтожить ее! Тогда мы сможем победить. Ты же это знаешь, правда? — Я знаю, чего вы хотите. Прости меня, Гарри. Мне жаль. Я не дам вам и пальцем тронуть Нагайну, потому что она… Ох, она ни в чем не виновата. Она, как и я, вряд ли делала какой-либо выбор. Тишина на несколько мгновений затопила мир, и Драко вдруг подумал, что именно эти мгновения, это общее их молчание и есть тот самый пресловутый момент истины. Именно теперь каждый из присутствующих должен был понять другого, услышать чужую правду и принять ее. Или не принять. Тут уж как повезет. — Тогда… тогда уходим, Гермиона. Давай уйдем. Трансгрессируем! — нашелся Гарри, который, судя по всему, только что здорово усомнился во вменяемости своей подруги. — Малфой поможет нам. Просто давай… — Нет. Вот так вот элементарно. Нет. Это тихое, но оглушительное «нет» так и повисло в воздухе неподъемным грузом. Драко, которому «посчастливилось» услышать эту новость на несколько минут раньше, теперь жадно следил за реакцией остальных. — Я не уйду, — обронила Гермиона тихо и серьёзно. — Как бы я ни хотела. Я не сбегу, потому что сама к нему вернусь. Я смогу все исправить. Я нашла… нашла… Никто ничего не понял. Никто не почувствовал, как изменилась, завибрировала вдруг магия, царящая вокруг, незримо сплетенная, сотканная присутствием волшебников. Никто не заметил, что Нагайны в комнате больше нет. Никому и в голову не пришло проследить за ней, остановить. Гермиона очнулась первой, ахнула, порывисто прижав руку к груди, резко дернулась, оглянувшись. — Быстро прячьтесь! Быстро! Сжала палочку в пальцах, невербально призвала брошенную на лестнице мантию-невидимку и четким движением накинула ее на оторопевших Поттера и Уизли, в ту же секунду растворившихся в воздухе — только чья-то рука ещё мгновение опиралась на перила, но потом исчезла и она. Малфой не услышал ничего подозрительного, однако интуиция в который раз подсказала поверить Грейнджер, и он не посмел не прислушаться. Успел наложить дезиллюминационное буквально за какие-то секунды до едва не свершившейся катастрофы (впрочем, сильно сомневался, что его жалкие попытки слиться с окружающей обстановкой проведут Темного Лорда, небезосновательно казавшегося Драко абсолютно всесильным). Поттер и Уизли — поняли ли они, что происходит? Успели ли исчезнуть незамеченными? Стараясь абстрагироваться от собственного оглушительного сердцебиения, резонно рассудил, что немедленно узнал бы, если что-то сразу пошло бы наперекосяк. Теперь же перед ним была только сосредоточенная, серьёзная Грейнджер. О, нет, конечно же не только. Он был здесь тоже. Темный Лорд был здесь — бесшумный, неотвратимый, внушительный; еще более страшный, чем Драко помнил. Паника растекалась по телу мелкой дрожью, знакомым тремором, который невозможно было контролировать. Ощущение нехватки воздуха сдавило грудь; Драко изо всех сил старался держать себя в руках и не издать ни звука — полностью сосредоточившись на этой задаче, он сделал шаг назад, в небольшую нишу, и лишь в последний момент понял ошибочность этого действия: теперь часть обзора была от него закрыта — он не видел лица Грейнджер, только спину, напряженную, неподвижную. Высунуться и снова рискнуть жизнью? Он и так успел уже с ней пару-тройку раз проститься. Он слушал. Весь обратился в слух, стараясь уловить хоть каплю истины в этих голосах: обожаемом — тихом, нежном — и ненавистном, пугающем, в этих шипящих, резонирующих в мозгу и заставляющих трястись от воистину первобытного ужаса. В первые секунды смысл произносимых Темным Лордом слов даже не доходил до Драко; он в каком-то паническом ступоре не сводил глаз с Гермиониной обнаженной спины (что за странный крой у этого платья?!), только теперь случайно заметив на ее лопатке длинный ровный тонкий шрам, оставленный, очевидно, тетушкиным проклятием. Голос, только голос, этот шрам и собственная