Дар или проклятие?

После двух обысков в комнате Кирилла Вера знала расположение вещей и содержимое полок и выдвижных ящиков чуть ли не наизусть. Но это мало помогало ей в поисках ингалятора, который рассеянный и вдобавок озабоченный пропажей отца ребенок мог положить куда угодно. Первое предположение – кровать. Вера перевернула гладко застеленное белье верх дном – пусто. Второе – ванная. Посмотреть на бортиках ванны, в подвесном шкафчике, при этом случайно задев и опрокинув в раковину шампунь и лосьон Кирилла... без толку. На полу тоже ничего не оказалось. Третья догадка – тумба с игрушками. Нет, ингалятор не завалялся ни рядом с машинками, ни с человеком-пауком, ни с самолетиком, неуклюже спикировавшим на пол, когда девушка толкнула его локтем. Четвертая – письменный стол Кирилла. Вера, казалось, перемешала там все бумаги, так аккуратно сложенные его хозяином, выдвинула ящики, покопалась там. Бесполезно. – Господи, Митя!.. – прошептала она почти уже в отчаянии. Ну куда, куда мальчишка мог положить ингалятор? Этому в школе Князя не учили, и с каждой минутой Вере всё труднее удавалось мыслить здраво. И всё-таки пришлось остановиться и заставить себя рассуждать логически. Митя появился у нее в комнате с рубашкой отца. Рубашкой явно несвежей, чтобы собака могла учуять запах. Но в ванной Вера уже смотрела, а в комнате нигде больше не валялась одежда. Только в шкафу. Стоп. Шкаф, шкаф с одеждой, а за шкафом... Чердак! Ну, конечно же. Не тратя время на поиски в шкафу, Вера выкинула оттуда пиджак, куртку и несколько рубашек Кирилла на плечиках, отворила потайную дверь и взбежала по ступенькам наверх, чуть не сломав себе каблук, который явно не был предназначен для таких старых, шатких лестниц. Но удача оказалась на стороне девушки – прямо с расставленными на доске шахматными фигурками тихонько себе лежал ингалятор. Скорее всего, забытый здесь еще с вечера. Подхватив его, Вера бросилась вниз, снова испытав на прочность свои каблуки, поскорее задвинула дверь входа на чердак и, не тратя драгоценного, как крупицы золотого песка, времени на возвращение на положенные места одежды, помчалась в коридор. *** 10-е декабря, 2011 год. Школа "Логос". Уроки остались позади, дополнительное занятие с одиннадцатиклассниками и кружок по истории стояли в расписании после пяти часов, поэтому у Веры был законный отдых. Если не получалось отправиться на пробежку рано утром, это время оказывалось самым подходящим – в лесу не успевало еще стемнеть, и свежий морозный воздух, напитанный хвойным запахом, приятно остужал гудящую от работы голову. Двойной работы: учителем и тайным агентом. Теперь Вере хотелось еще и успокоить взбудораженные недавно услышанным на кухне разговором чувства. Как удачно Митя и Галина Васильевна решили посекретничать и как удачно Вере захотелось выпить гранатового сока. Теперь картина начинала проясняться, и девушку радовали ее открытия. Кирилл не безжалостный убийца, он просто защищался. Защищался, иначе бы погиб его ребенок, этот поступок не подлежал осуждению. У Веры не было детей, но она поступила бы так же, угрожай смертельная опасность кому-то из близких. С волками жить – по-волчьи выть, лучший разговор с фашистом – с пистолетом в руке. Возможно, женщина – создание, призванное дарить жизнь, а не отнимать, – не должна иметь таких страшных мыслей. Но, пронеся через свое сознание столько чужой жестокости и преступлений, Вера не могла вырасти иной. Не могла сочувствовать бездушным врагам, у которых не было даже такого понятия: сопереживать страданию другого существа. Только не после визитов в милицию в детстве, не после гибели матери, юности, проведенной в бегах, в постоянном ожидании, что их вот-вот найдут "плохие люди". Еще до встречи с Князем Вера научилась всегда быть настороже, не доверять никому, не питать иллюзий насчет того, что можно посеять "разумное, доброе, вечное", как говорил поэт. Посеять, наверное, можно, но его всходы взойдут далеко не в каждом сердце. Ведь у некоторых сердца попросту нет. Есть только мотор для перекачивания крови – чистая физиология. Но у нее-то в груди билось именно сердце, которое – совершенно, к слову, невовремя – откликнулось на биение сердца другого. И родилось то, что называют любовью. Но и здесь Вера не позволяла себе замечтаться: люди горазды надевать на себя обманчивые личины, здесь легко попасться, пойти на поводу у чувств. Она очень хорошо помнила из детства, что не все преступники выглядели отпетыми негодяями. Один молодой мужчина улыбался, шутил с ней, излучал жизнерадостность и вызывал симпатию, оказался на поверку даже отличным семьянином... но когда десятилетняя Вера прикоснулась к нему, то похолодела от ужаса. Другие преступники убивали ради денег или из мести. Некоторые были психически больными людьми. Это было страшно, доводило до нервных срывов. Но этот мужчина поразил девочку тем, что искренне любил своего ребенка – но при этом считал совершенно нормальным ставить эксперименты на чужих. Вера не понимала, как можно разделять людей на "эти достойны жить, а эти – нет". Тогда впервые в жизни она столкнулась с понятием "фашизма". Прочувствовала – и никогда больше не забывала. Если бы Кирилл знал всё это, то понял, почему его ищущий, влюбленный взгляд натыкается на каменную стену. Почему в глазах женщины, которую он полюбил, холод, почему на лице равнодушие, почему губы говорят небрежно: – А что между нами было? Это был всего лишь поцелуй. Защита. От Кирилла, от себя самой. От внутреннего чутья, которое постоянно шепчет: "Да, он убил. И всё же он – не убийца! Не такой как те из твоего детства. Не фашист". Чутье может ошибаться – Вера не настолько сильный экстрасенс, чтобы видеть людей насквозь. Более того – ей ведомы прежде всего темные или болезненные стороны жизни. А почувствовать в человеке хорошее, пусть даже этого так хочется, – намного сложнее... ...Вера уже миновала двор и подбежала к воротам, когда наткнулась на процессию – возвращались с экскурсии восьмиклассники с Кириллом во главе. Надо же – стоило ей подумать о нем, и он тут как тут. Стоит и так же сурово, как всего лишь несколько дней она, смотрит на нее. – Тебя Митя искал, – вежливое выражение беспокойства о мальчике. – Спасибо, – трудно было произнести это слово более сухо, нежели это сделал Кирилл. – Где он, не знаешь? – Видела его на кухне с Галиной Васильевной где-то час назад, – слегка замерзшие пальцы теребили наушник, а глаза невольно искали на лице мужчины следы того тепла, которое было еще так недавно. – Они, кажется, большие друзья... Осторожная проверка своих догадок, попытка узнать больше. Ведь зачем-то же Крылов хотел убить Смирнову? Даже фашисту не придет в голову стрелять просто так. Это безжалостные, но крайне умные и расчетливые люди. Нелюди. – Дружба состоит больше в том, чтобы выпросить у нее банку "Нутеллы", – бросил Кирилл, смотря куда-то в сторону крыльца. – Извини, мне нужно проводить учеников. Спасибо, что сказала. И, не дожидаясь ее реакции, ушел. Дежурная вежливость, обесцененные слова благодарности. Закономерный ответ на ее жестокий отказ. Она сильно обидела Кирилла. Не то чтобы Вере было привыкать сталкиваться с подобным, ведь ледяной панцирь она носила часто, если не всегда, и люди принимали это за ее подлинную натуру. Но теперь было особенно грустно. Грустнее еще и от того, что она вот узнала правду, а Кириллу сказать этого не сможет. Иначе придется признаться в том, что нужно тщательно скрывать – в своих способностях. Скрывать особенно в этой школе, где под землей таятся жадные до опытов над людьми нацисты. Снова надев наушник и поправив шапку, Вера выбежала в ворота и, взяв средний темп, направилась по дороге к Часовне. Однако не миновала она и двухсот метров, как впереди нее с боковой тропинки выскочил на дорогу пес сторожа – овчарка-полукровка по кличке Джек, а вслед за ним... – Митя?.. Каким образом мальчик умудрился выбраться за ворота? Ох, Семен Андреевич, ну разве так можно? Опять зевнул – и в опасном лесу оказался ребенок. Вера, выключив плейер, хотела уже закричать, чтобы привлечь внимание мальчика, как услышала: – Стой, Джек, стой! Не надо туда! Митя, не разбирая дороги, то и дело проваливаясь в снег на обочинах, несся вслед за Джеком, который бежал куда-то по проторенной тропе, однако не настолько быстро, чтобы мальчик отстал. Будто куда-то... вел его? И что значило "туда"? Митя что – знал, куда именно побежит собака? Веру эти двое не заметили, поэтому она решила не мешать, а посмотреть, куда они направляются. За Митю девушка не волновалась – он в пределах видимости, а опасных ям или обрывов у дороги нет. Такой странной для постороннего взгляда группой они и пробежали еще метров пятьсот, когда внезапно Джек свернул с протоптанной дороги – и прыжками, то и дело увязая в высоком снегу, помчался в сторону... ...