Свежий ветер дует с Черного озера

— Так как, ты сказал, называется эта неведомая хрень? Крес… что?! — Крестра-аж, Тео, — широко зевнул Малфой, откидывая голову назад и опираясь ладонями о влажный песок. Он сидел прямо на земле, нимало не заботясь о том, что перепачкается — в вертикальном положении в столь ранний час находиться было просто невыносимо. Пришлось снова прочистить горло, голос звучал хрипло, хотя он только что битый час говорил без умолку, донося до друга суть ситуации. — Крестраж. Без шуток, я понимаю, что это сложно усвоить с первого раза. На самом деле Драко только прикидывался понимающим; на самом деле ему не хотелось больше ничего объяснять. Он ужасно устал от всей этой истории и постоянных переживаний и разговоров об одном и том же. Он понимал, что говорить необходимо, понимал, что от этого зависит успех операции и ему почти удалось убедить Нотта помочь им добровольно — «в последний раз, дружище, пожалуйста!» — но… завис. Его сонный разум больше не захватывали картины абстрактного будущего. Море простиралось насколько хватало взгляда, и почему-то невольно навевало мысль о том, что ему, Малфою, тоже хотелось бы жить вот так, в коттедже на пустынном морском берегу. Может, потерявшись в новом мире и странно-новом самосознании, он просто устал от людей, перед которыми нужно было продолжать что-то из себя строить, а он больше не знал, что именно; а может, ему просто слишком уж редко удавалось вот так замереть, остановиться, рассмотреть бескрайний простор, ставший неожиданным откровением, ответом его уставшему от постоянных рефлексий сознанию. Хотел бы он каждый день видеть перед собой эту первозданную стихию. Волны мерно накатывались на берег с умиротворяющим шорохом. Было сумрачно и серо, но горизонт уже светлел розоватой полосой, обещая более-менее ясный день. Дождя не предвиделось, но от пронизывающего ветра не спасало даже трижды наложенное согревающее заклятие. Спать хотелось страшно. Возможно, эти два (или сколько там?) часа сна тоже можно было счесть косвенной причиной сотрясавшего Драко озноба, но Нотт уже притащился, времени оставалось слишком мало, с этим ничего нельзя было поделать. Малфой сидел на песке, полусонно глядя вдаль. Тео топтался где-то рядом, вне поля его зрения, мерил шагами пустынный пляж. — Это, черт побери, многое объясняет, — подал голос Нотт. — И ее странность, и задумчивость. И «особое положение», и то, что Сам-Знаешь-Кто так над ней трясется… Охренеть можно, а, Драко? Уму не постижимо. …Этим утром Драко разбудила Джинни. К недовольству Малфоя, неожиданно оказалось, что она посвящена в подробности плана с зельем (по всей видимости, отвергнутому Поттеру хотелось восстановить чувство собственной значимости в глазах бывшей подружки, и он не смог удержать язык за зубами, а может это трепло-Нотт сам нажаловался на не устраивающие его идеи бывших однокашников). Мелкая Уизли, в пижамных штанах и красном вязаном свитере, нагло вломилась в комнату Драко и растолкала того с важным видом: ведь Теодор «принес главный ингредиент для Оборотного зелья»! На самом деле «Теодор» ни черта, конечно же, не принес — разве что, самого себя, и на том спасибо, потому что «главным ингредиентом» Оборотки, как известно, является частичка того, в кого планировалось преображаться. Малфой хотел было разбудить заодно и Поттера с Уизли — слишком уж не улыбалось ему разбираться со всем этим самому, — но Джинни наотрез отказалась: выяснилось, что Нотт сперва желал поговорить и по какой-то причине не хотел видеть никого, кроме Драко. Вот уж великая честь в это ни хрена не прекрасное рождественское утро, а лучше сказать — все еще рождественскую ночь; светлеть на улице начало едва-едва! Но Малфой, сколько бы ни закатывал глаза, прекрасно понимал опасения Тео; чем ближе маячил на горизонте момент «штурма» мэнора, тем сильнее накалялась обстановка. Нервничали буквально все (даже мамаша Уизли это заметила накануне, насев на «Ронни» с расспросами; тот заявил, что у него просто живот скрутило, вот почему он ходит с таким лицом, и Драко счел эту отговорку идеальной). А вообще-то разговор этот назревал уже