паника — больше ничего и не осталось во вселенной, все остальное погрязло в сизой дымке беспамятства. Волосы на загривке вставали дыбом — «Ну, здравс-ствуй, милая…». Замер, улавливая движение краем глаз, боясь повернуть голову и выдать себя. Милая? — С кем ты говорила? — интонация была нечитаемой, казалась ровной, даже спокойной — как и всегда, обман; как и все, что было с ним связано — обман, манипуляция и только. — Ни с кем. — В самом деле? А мне показалось, что я, определенно, кого-то слышал. — Вам показалось. — Дерзишь? — Темный Лорд обошел ее, оказавшись теперь на виду — поступь мягкая, до странного плавная, — и черная мантия всколыхнулась за его спиной. — Понимаю. Как странно, Нагайна утверждает нечто совершенно противоположное… — сердце снова пропустило удар, а потом рванулось, колотясь о грудную клетку. Драко совершенно забыл о том, что Нагайна действительно способна о чем бы то ни было сообщить хозяину, но испугаться еще сильнее просто не успел: Темный Лорд будто совершенно парадоксально потерял интерес к присутствию предполагаемых посторонних. Не стал искать, даже не оглянулся, как будто ему было попросту все равно. Что все это значит?.. — Но мы с тобой не договорили. Ведь последний наш разговор завершился совершенно не так, как я предполагал. Так как ты думаешь, удалось ли тебе? Лорд Волдеморт подошел к Гермионе сзади, слишком близко. Гораздо ближе, чем казалось… допустимым. В ту секунду Драко увидел его лицо невероятно ясно — вся фигура его попала в поле зрения, контур ее в зимнем дневном свете казался слишком четко очерченным, но именно лицо поразило его снова, так же, как когда он увидел его впервые несколько лет назад. Мгновенно покрывшийся испариной, он вспомнил вдруг последние годы, проведенные в страхе перед этим лицом; постарался не дышать совсем, увязая в собственном ужасе, необузданном любопытстве и нетерпении. Удалось. Ли. Тебе? Произнесенные вкрадчивым шепотом, слова эти казались чем-то сакральным, величайшей тайной, оседали на подкорке, так и продолжая эхом звучать в голове. О чем шла речь? Парадоксально, но здесь каким-то образом кипела жизнь, своя жизнь, наполненная своими событиями и неведомыми эмоциями, посторонними, чужими. Что-то случилось, происходило здесь, происходило между ними, что-то, что заставляло Гермиону Грейнджер поступаться здравым смыслом, затягивало ее во тьму. Даже теперь, испуганная и притихшая, она определенно ни капли не походила на плененную принцессу, не была «дамой в беде», не имела ничего общего с той чудесной картинкой, что Драко успел себе нарисовать. С той Грейнджер, что сидела на коленях на полу гостевой спальни, когда он впервые услышал её пронзительный крик. Но кем тогда она стала, черт возьми?.. — Не понимаю, о чем вы. — Грейнджер явно старалась звучать непринужденно, но выдохнула слишком шумно, выдавая собственное напряжение — так, что даже Драко стало очевидно, что Гермиона лжет. Актрисой она была весьма посредственной, а уж с таким проницательным зрителем… — …Ведь если удалось, то я наконец-то могу убить тебя без зазрения совести, — продолжил Тот-Кого-Нельзя-Называть, вновь обходя ее по кругу — излюбленная его манера вести разговор: дать оппоненту почувствовать себя жертвой окончательно и бесповоротно. — Как тебе, должно быть, известно, можно многое построить на страхе… Но ты не боишься смерти и так парадоксально и глупо боишься вечной жизни. Так как ты считаешь, получилось ли? Его невозможно обмануть, Гермиона! — Не представляю, о чем… — она попыталась было обернуться к нему, стоящему сзади, ответить резче, быть убедительнее, но он перебил ее, раздраженный очередной жалкой попыткой солгать ему, заметной даже Драко, который, в свою очередь, совершенно искренне не представлял, о чем говорил маг, и многое был бы готов отдать за то, чтобы наконец понять. Любопытство снедало его похлеще страха. — Я