Старого кладбища. Кому, как не Вере, было знать эту дорогу, потому что буквально на прошлой неделе они с Володей, чертыхаясь, продирались к погосту с лопатами на плечах. Здесь никто не ходил, поэтому снег лежал нетронутый. – Джек! – тоненький голосок Мити звенел в тишине вечернего леса дрожащим колокольчиком. – Вернись, не иди туда! – не медля ни секунды, мальчик кинулся вслед за собакой, с трудом пробираясь по глубокому снегу. Это не может быть совпадением. Собака бежит на кладбище, и Митя точно знает, куда она бежит. Это может только быть... еще одним сном. Сном, который опять сбывается у Веры на глазах. Девушка сошла с тропы чуть раньше мальчика с собакой, чтобы остаться незамеченной. Но света в лесу было довольно, чтобы она отчетливо видела между деревьями маленькую фигурку Мити. Вера не ошиблась: с трудом преодолев сугробы, мальчишка оказался на кладбище. Она уже знала, к какому месту он направится – к кресту, который впечатался в ее сознание дважды, когда она прикоснулась к Кириллу. Крест, под которым похоронен нацистский преступник – эсесовец, наконец нашедший последний приют на затерянном в лесу Подмосковья кладбище. Уже не скрываясь и не стараясь ступать по хрустящему снегу по возможности тихо, Вера быстрыми шагами направилась к могиле. Зрелище, открывшееся перед девушкой, заставило ее сердце сжаться. Джек лег на землю прямо у подножия креста, а Митя голыми, без перчаток, руками сгребал снег, чтобы засыпать ямку, которую, очевидно, успел вырыть пес. Мальчик выглядел одиноким, беззащитным. Даже сквозь толстую зимнюю курточку Вера могла заметить, как его плечи вздрагивают от беззвучных рыданий. Митя пытался спрятать страшную правду, которая лежала под крестом. Правду, которую мог открыть всем Джек, почувствовавший, что это не простая могила. Возможно, Вера и ее напарник отчасти были повинны в этом – растревожили покой мертвого, и это привлекло внимание собаки. – Митя! – Вера наконец окликнула мальчика. Он вздрогнул всем телом и быстро повернулся к ней. Его глаза расширились от страха, от того, что сбылось худшее его опасение – место погребения Крылова открылось. – Мить, не пугайся, это я, – сняв привычную маску каменной леди, Вера тепло улыбнулась мальчику. – Уходите! Пожалуйста, уходите отсюда! – отчаянно прокричал он. – Я просто играл с Джеком, мы бегали... я... я... Он тяжело закашлялся, а затем, хрипя, начал пытаться вдохнуть, но легкие отказывались вбирать в себя воздух. Даже в предвечерних сумерках было видно, как мальчик стремительно бледнел. Его руки, вздрагивая, шарили по карманам, а Джек, заволновавшись, вскочил и ткнулся мокрым носом в лицо Мити. Вера оказалась рядом с ним на пару секунд позже собаки, упав на колени в рыхлый снег над могилой. Девушка ощутила, как сердце упало вниз, – очевидно, что у Мити какой-то приступ, но она не знала, что нужно делать. Внезапно связь со школой, как и остальным миром, точно прервалась, и они втроем оказались затерянными в глубинах леса, в зловещей тишине погоста, знавшего еще времена графа Щербатова. – Митя! Митя, дыши глубже! – Вера старалась не поддаться панике, потому что иначе у нее нет шансов помочь мальчугану. В один миг она расстегнула ему воротник куртки, чтобы он не сдавливал шею. – Спокойно, спокойно! Да, вы с Джеком играли... Всё хорошо... Я просто пробегала мимо... дыши... – ее голос звучал успокаивающе, девушка поддерживала мальчика, интуитивно зная, что ему нельзя сейчас сгибаться в три погибели, это еще больше затруднит дыхание. – Дыши, мой хороший... спокойно... мы друзья... я тебя не выдам... Но Мите не становилось лучше, подтверждались худшие опасения Веры – это приступ астмы. Но мальчик же что-то искал в карманах? Запустив руку в один, потом в другой, девушка вытащила оттуда маленький баллончик с трубкой. Ингалятор. В теории Вера знала, как им пользоваться, вспомнить несложно. Встряхнув флакон, она перевернула его и, сняв крышку, аккуратно вставила мундштук между дрожащими губами мальчика, продолжая поддерживать его левой рукой, и нажала на ингалятор. – Дыши... теперь дыши, Митя! Мальчик явно знал, что ему делать, потому что сделал глубокий вдох, а затем задержал дыхание. Вера отняла флакон от его рта, встревоженно наблюдая за Митей. Джек, чуть поскуливая, принялся лизать ему лицо, словно извинялся за то, что натворил. – Сейчас всё будет хорошо, – продолжала успокаивать мальчика Вера, поглаживая его по спине. – Видишь, Джек тоже о тебе беспокоится... Дыхание мальчика сделалось глубже, кашель поутих. Щеки Мити порозовели, но когда он повернулся и взглянул на Веру, она увидела в его глазах прежнее отчаяние. – Пожалуйста... пожалуйста, не говорите никому, что вы видели! Вера Дмитриевна, мой папа не плохой!.. Я не хочу... чтобы его арестовали!.. Очевидно, ее увещевания, что она ничего такого не заметила, не подействовали на него. К лучшему – Вера ненавидела лгать. – Митя, – серьезно произнесла она, мягко положив руки ему на плечи. – Я никому и ничего не скажу! И я знаю, что твой папа хороший. Он просто защищал тебя и Галину Васильевну. Так ведь? – Да! – если у нее и оставались последние сомнения, то чистые, светлые, как девственный родник, глаза ребенка рассеяли их. – Папа Елены Сергеевны целился в нас из пистолета... Он стрелял в папу! Он его сильно ранил! Значит, вот почему в видении Кирилла была еще и физическая боль, вот отчего Вера ощутила, что ломит плечо. Девушка тогда запуталась в чувствах, ошарашенная увиденным. Но теперь всё встало на свои места. – Знаю, – Вера нашла в себе силы улыбнуться. – Твой папа очень смелый. Не волнуйся – это останется нашей с тобой и Джеком тайной. Навек! Словно подтверждая свою часть клятвы, пес снова заскулил и стал ласкаться к Мите, преданно смотря ему в глаза. – Вот и Джек это подтверждает, – сказала Вера. – Ну что, принимаешь наши клятвы? – Ага, – кивнул Митя. Он уже почти ровно дышал. – Джек, ну зачем ты побежал сюда?! Ты больше так не будешь делать?! Пес положил морду ему на колени и прикрыл глаза. Вера снова невольно улыбнулась. – Не сердись на него, Митя. Он не со зла стал могилу раскапывать, – видя, что мальчику лучше, она снова застегнула ему курточку до верха. Ее радовало, что Митя уже не смотрел на нее хмуро и не отталкивал. – Я знаю, – он вздохнул. – Это я виноват во всем. Мне приснился этот сон. Что Джек всё раскопает. Я пытался его остановить, но не получилось. Потому что мои сны всегда сбываются! – добавил он с горечью, чуждой для ребенка его возраста. – Я видел, что папа убьет – и он убил! Значит, догадки Веры были верны. Митя страдал так же, как и она, если не больше. Ведь ей можно было избежать прикосновений, а как уйти от ночного кошмара? Нельзя же никогда не спать. – Послушай, Митя, – Вера серьезно посмотрела на него. – Ты ни в чем не виноват! События случаются не потому, что ты их видишь. А потому, что они должны случиться! Ты просто можешь видеть то, что другим неведомо. Видеть будущее. Это особый дар. Ты необычный. – А я хочу быть обычным! – на весь лес воскликнул Митя, выражая, наверное, свою застарелую боль. – Я не хочу этого "дара"! Я хочу видеть обычные сны! Как Надя, как Алиса, как Юрка... Пусть это исчезнет, уйдет! Как это было знакомо. Как часто Вера сама кричала то же самое отцу, матери – кричала Вселенной. Она просто хотела нормально жить. И Митя хочет того же. Но им этого не дано, Вера уже не питала никаких иллюзий. А как объяснить это ребенку? Вера по себе знала – все обычные слава утешения бессмысленны. Они не помогали ей, не помогут и Мите. – Митя, – Вера пристально смотрела на блестевшие от редких слезинок глаза мальчика. – Ты можешь не верить мне, но я знаю, что ты чувствуешь. Я такая же необычная, как и ты. И я тоже желала бы больше всего на свете, чтобы моего дара никогда не было! Мальчик внимательно вгляделся в нее. Вера поняла – поверил. Понял, что она говорит правду. – Вы тоже видите сны, которые сбываются? – спросил он. – Не совсем сны, – призналась Вера. – Когда-нибудь я обязательно об этом тебе расскажу. – Но вы сказали тогда, что быть необычным здорово, – прошептал мальчик. – А это очень плохо... – Ни ты, ни я ничего не можем сделать с нашим даром, – печально улыбнулась Вера. – Можно плакать от бессилия. А можно это принять. Принять свою необычность. И, возможно, тогда мы найдем ей и хорошее применение? – Какое? – сдвинул брови мальчик. – От этого только плохо! – Неужели всегда тебе снилось только плохое? – спросила Вера. – Всегда-всегда? – Нет... – Митя чуть задумался. – Я увидел, что Анна Михайловна вернется в школу и обнимет Алису с Надей. Это был хороший сон... И был еще смешной, как в Константина Викторовича мальчики бросили единорога. Игрушечного. Прямо по голове попали. По мнению Веры, последний сон был не просто хорошим, а очень хорошим. Хоть от кого-то этому сообщнику фашистов прилетело в прямом смысле этого слова. – Ну вот видишь, – взгляд Вера прояснился. – А представь, ты видишь что-то такое, о чем человек не знает пока, но что подарит ему надежду? Значит, могут быть и хорошие сны? – Да... – неуверенно проговорил мальчик. – Но их так мало... – Но они есть! – сделала ударение на последнем слове Вера. – И, возможно, в будущем, ты кому-то сильно поможешь своим даром. Об этом и думай. Может, если ты будешь сильно верить в хорошее, то и сны тебе станут сниться лишь о хорошем?.. А плохие начнут уходить прочь? Вот ты боялся за папу – и тебе приснился такой сон. Было видно, что Мите пришлась по душе такая идея. И ведь Вера не лукавила: вполне вероятно, что на разбуженные способности мозга можно повлиять вновь. Уже мысленным усилием, убеждением. По крайней мере, у одного из ученых, работавшего на Князя, была такая теория. Внезапно налетевший порыв ледяного ветра напомнил обоим, что близится вечер. Холодало и заметно стемнело. Кажется, лучше продолжить задушевные беседы в тепле. – Давай-ка пойдем назад в школу, ты сейчас совсем замерзнешь. И скоро стемнеет, а на кладбище, наверное, и привидения ходят по ночам... – Вера изобразила голосом легкую тревогу. – Нужно только яму зарыть! – заявил Митя, вставая. Ему было уже заметно лучше - по крайней мере, физически. – Давай помогу. Ты руки все