давно и давно состоялся бы, если бы Нотт не пропал из поля зрения. Поттер, Уизли и Драко уже не единожды обсуждали, что делать, если (вполне себе обоснованно, но так некстати) заартачившегося Тео никак не удастся уговорить по-хорошему, даже решили в крайнем случае подключать Джинни, раз уж у них там «все так серьезно». Но когда стало ясно, что Нотт категорически не желает участвовать в планируемом мероприятии, решили, что называется, идти напролом: рассказать ему все о крестражах, о роли Грейнджер, об уничтожении Темного Лорда. Тогда, в «Кабаньей голове», они ограничились полуправдой — разумеется, выдавать Пожирателю Смерти информацию о том, как убить его повелителя-легилимента, было чревато не просто провалом операции, а самой настоящей катастрофой, смертельной опасностью. (Ну а если же Тео не согласится и теперь, то было решено идти на крайние меры: оглушить, закончить зелье и запереть его в «Ракушке» до конца операции. Так что Драко уже морально готовился поднять палочку против друга — как умел, исподтишка). Собственно, именно так Малфой и получил официальное разрешение на то, чтобы выдать Нотту подробности (пусть и считал, что и без этого разрешения бы прекрасно обошелся) и теперь искренне пытался подобрать нужные аргументы, хотя, по его мнению, приведенных было более чем достаточно. Он поднял голову. Тео стоял чуть позади, скрестив руки на груди, и невидяще смотрел себе под ноги. Драко вздохнул. Все уже было сказано. Все было ясно. Чего еще ему не хватает? — Слушай, Тео, — напряженный, колючий взгляд вонзился Малфою в лицо, впрочем, Нотт так и смотрел на Драко сверху вниз. — Если что-то пойдет не так, заляжете с твоей рыжей красоткой на дно. Ее семья вас не бросит. Твой отец тоже тебя не бросит… — Мой отец в буквальном смысле не переживет, Драко, если «что-то пойдет не так». Или ты думаешь, Темный Лорд не сможет нас найти? Да отец сам первый каяться пойдет. Ну и пожалеет об этом, да поздно будет… С этим спорить было бы глупо, Нотт был, конечно же, прав. Темный Лорд не простил бы ничего подобного: он, Драко — сам тому прямое доказательство. Обстоятельства, конечно, были несколько иными, но факт оставался фактом. Другое дело, что он-то как раз сейчас мог бы сидеть — точно так же, кстати, у моря, вот ведь ирония — где-нибудь на Лазурном берегу, а не в богом забытом Тинворте… — Давай по существу, — голос Тео сквозил напряжением. — Я правильно понимаю, что если убить Грейнджер и змею, то это действительно поможет уничтожить Темного Лорда раз и навсегда? Без них он станет уязвим, и одной Авады для него будет достаточно, так? — В теории, Тео, только в теории. Еще раз: Грейнджер мы просто заберем с собой. Это ясно? Это моя цель. Цель гриффиндорцев — змея, на Того-Кого-Нельзя-Называть мне вообще наплевать, пусть, если хотят, сами с ним разбираются. А что делать с Гермионой и этим… тем, что там у нее внутри, решим потом. Сначала надо оказаться в безопасности, подальше отсюда. — Это еще почему? — вскинулся Нотт. — Не понимаю, то есть вы серьезно собираетесь решить проблему только на треть, когда есть великолепная возможность избавиться от нее полностью?! Поттер же выжил, и она выживет! Драко выразительно посмотрел на Нотта. Не укладывалось в голове, что тот всерьез не понимает (или не желает понимать) степени риска, и это не говоря о том, как странно вообще было слышать от Теодора рассуждения об «уничтожении Темного Лорда»; на памяти Драко подобное было впервые, он даже не думал, что этот вопрос его заботит как таковой. Впрочем, об этом упоминать он не стал, решив, что разбираться еще и в этом просто не в силах. Все, что ему нужно, это гребаный волос Тео и его согласие на то, чтобы тот не отсвечивал, когда их весьма посредственный спасательный отряд окажется в мэноре. — Я не собираюсь рисковать ею, ясно? — Малфой покачал головой. — Я не для того… все это дерьмо пережил. — Я понял. Так. Ладно. Хорошо. Тео снова принялся нервно ходить туда-обратно, мучительно отыскивая в очевидно метущихся мыслях правильное решение. Мучительно долго для Драко. Бесконечно долго. — Ты согласен? — не выдержал он, поворачиваясь, отыскивая