размышлял о произошедшем, девочка. И разгадал твой план. Но, знаешь… риск того стоил. Ведь твой план ни капли не противоречит моему. Нет, слишком близко! В груди защемило, засосало под ложечкой. Почти на ухо ей, тихо, но четко произнес он свои последние слова. Он был слишком близко, стоял почти вплотную к Гермионе (к его Гермионе — где-то глубоко в душе Драко все еще на это надеялся!), и он ничего не услышал бы, если бы и сам не находился в полуметре от разворачивающейся сцены, которая превратилась теперь во что-то столь интимное, что захотелось немедленно зажмуриться и сглотнуть слюну, ставшую вдруг вязкой. Длинные пальцы — серые, когтистые, отвратительные пальцы — прикасались к ее плечам, спине, и это (прямо как гребаная Нагайна!), кажется, ни капли не отталкивало Грейнджер. Драко показалось, будто его окатили ледяной водой — она не вздрогнула, не попыталась отстранится, напротив, даже едва ли не подалась назад, спиной — обнаженной, мать ее, спиной! — к его груди. Малфою хотелось протереть глаза, а еще — подойти и надавать Грейнджер по щекам, чтобы очнулась, наконец. Он не мог поверить в то, что видел, и снова, снова слова Поттера болью резанули виски: «И что это за суперсветлая магия такая? — Любовь…». — Не надо… — взмолилась она тихо. Расслабленная. Такая, черт возьми, любимая и чужая… Да нет… Пожалуйста, Грейнджер, нет, ты не могла… Лорд Волдеморт аккуратно сжал ее плечи. Да как это вообще возможно?! Огладил ее руки. Никакой реакции, никакой логичной реакции, Мерлин! А потом развернул ее к себе, резко — она едва не оступилась, запутавшись в длинном подоле — ни капли нежности, еще мгновенье назад обманувшей Малфоя своей крамольной противоестественностью. Только теперь он смог разглядеть ее лицо и не сумел прочитать его выражения. — Почему же? Что с тобой, милое дитя? Ты так напряжена, с чего бы это?.. — Лорд отстранился. Гермиона сжала челюсти. Голос его был притворно ласков, и она тоже прекрасно улавливала это притворство. — Где же твоя инициатива и хваленая храбрость? Сегодня ты не ответила бы мне? А если я прикажу тебе повторить все прямо сейчас? Ты посмела бы мне отказать? Гермиона молчала, но в глазах ее блестели слезы. Драко захотелось взвыть, рычать, наброситься на них обоих — выплеснуть эту безумную, почти физическую боль. Больше он ничего не понимал. Не понимал его слов, ее странного поведения, не понимал, почему Гермиона-мать-ее-Грейнджер так смотрит на Темного Лорда. Он уверял себя, что не может разгадать гребаной двусмысленности, что вложена была в слова и действия, что разворачивались перед его глазами — в самом деле, не может, потому что те догадки, что лезли в голову, были слишком, неправдоподобно абсурдными, и объяснений у Драко вовсе не оставалось… как и времени! Черт, он совсем забыл о времени! Знакомый неприятный зуд — легкий, но уже весьма заметный — напомнил о том, что Драко Малфой, поглощенный разыгравшимся представлением, вовсе не Драко Малфой, а Теодор Нотт, пусть и под дезиллюминационными чарами, а обратная трансформация, похоже, уже начиналась. Аккуратно тронул правой рукой запястье левой, инстинктивно попытавшись нащупать часы, но вспомнил, что их больше нет. Адски медленно дотянулся до внутреннего кармана мантии и… и похолодел. Не было и фляги с Оборотным! Ему захотелось немедленно начать ощупывать себя, все карманы, оглядеть пол вокруг, и он непременно сделал бы это, если бы не истинно смертельная необходимость оставаться бесшумным и недвижимым. Фляги не было, потому что он — идиот! — оставил её там, в коридоре!.. Теперь Драко все явственнее чувствовал, как начинают ныть мышцы — маглы в той кафешке в Ист-Энд что-то говорили о психо… психосоматике, может быть, это всего лишь она?.. Голос, прошелестевший в каком-то жалком метре от Драко, выдернул его в реальность, не менее пугающую, чем собственные панические мысли. Они