отморозишь, – сказала Вера. – Где твои перчатки? – Не знаю... Пока Митя шарил по карманам, силясь найти свою пропажу, Вера забросала снегом яму. – Ну что? Неудача? Мальчик вздохнул и пожал плечами. Перчатки исчезли в неизвестном направлении. – Я их часто теряю. Вера стянула с рук свои. Конечно, большие, но если придерживать, то сойдут. – На, надень мои. Давай-давай, у тебя вон, уже все руки красные. – А вам не холодно? – спросил Митя, разглядывая черную ткань. – Я много бегаю, и мне почти никогда не бывает холодно, – объяснила Вера. – Ну, идем? Джек уже выжидающе пританцовывал рядом. Вот же хитрая морда, истосковался по миске каши и теплой лежанке! – Спасибо вам, Вера Дмитриевна, – вдруг сказал Митя, посмотрев на свою собеседницу снизу верх. Взгляд его был не по-детски серьезный, и в нем действительно читалась благодарность. Вера почувствовала, как по сердцу разлилась теплота, приятно окутавшая тело даже в зимнем лесу. Девушка сама не заметила, как прикипела к этому мальчику, так похожему в детстве на нее. – Друзья всегда поддерживают друг друга, – серьезно проговорила Вера, устремив на Митю внимательный взгляд. – Ведь мы же теперь снова друзья, да? Она опустилась на колено, чтобы быть вровень с ним, и в этот момент Митя подался вперед и обнял ее, крепко прижавшись. На мгновенье Вера замерла – она отвыкла от любых объятий, уже стало каким-то рефлексом их избегать. Но когда лицо мальчишки доверчиво уткнулось ей в шею, она сама обняла Митю руками, стараясь продлить этот момент... Момент взаимопонимания и единения с таким же, как она. Момент, когда она может представить, будто Митя – ее сын. Момент, когда ребенок – усталый, измотанный своими видениями, – так доверчиво просит поддержки, а она способна ее ему подарить. Бесценный момент, который стоит всех прошлых переживаний и испытанной боли. – Идем, – когда они, точно по команде, отстранились, Вера поманила мальчика за собой. Джек уже прыгал по сугробам впереди, принимая снежные ванны. Поддерживая мальчика, Вера помогла ему добраться до дороги. После чего они пошли уже рядышком, а пес медленно трусил следом. Чтобы отвлечь Митю от тревожных мыслей, девушка расспрашивала его о школе, об играх с подругами, и он, не этот раз не стесняясь, делился своими впечатлениями. Вера узнала о том, как Джека едва не поселили в комнате для девочек – но вмешалась Галина Васильевна, и нелегального мохнатого эмигранта пришлось депортировать. И о том, что Виталик Суханов решил, что пора уже устроить современное прочтение "Сказки о царе Салтане" и сделал смелую аппликацию с Гвидоном и царицей на Мерседес-бэнс - хватит уже их в бочку пихать! Однако его художественное начинание было не понято консервативно настроенными критиками. Ну и, конечно же, о том, что теперь в живом уголке второго класса поселился крайне важный хомяк по кличке Хомо. – Сокращенно от Хомо Сапиенс. Это значит "человек разумный", – просветил Митя свою спутницу. – А может, стоило его назвать "Хомяк разумный"? – предложила свою альтернативу Вера. – Ведь всё-таки хомяк – не совсем человек. Митя поразмышлял над этим вопросом, но потом заявил, что наверняка науке не известен термин "Хомяк разумный", поскольку наука уверяет, что люди произошли от обезьян, а не от хомяков. Поэтому пусть уж хомяк будет "человеком". Вера не нашлась, что возразить на подобную крайне серьезную аргументацию, только попросила как-нибудь познакомить ее с этим знаменитым Хомо, и Митя обещал организовать им встречу. Так, разговаривая, они подошли к школе, к тому времени мальчик уже окончательно пришел в себя и выглядел расслабленным и даже веселым. А вот у ворот их ждал сюрприз – там стоял Кирилл, и хотя в сумерках было трудно разглядеть его лицо, почему-то ни у Веры, ни у Мити не возникло сомнений, что сейчас им обоим устроят хороший нагоняй. Даже Джек виновато спрятался за их спины. – Пожалуйста, не рассказывайте папе о моем сне и кладбище? – взмолился Митя, в то время как Кирилл медленным, суровым шагом направился к ним. – Он сильно расстроится, что Джек туда бегал и раскапывал. Даже сейчас Митя думал не о себе, а об отце. Хотел защитить его – от тревог, опасений. Мальчишка был взрослый не по годам, это вызывало и уважение, и печаль. Печаль от того, что и Вере пришлось слишком рано повзрослеть. – Не выдам! – шепотом пообещала она. – Позвольте узнать, молодой человек, – Кирилл устремил взгляд на сына, словно и не замечая девушку. – Что вы так поздно делали в одиночестве за воротами школы? Разве вы не знаете правил – не выходить за территорию? Митя поник головой, видимо, отчаянно силясь придумать оправдание, но тут вмешалась Вера: – Он не один, а со мной, – Кирилл сердито повернулся к ней, но девушка спокойно встретила его слегка раздраженный и вместе с тем удивленный взгляд. – Митя играл, как оказалось, во дворе. Я сказала ему, что ты его искал, но тут в открытые ворота выбежал Джек. Митя заволновался, что с ним что-нибудь случится в лесу, поэтому мы немного прошлись и привели собаку назад. Всего лишь небольшая прогулка. Не сердись на него, мальчик просто очень любит животных. Кирилл опешил от такого заявления и не нашелся, что ответить. Митя же решил ковать железо, пока горячо. – Да, пап! Я боялся за Джека. И Вера Дмитриевна пошла со мной, чтобы ничего не случилось. Не ругайся на нее, пожалуйста. Кажется, теперь Кирилл пришел в еще большее замешательство. Он переводил взгляд с Веры на сына, с сына на Веру, очевидно, пытаясь найти подвох. Но девушка смотрела на него уверенно, и Митя, судя по всему, тоже ничем себя не выдал. Джек, почувствовав, что угроза миновала, вынырнул из-за спины мальчика и деловито посеменил к другому концу двора. – Я благодарен вам, Вера Дмитриевна, – этот подчеркнуто-вежливый тон больно резанул по сердцу, но Вера не подала виду, – что вы позаботились о моем сыне. Но впредь оставьте эту заботу мне, – затем Кирилл взглянул на сына: – А о Джеке должен заботиться Семен Андреевич, так что больше никаких авантюр! Всё, идем! Он попытался взять сына за руку, и у Мити упала перчатка, которая была для него слишком велика. – Ой, Вера Дмитриевна! – мальчик отдал Вере ее перчатки. – Спасибо! Митя стоял спиной к отцу, и Вера могла видеть благодарный взгляд мальчика – говорил спасибо он явно не только за перчатки. Она улыбнулась в ответ: – Только свои больше не теряй! Всё, иди отогревайся. Она наблюдала за тем, как Кирилл с сыном, держась за руки, удалялись, пока не скрылись в здании школы. Мужчина слегка бранил Митю за потерянные перчатки, за своевольство, но Вера чувствовала по голосу, что всерьез ругаться он не собирается. Похоже, Кирилла куда как больше задело, что, отвергнув его, она проводила время с его сыном. Злился, ничего не понимал и, возможно, даже чуточку ревновал. Но Вера обещала мальчику держать их секрет в тайне и не могла нарушить слово. Ведь у каждого, даже у самого маленького, человека должен быть друг, которому можно довериться. Особенно в таком жестоком, изменчивом, опасном мире, особенно в этой школе, где всё совсем не то, чем кажется. Вчерашний вечер, полночь. Кухня "Логоса". – Ночное обжорство до хорошего не доводит, Слава, – бросил Вадим, небрежно привалившись спиной к стене и скрестив руки на груди. Харитонов, доставший из холодильника колбасу и успевший с наслаждением измотанного голодом странника вонзить в нее свои зубы, так и замер в нелепой позе. Скосив глаза и увидев, что за ним наблюдают, он спешно принялся жевать откушенный кусок. Но, так и не прожевав, как следует, с усилием проглотил его. – Вадим Юрьевич! Вы как-то неожиданно... – Я вообще люблю сюрпризы, – усмехнулся Уваров. – Особенно для своих давних приятелей. Я надеюсь, этим приятелям есть чем меня порадовать? Слава суетливо огляделся, причем его взгляд можно было истолковать двояко: он вроде бы хотел убедиться, что никого нет на кухне, чтобы начать приватный разговор, и втайне желал, чтобы их прервали. Наивный. Будто отсрочка избавит его от возложенного поручения. – Я сделал всё, как вы просили, – пробормотал Слава поникшим голосом. – Установил обе коробки? Включил? Кто-нибудь видел тебя? – приподнял бровь Вадим. – В моей спальне – никто, а у девчонок я только вылез из-под кровати, как заявился Морозов. Блин, я думал, он меня прибьет! Он бешеный какой-то, – пожаловался Харитонов. – Решил, что я к Юльке подкатываю... Но Вадим не собирался его жалеть. – Ну вот и отлично. Пусть и дальше так думает, – кивнул он. – Зачем разубеждать человека? Ты с Самойловой давай, теснее общайся. А то даже у второклассников личная жизнь более бурная. – Юлька неконтактная просто, – вздохнул Слава. – Чего ни спрошу – отшучивается всё. – М-да, действительно, жалкое зрелище, – поморщился Вадим. – Неужели мне тебя учить надо, как закадрить девчонку? Ты же на словах поэт, вот и используй свое красноречие по делу. – Нет, – продолжил ныть Харитонов. – Она реально не такая, как все. Никакие приемы не работают. К ней и раньше было не подбиться, а последнее время она вообще погружена в себя. Как лунатик ходит. Вот это уже интереснее. Погружение в себя – в свой внутренний мир? Или во внезапно открывшийся мир потустороннего? Вадим помнил, что и Инна сильно изменилась в ту зиму, когда начала видеть призраков. Тоже стала будто не от мира сего. – Ну тогда зайди с другого конца, – посоветовал Вадим. – Стань ее верным другом. Наперсником. – Кем-кем? – недоумевал Слава. Настал черед Вадима вздохнуть. – И это называется – элитная школа, – посетовал он. – Книжек больше читать надо, Слава. А не