взглядом мельтешащую позади темную пожирательскую мантию. Нотт не ответил. Пусть. Пусть подумает еще. Драко устало прикрыл глаза. — Даже любопытно. Ты теперь на…, — «на нашей стороне», хотел сказать Малфой и осекся, понимая, что сам сторону как раз не выбрал, — на стороне Ордена? — Не знаю. Нет. Джинни… считает, что да. «Нет пути назад, ты же понимаешь?» — сюсюкая, Нотт, однако, весьма похоже изобразил интонацию младшей Уизли. — Она считает, что раз я помог ей («им» то есть) сбежать, значит, теперь все однозначно. Драко хмыкнул. Джинни ставит Тео Нотту условия? Изумительно. Он бы на это посмотрел, если бы не было так наплевать на чужие проблемы. И, конечно же, он не понаслышке знал о том, насколько неоднозначной может быть оказанная помощь. — Как… у вас так получилось? С Джинни. — Занимательная история, знаешь ли, — Нотт остановился и ухмыльнулся. Эта тема ему явно была по душе гораздо больше, чем все предыдущие. — Я патрулировал нижний этаж — вне очереди, кстати, это Алекто тогда отпросилась по каким-то своим семейным делам. Ну и… мы разговорились. — Просто вот так взяли и разговорились? Серьезно? — Считай, что да. Уизли весьма… остра на язычок, — он усмехнулся. — Практически взяла меня на слабо. С ней очень интересно, не говоря обо всем остальном. Мы, можно сказать, уже были в некотором роде в отношениях на момент их побега. Ну и… Уизли поставила мне ультиматум. Но с побегом все-таки не все однозначно, и доля случая здесь присутствовала немалая. То есть дело не только в Джинни, она, можно сказать, стала катализатором и, одновременно, приятным бонусом. — Тео вдруг шагнул к Малфою и опустился на песок рядом с ним. Горизонт был уже совсем светел, и на гребнях маленьких волн бриллиантами сверкали отблески рассветного солнца. — Мы ведь так и не поговорили с тобой об этом. Я же… с самого начала не хотел быть Пожирателем. — Он неосознанно коснулся метки давно привычным Драко жестом: он и сам постоянно делал так же. — Это отец заставил. Мечтал выслужиться, пообещал змееподобному психу еще одного верного последователя и, считай, поставил на кон меня, всю мою дальнейшую жизнь. Довольно эгоистично, ты не находишь? Особенно раздражает, что я вообще-то мог этого избежать — не то, что ты, с твоей-то теткой. Мой папаша даже завидовал ей в чем-то, — Драко хмыкнул. — Было бы чему завидовать! Ведь и с Паркинсон мы разошлись на этой почве! Отец был против, считал, что она меня отвлекает в этот «непростой период». Пришлось видеться реже, Пэнси этого не поняла и не приняла… Короче. Плевать на нее. А рыжая оказалась весьма горячей штучкой. И я схватился за возможность отомстить Беллатрисе, которая, пусть косвенно, все же была виновата в моих проблемах… Драко уставился на друга. Все, что он говорил, сейчас звучало совершенно дико, безумно. Да, все они оказались в опасных, непредсказуемых условиях, и в условиях этих подобное безрассудство могло даже быть в чем-то понятным (если бы не было таким серьезным и рискованным). Одно только никак не укладывалось в голове: все эти причины, да и та легкость, с которой Тео отзывался о своей новой пассии, казались Малфою несколько… несерьезными. Что это, просто месть? Кому, его тетке? Отцу? Просто месть, а дальше все пошло по накатанной, как снежный ком, которому не суждено остановиться, разве что разбиться вдребезги? — Так вы с Уизли… Не пойму, ты рисковал и продолжаешь рисковать, не будучи даже уверенным в том, что у вас с ней что-то выгорит? — Погоди, а ты что, уверен, что у тебя с Грейнджер «выгорит»? — удивился Тео. Драко медленно кивнул. Нотт усмехнулся, и Малфою это крайне не понравилось. — Не знаю-не знаю. Грейнджер… изменилась сильно. Боюсь, когда ты ее увидишь, тебя ждет большой сюрприз. И теперь, кстати, совершенно понятно, почему. Не удивлен, что все это было покрыто такой та-айной, — протянул Нотт, делая страшные глаза, и покачал головой. — Наши каких только догадок ни строили. И что она что-то знает, и что она приманка для Поттера, и что она вообще с ним спит. Вообрази! Темный Лорд. С грязнокровкой. — Тео хохотнул. — А я… Знаешь, вся эта двойная жизнь, даже ради