все еще были рядом, и между ними разворачивалась своя, личная драма с непонятным для зрителей сюжетом. А о них, невидимых зрителях, похоже, забыла даже Гермиона. — Ничего не получилось, верно? Иначе ты не чувствовала бы того, что чувствуешь. Мучительно медленно Темный Лорд вновь притянул ее к себе в объятия — самые противоестественные в мире объятия, самое чудовищное и странное зрелище, что доводилось наблюдать Драко когда-либо в жизни. Руки его с когтистыми длинными пальцами покоились на ее спине белыми пауками, а Гермиона… Гермиона прикрыла глаза (слезы действительно блестели на ее ресницах), прижалась к его груди, как будто… с облегчением. В поисках защиты. — Вы ничего не знаете. И никогда не сможете понять, что чувствовать можно не только… — Ш-ш-ш. Лучше замолчи, иначе я заставлю тебя замолчать. Пусть они посмотрят, — прошептал он, отстраняя ее от себя, но не отпуская. Не желая отпускать. — Пусть увидят. Пусть станут свидетелями. — С этими словами он указал ровно на то место, где, по догадкам Малфоя, скрывались под мантией-невидимкой гриффиндорцы. — Ведь твой план ни капли не противоречит моему. На три части. Три части — это даже лучше, эффективнее. Драко никак не мог уразуметь, о чем идёт речь, маниакально выискивая хоть какие-нибудь намеки в ней, в Гермионе, в ее лице, реакции, ответе… Но она ахнула в испуге, дернулась, и на секунду ему показалось, что она кинется — то ли вперед, закрыть собою пустоту, являвшуюся в самом деле ее лучшими друзьями из прошлой жизни, то ли на колени перед Тем-Кого-Нельзя-Называть. А он… — Драко Малфой не только не успел среагировать; он не успел даже осмыслить происходящее — Темный Лорд повернулся вдруг прямо к нему, невидимому (по крайней мере, надеявшемуся именно на это). Тщетно. — Рад видеть тебя в добром здравии, Теодор. Или лучше сказать, Драко? Он повел сероватой рукой, и Драко с леденящим кровь ужасом ощутил, как рассеиваются дезиллюминационные чары, взглянул на свои ладони, пошевелил пальцами — своими, черт, собственными пальцами. Не Нотта. Тут же посетило знакомое чувство, выработавшийся за годы его постоянного присутствия условный рефлекс — захотелось пасть ниц, на колени, хотя бы согнуться в почтительном полупоклоне, склонить голову. Щелчок когтистых пальцев, и палочка Драко валяется у резной балясины. Конец. Это точно конец. Драко Малфой замер в чистейшем ступоре, не зная, что сказать, как себя повести. Вновь прощаясь с Грейнджер. С драгоценной своей жизнью прощаясь тоже. Все мысли разом испарились под взглядом внимательным — и отчего-то насмешливым. Так и убьет его, с насмешкой… Но Темный Лорд вдруг отвернулся, будто (снова совершенно нелогично) потеряв всякий интерес к рассекреченному и обезоруженному «Нотту». — И ты здесь, Гарри Поттер, — прошелестел его голос, заставляя Драко вновь зажмуриться и сжать зубы. — Я знаю это. Неужели так и продолжишь прятаться от меня, как жалкий трус, коим ты, впрочем, и являешься? Гермиона дернулась, но достаточно было одного его жеста, легкого движения, чтобы она замерла на месте. Поттер, разумеется, тут же явился взору заклятого врага — с детства избравшего его, до рождения еще уготовавшего ему и самому себе такую судьбу. — Поттер, — снова сардоническая усмешка. Драко не понимал причин такого хорошего его настроения. Разве не должен он был немедленно избавиться от всех троих? — Прежде, чем мы начнем, хочу, чтобы ты знал: убить тебя тогда в Запретном лесу было лучшим моим решением. — Пожалуйста, не трогайте их! — взмолилась тихо Грейнджер. — Я… согласна на любые условия. Все что угодно. Только, пожалуйста, дайте им просто уйти! Всем. — Мы не уйдем без тебя! — храбро (и, честно говоря, совершенно по-идиотски патетично) воскликнул Поттер. — Очаровательно, — темный волшебник скривился раздраженно, и не взглянув на Гермиону, что аккуратно прикоснулась к его рукаву. — Ты