только колбасой на ночь объедаться. Сделай, в общем, так, чтобы Самойлова считала тебя другом, которому можно доверить свою тайну. Самое сокровенное. Чего этому придурку Морозову доверить точно нельзя. – Ну... я попробую, – пробормотал Слава, а затем внезапно спросил: – А эти фиговины... ну под кровати которые я крепил. Они зачем? Любопытной Варваре... жаль, нельзя нос оторвать, потому что тут школа – а не базар. – Как раз для того, чтобы помочь Самойловой и твоему другу, – Вадим ведь почти не лукавил. – Но остальным об этом знать не-о-бя-за-тель-но... – А они не навредят? – Харитонов оказался неугомонным. – Вадим Юрьевич, я читал, что есть приборы, они что-то там излучают, от этого потом проблемы со здоровьем. Из-за них... ну, – он замялся, – детей потом не будет. Я даже сотовый потому никогда в карман брюк не кладу! А тут эта коробка в нашей с Димоном спальне... Вадим усмехнулся про себя: гляди-ка – внешне Слава туповат, легко его спровоцировать, забить голову всякой дребеденью, но зерна истины проскальзывают. Боится, значит. Правильно боится, ведь таким недоразвитым увальням, как Харитонову, или недалеким и грубым мужланам, вроде Максима Морозова, в самом деле незачем плодиться. Как и многим другим. Только вот об истинной опасности Харитонов даже не догадывается. – Не пори чуши, Слава, – раздраженно проговорил Вадим. – Можешь спокойно класть телефон хоть в трусы, хоть под подушку. И от коробки той никакого вреда не будет. Может лишь чуточку поболеть утром голова. И всё. – Правда? – испытующе спросил Харитонов. – Ну вы меня успокоили, Вадим Юрьевич. Что ж это за наказание ему досталось?! И так называемые гуманисты говорят, что каждый человек достоин жить? Жить – может быть. Но не коптить небо, чем большинство недолюдей и занимается. – Хоть что-нибудь выяснил у Юли? – продолжал свой расспрос Вадим. – Да ерунду какую-то, – вздохнул Харитонов, вертя в руках батон колбасы. – Она классики сегодня на полу нарисовала, но сама не прыгала. Сказала – желание проспорила. Но не верится, Юлька не такая, чтобы глупые споры устраивать. Классики, классики... Вадиму это ничего не давало. Разве только Харитонов не перепутал какой-то другой чертеж с классиками, с его уровнем интеллекта может и такое произойти. – В следующий раз жду более существенных сведений, – напомнил Вадим. – Вадим Юрьевич! – взмолился Слава. Судя по всему, у него накипело. – Может, вы кого другого возьмете для этих поручений? Как-то стремно всё это – коробки какие-то под кровати крепить, с Юлькой о призраках беседовать... – Могу и другого, отчего же нет, – пожал плечами Вадим. – Только потом не вздыхай о Свете, если с ней что случится. – А что с ней может случиться? – Слава даже чуть колбасу из рук не выронил. Надо же, всё-таки чувства к Тимофеевой у него есть. Всё верно рассчитано. – Всё что угодно, Слава, – загадочно произнес Вадим. – Например, покинет внезапно школу, как Старкова... – Вы не пугайте меня так, Вадим Юрьевич! – уже совсем несчастным голосом пробормотал парень. – А я и не пугаю, – улыбнулся Вадим. – Я пока просто предупреждаю... Харитонов хотел еще что-то сказать, но так же неловко проглотил слова, как до этого кусок колбасы. Не перегнуть бы палку, не перепугать мальчишку, иначе толку от него будет ноль. Хватит истерик Павленко, который вот-вот расколется, как подгнивший орех. – Ладно, Слав, расслабься, – решив сменить тактику, Вадим подошел к парню и дружески похлопал по плечу. Его голос стал мягче, интонации – плавными, Уваров будто напевал какой-то старинный мотив, а не говорил: – С Юлей Самойловой что-то происходит... Что-то очень серьезное, друг мой Слава. Возможно, как раз проявляются способности, о которых мы говорили... И это может грозить ей опасностью... Опасностью, Слава... Она может не выдержать, сойти с ума... Мы же должны это предупредить... мы ведь ее большие друзья, мы о ней заботимся. Очень заботимся. Верно? – он заглянул парню в глаза. Харитонов стоял, будто остолбенел. В ответ на вопрос он промычал что-то невнятное, но Вадим заметил, что парень слегка расслабился. – И Диме Варламову тоже нужно помочь раскрыть свои способности... У него, может, великое будущее... А он прозябает за спиной у всяких выскочек, которые думают, что главное – это пятерка в журнале... что им принадлежит весь мир... Мы же не можем такого позволить? Не можем же?.. – Да... Вадим Юрьевич... это несправедливо... Димон классный парень... – пробормотал Слава. Он точно глотнул вина и захмелел, не вполне осознавая, что говорит. – Ну вот и молодцом, – Вадим снова по-приятельски похлопал его по плечу, ощущая, как мышцы парня стали мягче. Харитонов глубоко вздохнул и преданно, будто верный пес, взглянул на Вадима. Жаль, управление человеком отнимает столько сил, а то бы много кого в школы можно было взять под полный контроль. Но и этого пока достаточно. Слава будет какое-то время убежден, что оказывает Самойловой и Варламову услугу. Не понимает, не осознает, что медвежью. Хотя... это с какой стороны еще посмотреть. Кстати, о времени. Вадим внезапно вспомнил, что близится полночь – взглянул на висевшие над холодильником часы и нахмурился: две минуты первого. Значит, он пропустил приход СМС с кодом, оставил мобильник в комнате, где ждала Маша. Вадим сильно надеялся, что она не страдает излишним любопытством и не полезет к нему в телефон. Убивать девушку, не успев насладиться ею в постели, не хотелось. – Бери свою колбасу, Слава, и шагай спать! – миролюбиво бросил парню Вадим. – Не волнуйся, никакой прибор ее не испортит, – не мог не добавить он язвительно. Харитонов послушно удалился, захватив с собой колбасу, пакет с соком и пару яблок. Смотри-ка, какой ненасытный. Вадим криво усмехнулся и принялся искать вино. Определенно помощник ему попался бестолковый. Или просто он сам не сумел выбрать нужного человека? Февраль 2000 года. Школа "Логос". Даже на втором этаже школы слышался звук плавного вальса. Все сейчас в библиотеке – и ученики, и учителя. Сегодня танцы и веселье на полночи, бал-маскарад. Событие, которого Вадим так ждал, даже осваивал эти замысловатые фигуры вальса, чтобы не отдавить партнерше ноги. Всё для того, чтобы пригласить любимую девушку на танец. Вадим в раздражении сорвал с лица красную маску, усыпанную блестками. Идиот, а чего он ожидал? Что на одну ночь, пусть даже праздничную, что-то изменится? Полина согласилась потанцевать с ним скорее из вежливости, а может, просто потому, что ее любимый Антоша куда-то отлучился. И на минуту Вадим почувствовал истинное счастье: когда обнял девушку рукой за талию, когда почувствовал ее ладонь на своем плече, когда они оказались так близко друг от друга... насколько позволял танец. И ведь справился почти на отлично: их пара, казалась, летела под музыку, двигаясь легко и непринужденно. Он не ударил в грязь лицом... ...Пока от близости Полины не потерял рассудок и не позволил себе поцеловать ее. Он так об этом мечтал, столько раз видел во сне. И вот, попросту не сдержался. Легкий поцелуй в губы, такой желанный, дурманящий, кружащий голову похлеще вина... но только не для нее. Полина среагировала молниеносно, не дав Вадиму ни мгновенья прожить в упоении от сбывшейся наконец мечты. Оттолкнула, гневно взглянула – и в следующую секунду дала пощечину. Не стеснялась никого, ни жалела ни капельки. – Сколько еще раз тебе говорить, Вадим? Нет! Ему было плевать на все эти любопытные взгляды, на смешки одноклассников, на взволнованные лица учителей: как бы атмосферу праздника не испортил скандал. Вадим видел лишь одни глаза – красивые глаза, смотрящие на него с осуждением и в этот раз даже... с презрением? – У тебя есть хоть немного гордости? – проговорила Полина. Эти слова были, как ушат ледяной воды. Вадим поднес руку к пылающей от пощечины щеке, метнул злобный взгляд на отвергнувшую его девушку – и бросился к двери. Выскочив в холл, он понесся по лестнице наверх, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Хотелось где-то укрыться и выпустить наружу свой гнев и раздражение. Вадим больше не мог находиться на этом балу, он стал ему противен. Жаль, что эта музыка преследовала его и на втором этаже. Минут пятнадцать юноша слонялся по полутемной школе, которая точно вымерла. Будоражащий голову жар поутих, и Вадим вдруг понял, что просто не в силах долго злиться на Полину! Вот даже сейчас на память прежде всего приходил поцелуй, ощущение ее мягких, теплых губ, легкий, манящий аромат ее духов, а вовсе не злосчастная пощечина на виду у всей школы. Почему так? Вадим хотел бы злиться на девушку – может, так было бы проще, ненависть в конце концов убила бы любовь. Но ненависть он мог испытывать только к тому, кто отнял у него Полину. К собственному брату. Антон где-то ходит, даже не волнуясь, что Полина согласилась потанцевать с другим. Он доверяет своей девушке, знает, что она его любит и никогда не изменит, что не позволит этому "другому" ничего лишнего. Ни касания, ни слов. И от этого становилось совсем уже тошно. У этих двоих было то, чего Вадим отчаянно желал для себя. Желал и искал в объятиях других девушек, но никак не находил. Внутри понимал, что вряд ли найдет когда-либо. Потому что постель никогда не заменит настоящей любви, истинность этих вроде бы банальных слов он не раз еще испытает на себе. Устав бесцельно бродить по коридорам, Вадим решил отправиться в гимнастический зал. Может, выместит свою боль на боксерской груше, как не раз уже делал. Дверь в зал была приоткрыта, и оттуда доносились приглушенные