Уизли… все это дерьмо вообще не для меня. Ее семья меня ненавидит. А Темный Лорд убьет, если поймет, что я в этом замешан. Я уже неслабо огреб, когда он узнал, что ты, Малфой, жив. Пытал меня, сука. Пытал долго, жестоко… Спасибо, не убил. Я думал, рука не дрогнет. Не иначе твоя грязнокровка положительно на него влияет. Он так горько усмехнулся, что Драко стало жутко, захотелось сглотнуть ставшую вдруг вязкой слюну. Закончить все это, быстрее, как можно быстрее, забрать ее, уехать и никогда больше не слышать обо всем этом… — Ты уже ввязался в это дерьмо по самые уши. Есть ли смысл останавливаться на достигнутом? Почему не пойти до конца? — Конечно, нет смысла останавливаться. И, честно говоря, я вижу только один выход из ситуации, — сказал Тео. — Заметь, я все еще считаю ваш план полной задницей. Мне нужно, чтобы Тот-Кого-Нельзя-Называть сдох окончательно, бесповоротно и однозначно. Нужно. Необходимо, Мерлин. Надеюсь, вам все же хватит мозгов сделать все сразу. У вас будет один шанс. Или, как мы уже поняли, он убьет меня и отца заодно. Стремный псих. Он, змея и Грейнджер, верно? — Верно. Но, если ты об уничтожении осколков, то, во-первых, не в этом порядке; его — последним. А во-вторых, еще раз: я никому не позволю и пальцем тронуть Грейнджер. Поттер и Уизли со мной согласились. С ней мы потом разберемся. Что-то придумаем, — с жаром повторил Драко (кажется, в тысячный раз) и добавил, правда, уже чуть менее уверенно: — Способы должны быть. Точно должны. — А вы успеете что-то придумать? Сомневаюсь, что Тот-Кого-Нельзя-Называть даст вам на это время. — Не знаю, Тео. Не знаю. Надеюсь. Еще несколько секунд он колебался, Драко ощутил это почти физически, вибрацией воздуха, а потом встрепенувшимся магическим импульсом, искрами вырвавшимся из палочки Тео, когда решение все же было принято. — Да черт… Мантикора вас раздери! Если что-то пойдет не так, это будет на вашей совести. Лично на твоей, Малфой. Неаккуратно, резко взмахнув палочкой, Тео срезал прядь своих волос, и на его затылке остался торчать забавный вихор. Левитировав прядку в невесть откуда взявшуюся маленькую продолговатую пробирку, он закупорил ее и протянул стекляшку Малфою. …Еще несколько минут они просто сидели молча, наблюдая за тем, как новый день окончательно вступает в свои права. Облегчение было смазано общим состоянием ступора и осознанием: преодолен последний шаг на пути к решающему сражению. Неизвестность и обреченность упали на плечи грудой неподъемных замшелых валунов. Драко точно знал одно. Скоро все закончится.

***

Палочка ее валялась у кресла, забытая, ненужная; платье черными складками блестело в рассветном мареве. Где-то наверху тикали часы. В подвалах Нагайна с хрустом обрывала чью-то жизнь, утоляя звериный голод. Облака рваными клочьями неслись по небу, чтобы раствориться в сумрачной вечности. Самый темный час — перед рассветом. Наступит ли рассвет? Он же, расслабленный, позволил себе предаться привычным размышлениям, в то время как… девчонка дремала в его руках, едва укрытая — случайно, не иначе — краем его мантии. Непостижимо. Голова ее безвольно склонилась на его плечо, дыхание было ровным, размеренным. Измученная, драгоценная. Ненавистная. Бледно-серая когтистая кисть покоилась на ее животе, как будто там ей было самое место. Ты просто глупая грязнокровка, Гермиона Грейнджер. Такая чистая, такая… светлая. Отвратительно чистая, даже теперь. Обладать этим, обладать тобою бесценно. Камин давно погас. Ей, судя по всему, было холодно, но Темного Лорда это ни капли не беспокоило. Ничто не имело значения. Нагайна, сытая, приползла с охоты и, разворачивая мощные узорчатые кольца, шептала теперь о чем-то тревожном, во что совершенно не хотелось вслушиваться. Все было неважно. Все могло подождать. Непостижимо, совершенно невозможно. Хотелось уничтожить, растерзать, разорвать грязнокровку на части. Хотелось никогда в жизни больше не отпускать от себя. Чтобы она была рядом, являлась по первому требованию, чтобы была верна ему, как Нагайна. Тысячу крестражей. Непреложный обет. Шантаж. Что угодно… Испытанное не было внове, и, одновременно, показалось