понимаешь, сколь абсурдно то, что ты предлагаешь? Разумеется, понимаешь, поскольку точно знаешь мои условия. Готова жертвовать собой, глупая грязнокровка, в очередной раз жертвовать. Ради чего ты переступаешь через собственный страх?.. Ты ведь так боишься вечной жизни и так пренебрегаешь страхом смерти… — Отпусти ее! — снова Поттер. Лучше бы заткнулся, все прекрасно понимали (Драко, по крайней мере, точно знал), что эти увещевания совершенно бессмысленны. Но Темный Лорд все же ответил — будто и сам зачем-то тянул время, едко улыбаясь, наслаждаясь этим разговором, этой во всех отношениях жалкой пикировкой. Всем, черт возьми, было понятно, кто победил. — Видишь ли, Гарри Поттер… Я не держу мисс Грейнджер. Спроси ее саму, — усмешка рассекла бледно-серое лицо. Драко перевел взгляд на Гермиону. Она молчала, поджав губы, обняв себя руками. Не двигалась. Не ответила. Ничего, черт возьми, не произнесла! На ресницах ее все так же блестели слезы, но она не плакала. И даже не пыталась опровергнуть сказанное. Лорд повернулся к Гермионе, и Драко проследил за ее взглядом: она смотрела на него странно, долго, беспокойно. Мятущийся взгляд этот совершенно не был ему знаком. Это все чертов крестраж, осколок его замаранной души… Как избавить ее от этого? Смогут ли они найти способ, если выберутся из этого ада? Крестраж. Но что, если дело было вовсе не в нем? Драко вдруг осознал это, всем своим существом прочувствовал, пережил эту мысль так, будто это было окончательной и бесповоротной истиной — что если причина этой перемены в ней была вовсе не в чужой душе, а в чем-то другом? Безнадежность затопила его, выплеснулась через край отчаянием. Захотелось вдруг послать все к черту. Трансгрессировать прямо сейчас (о, если бы он только мог), в ту же секунду, оставить их всех здесь на погибель, вернуться к родителям… Одному, без той, что стала его жизнью и светом, так безнадежно привязанная ко тьме… Немыслимо. Теперь и это тоже казалось немыслимым. …Голоса и шум послышались вдруг на нижнем пролете, совершенно меняя вектор всеобщего внимания, рассеивая царившие вокруг обреченное оцепенение. Драко похолодел: один из голосов был донельзя знакомым, и быть здесь ему совершенно точно не полагалось. Что могло произойти?.. Это был его голос, точнее, тот, к которому он пытался привыкнуть как к своему все гребаное утро. Тео… Что здесь может делать Тео?.. Сейчас? На лице Темного Лорда на какую-то долю секунды отразилось замешательство, но он быстро пришел в себя — и это последнее, что увидел Драко перед тем, как земля ушла у него из-под ног, и он полетел прямо на начищенный паркет. Невербальное Инкарцеро от Темного Лорда (почему только сейчас?) сбило на пол и скрутило самыми настоящими, вполне себе материальными веревками по рукам и ногам, пенька пребольно врезалась в запястья и голени, и Драко не смог удержаться от болезненного стона. Поттер и Уизли, судя по всему, были в не менее неприятном положении, но Драко не было видно ничего, кроме потолка, подола гермиониного платья, какого-то мельтешения сбоку. Странно, но страх немедленно погибнуть куда-то исчез. Сердце заходилось в безумном беге, а адреналин заставлял системы организма работать на пределе. Невероятно близко со свистом мелькнула вспышка — Мерлин, хватит на сегодня битв и дуэлей, пожалуйста! Пусть все закончится. Просто закончится… Кто послал заклинание и что это было, Малфой не понял. — Милорд! — чей-то вскрик — похоже, Нотта-старшего. — Умоляю, милорд, молю о прощении… Мой сын… Драко задергался, повернулся на бок и попытался приподняться — теперь ему было видно лестницу и Тео, появившегося в контровом свете и походившего теперь на какого-нибудь магловского святого. Но зачем он явился? Возможно, это было спасением. Может быть, Тео явился, чтобы спасти их всех, чудесным образом узнав, что они все — попались, а Грейнджер не просто