голоса. Странно, кому еще захотелось уединиться? Какая-нибудь влюбленная парочка? Вадим заранее ненавидел этих голубков, кто бы это ни был. Он был готов уже отворить дверь нараспашку, ворваться внутрь и испортить парочке всю малину, как вдруг замер, узнав голоса. Антон и Инна. Нет сомнения. Но что они делали там? Вадим прислушался, втайне желая узнать что-нибудь, что опорочит брата в глазах Полины. – Видение? – послышался удивленный голос Антона. – Разве призраки на такое способны? – Я тоже думала, что нет, – голос Инны звучал с надрывом, будто она недавно плакала. – Это было как наваждение. Он поманил меня в коридор... я пошла за ним... Я словно оказалась в другом месте! Страшном месте, мне жутко вспомнить... – она всхлипнула. Вадим вздохнул. Не так давно он думал, что у Лыковой просто крыша едет. Этими россказнями о призраке юного пионера она достала весь педагогический состав школы. Но после занятия биологического клуба, на котором Войтевич рассказал им, что призраки – вполне себе вероятная форма существования энергии, Вадим уверился, что Инна просто решила привлечь к себе внимание таким замысловатым образом. Ведь проверить-то никак? А кому ж не хочется побыть особенным? Ну а Антон, естественно, повелся. Ходит теперь везде с Инной, утешает. Не замечает, что девчонка смотрит на него влюбленными глазами. И чем больше он с ней возится, тем красочнее становятся ее истории. Ну вот чего на этот раз придумала? – ...Какое-то подземелье. То ли древние катакомбы, то ли еще что. Но на стенах было нечто вроде сигнализации, мигали лампочки, где-то выла сирена. Мальчик бежал передо мной, а я бежала за ним... Сама не понимала почему, просто чувствовала, что надо бежать, иначе погибну. Нам с ним было страшно, до смерти страшно! Казалось, сердце выпрыгнет из груди, под левой лопаткой до рези кололо. Нас кто-то преследовал, я спиной ощущала, как кто-то целится в нас... А потом... А потом выстрелы! – голос Инны задрожал. – Антон, не поверишь, но я ощутила боль в спине! Я упала рядом с этим мальчиком. А дальше... После целой серии сдавленных рыданий, когда Вадиму уже наскучило ждать, Инна наконец выдохнула: – ...У него из затылка шла кровь, я видела это в свете лампочек. Я хотела пощупать ему пульс, но боялась и протянуть руку к шее. Я бы умерла на месте, увидев его мертвое лицо! Это казалось ужаснее того, что за нами всё еще могли гнаться. Я пыталась встать, но не могла. От боли или от страха – не знаю... И когда я поняла, что останусь сейчас навсегда рядом с этим мальчиком, то чуть с ума не сошла. Антон, это звучит так просто, но поверь, это было невыносимо!.. Темные коридоры, мигающие красным лампочки, чьи-то шаги за спиной... и мальчик рядом... умирающий или уже мертвый... Опять всхлипы. Ишь, какую историю придумала, как играет! Ну, истинная актриса, ей не в медицинское, в театральное надо бы поступать. Вадим поморщился, точно попробовал прожевать лимон, затем просунул голову в приоткрытую дверь. Ну да, сидят там рядышком в темноте, при свете падающего из окон света фонарей. Инна плачет, истинный рыцарь Антон, одетый в костюм Зорро, ее успокаивает. Обнимает, баюкает, как ребенка. Инна, вне сомнения, на седьмом небе от своего счастья. Не мытьем так катаньем своего добилась. Как же противно. А впрочем, пусть Антон играет в утешителя. Может, заиграется и Полина его пошлет? Эх, напрасные надежды. – Я одного не понимаю, – спустя несколько минут, когда всхлипы поутихли, пробормотал Антон. – Он же тебе сообщить что-то хочет, так? Этот мальчик. Войтевич говорил нам, призраки просто так не приходят. Но если мальчика застрелили в каких-то катакомбах – при чем тут наша школа? Почему он является тебе здесь? – Не знаю... – едва слышно прошептала Инна. – Пока не знаю. Иногда мне хочется, чтобы он ясно и понятно всё сказал, а не этими знаками, недомолвками. Этими жуткими видениями. А порой хочется никогда его больше не видеть! Не знать ни его, ни его тайн. На занятиях Войтевича это выглядело привлекательным и захватывающим. А когда призрак на тебя смотрит, когда ты кожей, всем существом на себе прочувствуешь, что с ним случилось, как он погиб... это невыносимо! Нет, всё-таки актриса. Так натурально играет. Еще немного – и Вадим сам поверил бы. – Я не видел призраков... – проговорил Антон, продолжая ее обнимать. – Но, поверь, я представляю, о чем ты говоришь... Да, вот здесь Вадим мог подтвердить – Антона чуть ли не наизнанку выворачивало на местах преступлений. Сейчас полегче стало, а вот в детстве... Инна не знала этого, но слушателя себе верного нашла. Кто точно ей посочувствует. – И всё-таки, – продолжил Антон. – Может, мальчик дал тебе какую-то подсказку? Где могло быть это подземелье? Не под нами же? – Я думала об этом, – тихо проговорила Инна, так что Вадиму пришлось напрячь слух. – Раз его призрак здесь, значит, подземелье где-то неподалеку. Под старыми усадьбами графы и князья иногда строили подземные ходы. – Это как-то странно, – недоумевал Антон. – Если бы здесь были подземелья, их бы давно нашли, когда оборудовали здесь еще детский дом. Водили бы туда на экскурсии... А еще я не понимаю вот чего: представим, что катакомбы реальны. Мальчик туда полез – и попал под обвал. Или заблудился и умер от голода. Но в него, ты говоришь, стреляли!.. – Да, стреляли! – Инна изобразила, что вот-вот снова заплачет, но, видимо, решила, что пока хватит слез. – Иначе он бы показал мне совсем другое. – Кому могло понадобиться убивать ребенка?! – пораженно спросил Антон. – Бандитам каким-то? Ты видела, кто преследовал вас? – Нет, – голос Инны был хриплым от долгого плача. – Возможно, сам мальчик не успел его разглядеть... – Послушай, надо бы... – серьезно начал Антон. Вадиму это надоело. Инна Антону лапшу на уши вешает, начиталась девочка готических романов, насмотрелась американских фильмов ужасов. А он сидит, внимает ей с открытым ртом. Вадим решительным шагом вошел в гимнастический зал, громко хлопнув дверью. – Что, до лета далеко, а уже начался сезон лагерных страшилок? – насмешливо спросил он, подходя к парочке. – Инна, пиши своего "Франкенштейна"! Ну а вдруг прославишься в жанре ужасов? Инна предсказуемо вздрогнула от хлопка дверей и его появления, Антон же нахмурился. Вадим не без злорадства отметил, как брат слегка отодвинулся от девушки, к которой сидел непозволительно близко. – Вадь, а тебе не говорили, что подслушивать нехорошо? – проговорил он, явно стремясь отвести внимание от себя. – Было бы что! – рассмеялся Вадим. – Слушай, Инна, ну вот нельзя было что-то поинтереснее придумать, а? Какого-нибудь призрака графини Щербатовой, которая, как леди Макбет, бродит ночами по усадьбе, а за ней тянется кровавый след? Ну как-то более красиво, что ли, нежели призрак пионера-героя. Ну хотя бы он там речи вел о коммунизме, а то, как я понял, всё стоит, грустно смотрит и страдает. – Вадим, хватит уже! – Антон встал, в то время как Инна продолжала молчать, отвернувшись куда-то в сторону. Она уже давно не спорила с Вадимом, чем ему слегка досаждала. Ведь скучно дразнить того, кто никак не реагирует. – Что хватит? – обратился к брату Вадим. – Она тебя дурит, лишь бы пообжиматься с тобой за спиной у Полины, а ты ведешься как последний лопух! – Это наше с Инной личное дело, – с нажимом проговорил Антон. – Я уже просил тебя не вмешиваться. – Ах уже личное! Обнимашки, а завтра что? – подначивал его Вадим. – Завтра она тебя в постель затащит, чтобы рассказать продолжение истории о своем пионере? Инна резким движением вскочила на ноги – и кинулась прочь из гимнастического зала – настолько быстро, насколько позволяло ей длинное бальное платье. Антон дернулся было за ней, но затем остановился и обернулся к Вадиму: – Нельзя так, Вадим. Понимаешь – нельзя! – произнес он, вглядываясь в брата. – Я понимаю, ты ревнуешь, но зачем делать больно другим? Инна здесь совершенно ни при чем! Это наше с тобой дело... – Ты определись, где наше с тобой, а где ваше с ней, – усмехнулся Вадим. – Она вертит тобой, а ты в упор не замечаешь, мать Тереза в штанах! Ты не думал, чего она призраков раньше-то не видела, а? У Полины способности с рождения, а Инна... она выдумывает всё! – Ты не прав, – покачал головой Антон. – Сильно не прав. Если бы всё было игрой, то Войтевич бы не заволновался. Он скосил взгляд на приоткрытую дверь, подошел к ней и запер. Затем повернулся к Вадиму: – Я не хотел говорить, но Войтевич попросил меня присматривать за Инной. И обо всем ему докладывать. Он волнуется, что у нее проявились способности, но стихийно, неконтролируемо. И что ей может грозить опасность. Без шуток. Она действительно может сойти с ума, что-нибудь сотворить с собой... Вадим нахмурился. Неужели? Войтевич – старый черт, его так просто не проведешь. Неужто правда? А Антон, видя, что брат смутился, воодушевленно продолжил: – Вот именно. Поэтому прежде чем смеяться, задумался бы. Инна наш друг, и нам нужно ей помочь, а не делать еще больнее. Возразить было особо нечего. Вадим не любил оказываться в подобных неловких ситуациях, когда оказывалось, что он не прав. Поэтому попытался всё свести опять к шутке: – Ну, может, что-то немного и есть, но Инна явно вошла во вкус и приукрашивает всё. – Возможно, – осторожно проговорил Антон. – И это, думаю, уже сможет понять Войтевич. А нам нужно поддержать Инну. – Что, мне тоже обнимать ее по углам? – фыркнул Вадим. – Просто не дергай ее, – попросил Антон. – Она уже никому ничего не рассказывает, только мне. А дальше разберемся. Только, Вадь, – он