чем-то вселенским, масштабным, бесконечно важным. Самым откровенным за всю его долгую жизнь. Он почувствовал себя всесильным на какие-то мгновения, и это не было фигурой речи, он ощутил это буквально — будто вся магия его встрепенулась, расправив крылья всею своей необузданной мощью, достигла крайней своей точки, и причиной тому был этот невероятный, неожиданный порыв девятнадцатилетней девчонки. Что в ней было такого важного, не считая части его драгоценной души? Ведь не она первая, не она последняя, так в чем же дело? Почему же тогда это — быть с ней — ощущалось таким правильным и необходимым? Имело ли произошедшее вообще какое-либо значение? Ни малейшего. Отчего тогда это отвратительное чувство в груди?.. Ярость, знакомая, неконтролируемая, вдруг ослепила, захлестнула: захотелось впиться в нежную кожу длинными ногтями, изорвать, испортить. Он сдержал порыв. Стоило признать, она удивила его. Зачем она это сделала? Зачем? Потому что захотела сама?.. Это не должно было стать его слабостью. Это вообще никогда не должно было вставать на его пути. Досадная случайность, нелепость. В длинных пальцах молниеносно возникла палочка, похожая на тонкую белую кость. У лорда Волдеморта нет слабостей. Кончик палочки, стремительный, — прямо к ее горлу. Режущее? Вот так просто, пока спит. Секунда. Две. Три… Или нет. Лучше привычное и незаметное — всего два слова, и все будет кончено. Пятнадцать. Шестнадцать… Он видел ее спящей слишком много раз, слишком часто… Целая вечность прошла с того момента, как она появилась в поместье — грязнокровка, каких тысячи, просто девчонка, каких миллионы, но теперь она спокойно спит в его — в его, Темного Лорда! — руках (абсурд!), принадлежащая ему одному, доводящая до исступления, и непостижимость ее становится едва ли не абсолютной. Он ненавидел загадки, которые не мог разгадать. Проще уничтожить. …Но Грейнджер не спала больше: не шевелясь, затаив дыхание, наблюдала за его внезапным внутренним разладом. Не было в ней ни страха, ни даже привычного ему щекочущего сладкого трепета. Не было и опустошающей ярости, которую сам он не знал, как избыть, не знал, на ком выместить. Не должна ли ты, грязнокровка, чувствовать то же самое?.. Знаешь ли ты, глупая девчонка, что твоя жизнь сейчас висит на волоске? Он, безмолвный, напряженный, смотрел в ее темные глаза и видел в них себя. Она все это прекрасно знала. Каждую секунду, когда он был рядом, она точно знала и ни капли не страшилась; чего угодно, но только не этого! И лорд Волдеморт никак не мог понять, почему. Ты не боишься смерти? Так я докажу тебе, что ее нужно бояться! Еще несколько секунд отчаянной борьбы с собой. Нужное решение, казалось, было на поверхности. Всего один зигзагообразный росчерк! Потерять это? Ни за что. Не сейчас, когда он только раскусил это пьянящее ощущение… Девчонка судорожно вдохнула — кончиком палочки он провел по ее коже, моментально покрывшейся мурашками. От яремной впадины вниз, по контуру тонкого шрама, к аккуратной груди. Не сводил жадного взгляда с ее лица. Ресницы ее дрогнули, сжала губы. Такая безрассудно искренняя, такая настоящая… Он ее не убьет. Ее никто никогда не тронет и пальцем, потому что отныне и навсегда — грязнокровка принадлежит Темному Лорду. Только теперь он ощутил это всем своим существом — значение, смысл, саму суть этого глагола. Прекрасную суть. В самом деле, что может быть прекраснее обладания чем-то столь драгоценным — дороже любой волшебной реликвии, что когда-либо бывала в его руках. Он разгадает ее когда-нибудь. Не сейчас. Ни к чему спешить. Не стоит беспокоиться о времени тому, у кого впереди бесконечность. …Какое-то странное, смутно-знакомое предчувствие ворочалось в груди, беспокоило, раздражало, будто надоедливое насекомое. Нагайна продолжала тихо шипеть, призывая хозяина обратить на нее внимание — тревожно было и ей. Что-то грядет. Что-то… произойдет вскоре.

***

Черная прядь бесшумно упала в небольшой котелок, прямо в пузырящееся варево, которое в ту же секунду забурлило чуть сильнее и приобрело удивительный насыщенный ярко-облепиховый оттенок. Оборотное зелье было готово.