не может, но и не хочет им помогать. Мучительно сложно было соображать. Драко, никогда не замечавший за собой фаталистских наклонностей, но теперь, кажется, успевший в одночасье смириться и даже опустить руки, никак не мог уразуметь, проанализировать возможный мотив бывшего однокурсника явиться сюда сейчас. — Теодор, нет! Теодор! — отец его, кажется, стоял на коленях и о чем-то умолял — то ли сына, то ли Того-Кого-Нельзя-Называть. Что-то говорила Грейнджер, шептала вновь о чем-то… Но панически дрожащий голос Тео, пусть был тих, врезался в сознание отвратительно четко. (Знал ли он сам, что делает?.. Или остатки рационального мышления окончательно покинули его обуреваемый жаждой мести рассудок? Зачем он притащился сюда сейчас?!) — Единственный способ уничтожить Темного Лорда… — о, нет. Остановись! Драко хотел закричать, помешать, но не смог, наконец, осознав ужасную правду, — нужно сначала уничтожить все осколки его души! И я не дам вам все испортить. П… Прости, Грейнджер. Ничего личного. Авада Кедавра! — Нет… Все вновь замедлилось, замерло. Драко сначала не поверил, оглушенный услышанным. «НЕ-Е-ЕТ!» — кричал кто-то, и звук был гулким, странным. Драко смотрел снизу — и с пола все казалось еще более сюрреалистичным. Темный Лорд, который со своим едким сарказмом никогда не лез в карман за нужным словом и был готов к любой неожиданности, сейчас молчал. Будто все это стало внезапным для него. Даже для него. Зеленая вспышка была совершенно реальной — она даже, казалось, искрила в своем жутком мгновенном полете. Проклятие — Драко видел — совершенно точно стремилось прямо в спину Гермионы, его так неожиданно и столь отчаянно обожаемой грязнокровки, точно между лопаток, но что-то произошло, потому что… Доля секунды, мгновение, которое невозможно было ухватить. Гермионы больше не было в поле зрения. Драко неожиданно увидел жуткие алые глаза, полыхнувшие отразившейся в них зеленью, и уловил резкое движение всколыхнувшейся черной мантии, белой руки, стремительной палочки, вдруг почему-то покатившейся по полу... Драко не понял. Он ничего не почувствовал. Ему казалось, что он никогда в жизни больше не сможет чувствовать. Но Гермиона рухнула рядом с ним на колени, и она, определенно, была жива. Крик повторился, и Малфой запоздало осознал, что кричит, собственно, она сама. Внезапно обнаружив, что каким-то чудом способен шевелиться, Драко вскочил на ноги и едва не споткнулся о лежащего на полу… кого? Быть не может... Он почему-то мало что запомнил из происходящего в тот момент. Голоса, неожиданно много голосов, топот ног по натертому мозаичному паркету. Лица и маски, палочки, возгласы ужаса. Паника. Ее оглушительный крик. Заклятия, вдруг прорезавшие ясное зимнее утро, вспышка за вспышкой. Знакомые и незнакомые лица и голоса. Бледные тонкие руки, трясущиеся плечи. Лежащий на полу, он… Как глупо получилось. А Грейнджер сидела над ним и плакала. Удивительно. «Малфой, ты…» — кто-то звал его, но он забыл, что нужно откликнуться. Это была не Грейнджер. Ведь если бы это была она, то он бы… «Нам нужно найти Нагайну, Гарри…» — это Уизли. Нотт уже куда-то исчез, его и его сына не было заметно во всеобщем гвалте и суматохе. «Уходим, я сказал», — рявкнул Поттер. — «Давай же, Малфой. Давай…». Трансгрессировать. Точно, они хотели, чтобы он вытащил их отсюда. Вытащил… Главное, забрать ее. Навсегда. На веки вечные. И не выдать себя. Почему это каждый раз так больно?.. Начать все с начала. Ему не впервой начинать с начала. Трансгрессировать. Куда? Кажется, он думал, что старый дом Уизли — подходящее место. Как и Дуврский замок. Дувр навсегда подарил ему чувство полета. Переместиться. Прекрасно. Прекрасно, как и… как и в Хогвартсе. Хогвартс всегда был его домом. Хогвартс с его башнями, Запретным лесом и Чёрным озером. С его тайнами и загадками, которые он сумел разгадать. Все до одной.