подошел ближе, – этот разговор между нами. Войтевич просил хранить всё в тайне, чтобы Инну, не дай Бог, не упекли в психбольницу. Я надеюсь на твою порядочность, брат. – Как трогательно, – проворчал Вадим, на самом деле чувствуя себя обезоруженным перед этим искренним, доверчивым взглядом брата. – Ладно, молчу как рыба-кит. – И Инну пообещай не доставать. Вадим закатил глаза. – Да обещаю, обещаю! Но честно, Антох. Она от тебя без ума! Ты хоть сказал, что ей ничего не светит? – А сам-то как думаешь? – губы Антона тронула слабая улыбка. – Если не могу быть любимым, стану братом. – Ну-ну, она-то не братской любви от тебя всё еще ждет. А впрочем, ладно, сами разбирайтесь! – Вадим махнул рукой. – Только потом не удивляйся, если Полина косо начнет смотреть. Хотел бы он, чтобы это было правдой. Но был более чем уверен – Антон не способен на измену. Такие в самом деле могут видеть в женщине друга. Чертовы последние романтики. – Не начнет, – голос Антона звучал так, будто он не сомневался. – Полина всё понимает. Мы умеем доверять друг другу. И от осознания того, что это действительно так, Вадим ощутил, что на него снова накатила злость. Еще немного – и ему захочется отдубасить Антона как боксерскую грушу. Из последних сил сдерживаясь, Вадим выдавил из себя: – Иди, она ждет тебя внизу. Антон кивнул и, ни о чем более не спрашивая, за что Вадим, честно сказать, был ему благодарен, ушел. Вадим, чуть не застонав от бессилия, включил свет, натянул боксерские перчатки – и, как одержимый, набросился на грушу. Не щадя ни ее, ни себя, ни свой костюм, который вскоре треснул по шву на лопатках. Через некоторое время огромной волной навалились усталость и изнеможение, поубавив пылающие эмоции. Жаль только, тоску от невзаимной любви даже они не могли излечить. *** Константина Викторовича не интересовали танцы. Он давно уже вышел из этого возраста, поэтому ценил только свободное время, которое подарили эту часы бала. На первом этаже гремит музыка, но в крыле учителей – спокойствие и умиротворение. Можно заняться документами, потому что в подземелье всё равно сейчас не спуститься, когда библиотека полна вальсирующими парами. В дверь послышался осторожный стук. Войтевич не ожидал посетителей, однако и прятать ему было нечего. Всё, что могло бы послужить компроматом, оставалось в подземелье, его же комната была обителью всецело поглощенного своей профессией учителя биологии. Никто бы не обнаружил ничего, вызывающего подозрения. – Войдите, – откликнулся Константин Викторович, отрываясь от характеристики очередного ученика и откидываясь на спинку кресла – маленькой роскоши, которую он себе позволил. С недавнего времени в школе стало в разы больше писанины, большей частью совершенно бесполезной, доставляющей радость только бюрократам. – Добрый вечер, – в комнату проскользнул Антон, тщательно затворив за собой дверь. – Заходи, мой мальчик, присаживайся, – любезно пригласил Войтевич, кивнув на стул. – Спасибо, – Антон опустился на сиденье, в то время как Константин Викторович окинул юношу придирчивым взглядом. – Зорро? Тебе бы подошел другой образ, – слегка покритиковал биолог выбор маскарадного костюма. – Все эти тайны, образ мстителя, прячущего свою истинную личину под маской... Всё это не твое. Слишком эксцентрично. Антон пожал плечами. – Я как-то не нашел ничего более подходящего. Пират или мушкетер – это совсем мимо. – Тебе бы подошел образ певца с лирой, – заметил Войтевич. – Тонко чувствующего мир и слагающего свои песни. – Как-то мир не внушает особых радостей, чтобы о них слагать песни, – проговорил Антон. – Скорее захочется действительно отомстить, как и Зорро. Он же не от хорошей жизни стал таким. – Молодость, – задумчиво проговорил Войтевич. – Горячее желание изменить этот мир, неприятие любой несправедливости, которую видит глаз. Через это проходят многие. Уже потом начинаешь постигать мир в его многообразии связей и черно-белая картина приобретает разноцветный окрас. И виновного во всех его несчастиях найти уже не так просто. Антон помолчал, будто думая, стоит ли возражать, но затем всё-таки сказал: – Если бы только, как вы говорите, несовершенство мира "видел глаз". То, что я ощущал, забыть уже невозможно. Только Зорро было всё же легче. Яснее, кто враг. А сейчас это стало непонятным. – А ты, мой мальчик, умеешь смотреть в глубь вещей, – одобрительно кивнул Войтевич. – В отличие от многих твоих сверстников, которых не интересует вообще ничего, кроме благополучия и комфорта. Его, правда, это не удивляло. После того дара, которым наделили Антона их опыты, после ряда пройденных испытаний, когда мальчик в прямом смысле слова прочувствовал на себе людскую боль, агрессию и тягу разрушать, он не мог стать заурядным человеком. Хорошо, что вообще это выдержал. Мог бы и сломаться, и едва несколько раз не сломался. – А вы ведь и хотели этого, не правда ли? – пытливо спросил Антон. А мальчик-то растет быстрее, чем ожидали. Нужно за ним приглядывать, чтобы вовремя направить, куда нужно... – Всё идет своим чередом, – уклончиво ответил Войтевич. – Познание несовершенства общества – первый шаг. Потом придет осознание того, как это изменить. Не сомневайся, мы будем рядом, чтобы помочь тебе в этом. Антон снова промолчал, а когда заговорил, то перевел тему: – Я справлюсь. А Инне уже нужна помощь. Константин Викторович, она на грани. Я знаю это состояние, я испытал его на себе. А она девушка. И она одна – другие только делают ей больнее. У меня были вы, был Владлен Петрович, был Вадим. У нее – никого. Я пытаюсь помочь ей, но этого мало. – Ты узнал что-нибудь? – Войтевич понял цель визита Антона. Сам не так давно решил держать все нити в своих руках, чтобы что-нибудь не пошло не так. Ведь внезапного всплеска способностей у Лыковой не ожидал никто. Обычно они проявлялись намного раньше. – Она продолжает видеть мальчика-пионера, – принялся рассказывать Антон. – Только на этот раз он общался с ней странным способом, но очень болезненным. У нее было видение, будто она бежала с ним по темным коридорам. Каким-то катакомбам. В них стреляли, и мальчик погиб. Видимо, призрак смог показать ей, как он умер. Я не думал, что такое возможно! Это ж сколько энергии нужно! – Мы только начинаем познавать это явление, поэтому твой рассказ крайне важен... Голос Войтевича, как всегда, прозвучал спокойно-невозмутимо, но в глубине души биолог заволновался. Это стало заходить слишком далеко. Призрак показал Инне подземелье – в этом не было сомнений. И что если она кому-нибудь еще расскажет, кроме Антона? Тому же Полякову или Афанасьеву? Войтевичу удалось добиться того, чтобы Инну не принимали всерьез, но капля и камень точит. Афанасьев не так-то прост, они с Птицыным еще в 1979-м подняли шум, из-за этого закрыли детдом. Повторения подобного опыта не хотелось. – Константин Викторович, – Антон наклонился вперед, с мольбой вглядевшись в своего учителя и наставника. – Инне очень плохо. Она почти уже сходит с ума. Мне только от одного ее рассказа стало не по себе, а что испытывает она?! Я понимаю, вам, как ученому, хотелось бы изучить призраков побольше, но это не стоит ее жизни! Ее здоровья! Инне и так досталось в этом году. Сначала отец, теперь призраки... Войтевич подозревал, что самоубийство приемного отца Инны, которого она считала настоящим, и послужило толчком к проявлению способностей. Сильнейший стресс – такое бывает. Однако Лыков совершил ошибку. Его предупреждали, что нельзя привязываться к неродному ребенку и препятствовать опытам. Он нарушил обещание – и заплатил за это. Только маленький комочек снега, покатившийся по склону, породил лавину. Инна увидела призрака – это было бы очень хорошо, если бы призрак не оказался одним из убитых детдомовцев. Глупые мальчишки не могли успокоиться даже после смерти. – Не волнуйся, Антон, – Войтевич встал со своего кресла и, подойдя к юноше сзади, положил ему руку на плечо. – Конечно, ты прав. Мы не можем рисковать психическим здоровьем девочки. Я поговорю с Колчиным. Возможно, нам удастся временно нейтрализовать способности Инны, чтобы она перестала испытывать этот кошмар. Да, именно такое решение и примет Колчин. Обидно, крайне обидно. Вторая удача за столько лет исследований и опытов – и снова отказаться от прорыва в науке о посмертных видах существования энергии. Но если Инна узнает слишком много – ее придется ликвидировать. Как и всех тех, кому она расскажет об увиденном. А этого нельзя допустить, лаборатории под "Логосом" только-только возобновили свою деятельность. – Это не навредит ей? – заволновался Антон. Войтевич улыбнулся. – Нисколько. Наоборот, после этого Инна снова вернется к нормальной жизни. – Нет, – чуть слышно сказал Антон. – Не вернется. Такое уже не забыть... Он прав. Поэтому Инна и забудет пару месяцев своей жизни. Для ее же блага. – Ты пока ей ничего не говори, – попросил Войтевич. – По случаю праздника Поляков объявил два выходных дня. Время более чем подходящее. – Хорошо, – согласился Антон. Было видно, что он хочет еще что-то сказать. Войтевич терпеливо ждал: – Константин Викторович, я вот думаю о ее видении. Катакомбы, неизвестный стрелок, убивший ребенка. Где и как это могло случиться? Неужели рядом с нами?! – Трудно сказать, – Войтевич вернулся на свое кресло. Поправил очки, помедлил, изображая, что погружен в размышления. – Мы слишком мало знаем о призраках, но не стоит забывать, что далеко не всегда они привязаны к определенному месту. Мальчик мог погибнуть где-нибудь в Москве или Подмосковье, и даже дальше. Инна, скажем так, "поймала его сигнал", когда была на каникулах, и постепенно у нее в голове сформировался зрительный образ, который она и видит теперь. Более того: в этот раз задействовались и другие органы чувств, раз она не просто увидела, а в прямом смысле слова пережила воспоминание мальчика. – Наверное, всё так и есть... – Антон теребил край своего черного плаща. Выглядел он очень задумчивым, но биолог знал – его мнение для юноши пока еще слишком авторитетно. Тем более Войтевич не лгал – всего лишь говорил полуправду. – Получается, он пытается вывести Инну на своего убийцу, которого сам не успел увидеть? – наконец сказал Антон. Любопытный мальчик. Дотошный. Плохо. – Боюсь, Антон, в детективов нам играть некогда. Помни, речь идет о жизни твоей подруги. Если мы начнем в этом копаться, ей придется вновь и вновь переживать эти видения. Желаешь ли ей такой участи? Он верно рассчитал. Антон прикрыл глаза и покачал головой. – Нет. Ни за что. Мальчику уже ничем не помочь, а Инна достаточно натерпелась. Ни одна наука не стоит человеческих страданий. Перечитал Достоевского. Слезинка ребенка. Обычно приходится разубеждать в этом, но сейчас необходимо сделать ставку как раз на сочувствие Антона по отношению к подруге. Войтевич не раз отмечал, что с Антоном работать труднее, чем с Вадимом. Последнего легче направить, он слишком движим эмоциями и не столь чувствителен. Антона делают неуступчивым к убеждению и влиянию его особые способности. Колчин уже сейчас говорит, что, скорее всего, однажды мальчиком придется пожертвовать. Но пока он им нужен. Слишком ценен, слишком большая удача, чтобы так легко с ней распрощаться. – Не беспокойся более об Инне, – снова проговорил Войтевич, заставляя поверить себе, положиться на его слово. – Ты всё сделал правильно. Ты был ей хорошим другом, и хорошо, что держал меня в курсе. Вскоре Инна избавится от этого кошмара. А сейчас, Зорро, иди к своей даме сердца. Всё-таки сегодня праздник. Нужно позволять себе немного расслабиться, собрать последние плоды беззаботной юности. Антон со вздохом поднялся. Было видно, что после рассказов Инны не особенно его тянет на шумный бал, на всеобщее веселье. Но знал Войтевич и то, что рядом с Полиной Мальцевой юноша ненадолго может позабыть обо всем. – Спасибо, Константин Викторович, – Антон сдвинул со лба черную маску, закрывая ею лицо. – Спасибо вам за всё. Войтевич только сухо усмехнулся, когда за юношей закрылась дверь. Он сам не ведает, кого и за что благодарит. В самом деле, может, Антон и не так уж неудачно выбрал себе костюм. Пусть он и тоньше Зорро чувствует мир, но так же не видит всех скрытых смыслов. Не видит истинного противника, борется со следствием, но не с причиной. Вполне вероятно, всё же найдется тот крючок, которым удастся его подцепить. Вчерашний вечер, полночь. Школа "Логос". Поднимаясь по лестнице к себе в комнату с бутылкой вина в руке, Вадим не мог перестать думать о том, насколько умело Войтевич склонил Антона к помощи. Братец только, наверное, спустя годы понял, что его использовали. У Вадима всё получалось не так гладко, и от этого злость к недобитому Войтевичу, слоняющемуся где-то со своим волком, только росла. Биолог никогда не нравился Уварову, со школьной еще скамьи. Войтевич всегда, даже после того, как Колчин приблизил Вадима к себе, снисходительно относится к бывшему ученику. Давал понять, что вундеркинд так и останется для него просто одаренным мальчиком, помощником, но не ровней и ни в коем случае не начальником. Вадим ликовал, когда зимой Колчин послал его в "Логос" следить за Морозовым и Войтевичем, чувствовал мстительное удовлетворение, подбрасывая им "подарочки" – трупы животных с картами, с усмешкой и торжеством наблюдал за лицами обоих в Часовне. Но не успел сполна насладиться ролью начальника – слишком быстро Войтевич попал в тот странный пожар в Часовне, явно кем-то устроенный. Но проклятый биолог чудом выжил и продолжал теперь гадить. Ну ничего, Вадим надеялся вскоре найти на него управу. И с Харитоновым в роле сообщника всё тоже получится. Славу нужно просто выдрессировать, как морскую свинку. Где-то подбрасывая ему колбасный пряник, где-то угрожая кнутом. Ну а где-то и дар управлять голосом пригодится, на худой случай. Вадим только слегка волновался о результатах своего эксперимента – как именно излучение подействует на двоих участников нового биологического клуба. Однако проект "Гемини" вышел на финишную прямую, и приходилось идти на решительные меры. Необходимо понять, кто из "Логоса" представляет ценность, кому в недалеком будущем подарить право на жизнь. А кого из обитателей школы, наоборот, пустить в расход, подкидывая, как поленья, в костер, на котором будем сгорать старый мир. *** Слава Харитонов проснулся в три часа ночи, сам не зная, что его разбудило. Показалось, что хочется пить. На дне упаковки еще оставался сок, и Слава принялся на ощупь искать пластиковый стаканчик на тумбе. При этом случайно задел лежащую там же книгу, которая со стуком приземлилась на пол. На соседней кровати заворочался, чуть застонав во сне, Дима Варламов, но не проснулся. А Слава, нащупав в тот момент стаканчик, так и замер с ним в руке. Внезапно пришла на память встреча с Уваровым на кухне, о котором Слава, по возвращении в комнату, даже не думал: с аппетитом умяв колбасу и яблоки, довольный и сытый улегся спать. Странно, что теперь этот разговор вдруг обеспокоил его. Вадим был очень убедителен, но почему-то сейчас Славу не оставляла смутная тревога. Лучше даже сказать – дурное предчувствие. Харитонов понял, что уже сильно жалеет о том, что вообще попал в биологический клуб. Поначалу это казалось увлекательной игрой. Сверхспособности – ну как у Кларка Кента, шпионские игры, особые поручения от самого Вадима Уварова. Круто, что тут еще сказать – уж точно не похоже на унылые школьные будни. Но сегодня Слава реально испугался. Испугался, что Светка пострадает. Испугался, что пострадают Юля Самойлова и Дима Варламов, сейчас знать себе преспокойно спавший и ни о чем не догадывавшийся. А еще Слава боялся и за себя, пусть даже Вадим Юрьевич уверял, что эти коробки с едва заметной кнопочкой, которую нужно было надавить ногтем, чтобы запустить аппарат, совершенно безвредны. Но ведь для чего-то они нужны! Не для декора же Вадим попросил их установить под кроватями? Может, прослушивающие устройства? Но что подслушивать, скажем, в его с Димоном комнате? Как они девочек обсуждают? Самое отвратное, что никому это не расскажешь. На смех подымут. Какой-то тайный клуб, на котором речь идет о паранормальном, призраки... Да и кому идти жаловаться? В полицию? Ну так ничего ведь не произошло, а угрозы Уварова – кто их слышал? К тому же это и не угрозы вроде как были. Так, нечто похожее... Слава привстал на кровати, глянул на мирно спящего Диму, потянул носом воздух, точно мог учуять излучение. Нет, всё спокойно. Наверное, всё он себе напридумывал, надо спать, а то завтра куча контрольных. Укрывшись одеялом и опустив голову на подушку, Харитонов попробовал заснуть. Но в этот раз это получилось далеко не сразу. Целый час он проворочался на кровати, пока сон наконец снова не сморил его. *** 2000 год. Москва. Квартира Самойловых. Отец в шутку называл пятилетнюю Юлю своим "хвостиком". Просто потому, что дочка всегда хотела быть рядом с ним. Девочки часто любят проводить время с матерями – смотреть, как они готовят обед, рукодельничают, обожают забираться к ним на коленки и просить что-нибудь почитать. Но для Юли прежде всего существовал отец. Это он читал на ночь ей сказки, именно он забирал ее из садика – специально заканчивая работу пораньше, это за его возней с кучей непонятных бумажек она любила наблюдать. И, само собой, подражать ему. Вот и в этот вечер отец сидел в своей комнате, в очередной раз взяв работу на дом, и что-то писал за столом, периодически сверяясь то с бумагами из многочисленных папок, которыми был заставлен его шкаф, то ища что-то на компьютере. Юля же устроилась рядом на коврике и тоже изображала важную деятельность. Играла в "адвоката". Алфавит она уже весь выучила, это было легко и увлекательно, ведь занимался с ней любимый отец. До чтения и письма они пока не добрались, но ведь адвокату без этого никак, поэтому пока что Юля тщательно перерисовывала названия из каких-нибудь ненужных отцовских бумажек. Сейчас отец работал на какую-то новую компанию, что-то там связанное с лекарствами. Юля не была в восторге – лучше бы отец работал с кем-то, кто делал шоколадки или конфеты. Но и лекарства на худой конец сойдут, они бывают в сладких микстурах. Название компании писалось замысловато, но очень красиво. И Юля старательно выводила на своем листике разноцветными фломастерами: "И-Н-Г-Р-И-Д". А затем начинала писать карандашом всевозможные крайне важные каракули, копируя отца. А еще рисовать баночки с лекарствами, таблеточки, но больше всего внимания, конечно, уделяла микстурам: клубничным, апельсиновым, банановым. Может, таких у "Ингрид" и не было, но Юля щедрой рукой их добавила. В общем, девочка тоже скрупулезно готовила свои документы. Потом, когда отец закончит, она обязательно ему их покажет. И он серьезно всё просмотрит и скажет, принимает ли бумаги на подпись. И внесет коррективы, и укажет на парочку еще красиво пишущихся названий. Юля вспомнила, что совсем забыла про место под подпись, увлекшись рисованием. Но ладно, эту копию документа она оставит себе, а отцу вручит правильную. И, вооружившись фломастерами и взяв новый лист, девочка продолжила рисовать. – Что, еще не готовы документы? – устало потирая глаза, отложил бумаги отец, откинулся на спинку стула и с наслаждением потянулся, разминая суставы. – Забраковала, – совершенно серьезно произнесла Юля. – Исправляю. – Молодец, – похвалил отец. – В документе каждая буква важна, каждое слово. Он подошел к шкафу и принялся что-то искать на полках. – Куда же, куда я это дел... – бормотал он себе под нос. – Может, там? Он потянулся к верхней полке, чтобы взять оттуда какую-то папку, но при этом что-то задел. С громким хлопком на пол приземлился пыльный пакет. Падая, он раскрылся, и из него высыпались какие-то листки. – Ух ты! – отложив в сторону "документы", Юля бросилась рассматривать содержимое пакета. Это были рисунки: какие-то солдатики на танке, вертолет над вулканом – самым настоящим, извергающимся. Затем люди на конях – кажется, их называли рыцари. – Пап, а это ты рисовал? – спросила Юля. – Да, в школе. Сохранил на память, – улыбнулся отец, усаживаясь рядом с ней на пол. – Правда, неважный из меня живописец. Видала? Вертолет почти из кратера торчит! Как только в вулкан не упал. – А он волшебный, – аргументировала Юля. – Он не может упасть. – И то верно, – не мог не согласиться отец. Она перебирала листок за листком и внезапно наткнулась на картинку какой-то девочки. Нарисована она была так, точно черно-белая фотография. Очень красиво. Юля просто залюбовалась. – А эта девочка кто? Почему ты ее нарисовал? – Это, малыш, загадка, – отец погладил Юлю по голове. – Это точно не я рисовал. Ну, ты же видишь, как она красиво нарисована, я так не умел никогда. – А почему он так сильно помятый? – девочка обратила внимание, что рисунок явно был сложен в несколько раз. В одно месте бумага чуть-чуть не разорвалась. – Я его нашел еще мальчиком в своем старом пальтишке, – объяснил отец. – Ну, вырос из него, перестал носить, а как-то с ребятами готовились к школьному карнавалу и нужно было сшить костюм. Я тогда стал пальто резать – и наткнулся на вшитый под подкладку рисунок. Вот этот. – Как карта сокровищ! – Юля восхищенно посмотрела на него. Она обожала тайны и загадки. – Да, наверное, – рассмеялся отец, привлек ее к себе и обнял. – Только нет в ней ни шифра никакого, ни тайных знаков. Просто рисунок одной красивой девочки. – Но кто зашил его в твою пальту? – продолжала допытываться Юля. – Не знаю, – покачал головой отец. – Может, он в нем уже был. Или я сам вшил, а потом забыл... Его голос прозвучал задумчиво, рука, поглаживающая плечи дочки, замерла. – Ну почему забыл?! – возмутилась Юля. Ей так хотелось разгадки тайны этого рисунка, но, кажется, ее не получится раскрыть. – Ты никогда ничего не забываешь! Даже про то, что ей нужно убраться в комнате или самой постирать свои носочки. Здесь отец был суров – у дочки есть маленькие, но обязанности, которые она должна выполнять. А вот здесь взял – и как нарочно забыл! – Так случается, Юль, – почему-то со вздохом сказал он. – В детстве у меня бывали провалы в памяти. Я лечился даже, тренировал память. И теперь на зубок всё помню. Ну а вот про рисунок – увы. Так это и останется тайной... Он взял рисунок свободной рукой и вгляделся в него. Приподняв голову, девочка увидела, что он так пристально смотрел, будто силился что-то вспомнить. Точь-в-точь, как сама Юля, когда что-то забывала, а это было очень важно. – Видимо, эта девочка была какой-то особенной, раз я сохранил ее рисунок, – наконец сказал отец то ли дочке, то ли себе. – Ты был в нее влюблен! – догадалась Юля. – Как Иван Царевич в Василису. – Даже так! – рассмеялся отец, потрепав ее по волосам. – Всё может быть. – Тогда ты должен ее найти! – решительно заявила Юля. Потому что Иван-Царевич всегда ищет свою любимую, которая вечно теряется и попадает в прочие неприятности. То Змей-Горыныч ее уносит, то Кащей похищает. Совсем беда с этими царевнами. – Боюсь, Юль, что уже поздновато, – отец поднялся и подошел к полкам, снова начиная там что-то искать. – К тому же, – обернулся он, – я уже нашел свою Василису. Твою маму. А эта девочка, я уверен, нашла своего царевича тоже. Теперь пришел черед Юли тяжело, почти по-взрослому вздохнуть. Ну вот, так же совсем неинтересно! А если бы... Пока отец искал документы, Юля рассматривала рисунок со всех сторон, силясь найти что-нибудь еще. И ее старания увенчались успехом – она смогла углядеть буквы, написанные очень мелко внизу рисунка. Они пришлись на сгиб, и разобрать их было теперь трудно. Но Юля была упорной, к тому же у нее было настоящее орудие истинного сыщика – отцовская лупа. И вот, забравшись на стул, она уложила рисунок на стол и принялась при свете настольной лампы старательно разбирать буквы. Результат записала на "бракованную" копию. – Пап, а я нашла надпись! – довольно сообщила Юля. Отец, найдя наконец, что искал, тоже подошел к столу. – Вот что это? "И-Г-О-Р-Ь-И-С-А-Е-В"? – Это, видимо, подпись того, кто рисовал девочку, – предположил отец. – Некий Игорь Исаев. – А кто это – Игорь Исаев? Ты с ним дружил? – Понятия не имею, – пожал плечами отец. – Впервые вижу это имя. Юля снова огорчилась. Опять ничего не вышло! – Малыш, я еще немного поработаю, а ты хотела же копию исправить? На подпись-то дашь? Девочка уже и забыла про документы, увлекшись новой игрой. Но нужно доделывать начатое, поэтому, спрыгнув со стула вниз, вновь уселась на ковре. – Пап, а я рисунок можно себе возьму? – спросила она. – Конечно, – снова улыбнулся ей отец, садясь за стол и раскладывая бумаги из найденной папки. – А вдруг всё-таки разгадаешь его тайну? Апрель 2012 года. Школа "Логос". Юля проснулась как от толчка. Толчка, что выбросил ее из грез в реальность. Но были ли это просто грезы? Девушка огляделась – Вика и Женя еще спали, за окном только-только рассветало. Взяв с тумбочки мобильник, Юля увидела, что сейчас половина седьмого утра. Еще четверть часа до подъема. Как раз есть время всё обдумать, потому что сон как рукой сняло. Что это было? Юля смутно помнила, как в далеком детстве действительно нашла в пакете с отцовскими рисунками портрет какой-то девочки, что поигралась в расследование какое-то время, а потом остыла. В памяти не сохранилось ни лица с рисунка, ни фамилии художника. Она и не вспоминала об этом всё это время. Но сегодня увидела во сне так четко, будто вновь прожила этот момент. Только вот теперь ей о многом говорило имя художника. И не меньше – сам рисунок. Юля могла бы поклясться, что там была изображена Надя... то есть, конечно, не Надя. А ее полная копия – маленькая Ира Исаева, мама Андрея. Юля спустила ноги с кровати и села на ней, уронив голову на колени и обхватив ее руками. Призраки – еще понятно, но откуда эти сны о прошлом, такая четкая, не размытая картинка, будто с цветной кинопленки? Не то чтобы раньше девушке не снилось собственное детство. Но не в таких подробностях. Но даже не это было удивительным. Портрет и надпись – что это? Порождение ее сознания? Наложение событий минувшего года, ее с друзьями расследований – на сон? Или же это всё правда и на отцовском таинственном рисунке была действительно изображена Ира Исаева? Бред. Но слишком много совпадений. Отец стал адвокатом Натальи Колчиной, помогал ей в поисках правды, погиб из-за этого... в его банковской ячейке была кровь Надюши Авдеевой! Это всё тоже бред? Нет, это реальность. Ну а человеческий мозг, как говорил Вадим Уваров, крайне сложная штука... "Мы никогда ничего не забываем, – рассказывал он на одном из прошлых занятий клуба. – Всё хранится в нашей памяти, но доступа у нас к этому нет. Но что интересно – при сеансах гипноза человек рассказывает прошлые события до таких мелочей, которых в сознательном состоянии вспомнить не может. Мы запоминаем и может воспроизвести мысленно лишь выборочные события, обычно самые эмоционально окрашенные. Ну, это как вершина айсберга над водой, составляющая не более одной четверти всего массива ледяной глыбы. Но когда на наш мозг оказывается воздействие, айсберг переворачивается. И картинка становится такой, будто на нее навели резкость". Что если постоянно переживаемый стресс и послужил "воздействием", из-за которого во сне вспомнились фрагменты детства? Или это было чьим-то намеренным влиянием? Скажем, той же Инги? Или всё-таки сон имеет мало отношения к реальности? Ответ можно найти единственным путем – отыскать отцовский рисунок. Понять, кто там изображен на самом деле. Но только Юля сама толком не знала, где он теперь. Отец не выбрасывал ничего, связанного с ней, бережно храня все ее детские поделки. Возможно, рисунок где-то среди них. Наверное, какой-нибудь пакет или папка с ее художествами лежит где-нибудь на дальней полке в шкафу. Только домой не попасть, Морозов их не выпускает. А мать не поймет странной просьбы пойти искать по шкафам детские рисунки дочки. Юля усмехнулась – да, портрет неизвестной девочки по-прежнему хранил свои тайны и не собирался их раскрывать. Но если ей не причудилось, то выходит, что ее отец как-то был связан с Ирой и Игорем Исаевыми еще в детстве? Старое пальтишко, вшитый под подкладку рисунок... Чего она еще не знала об отце? Чего он, возможно, не знал и сам? – Юль, у тебя что-нибудь случилось? Девушка чуть не подпрыгнула на кровати, услышав под самым ухом голос Жени Савельевой. Кажется, нервы совсем уже истрепались. Неудивительно, с этими-то призраками. – Ты сидела такая отрешенная, будто слегка не в себе, – проговорила Женя. – Вот я и... – Нет, ничего, – быстро ответила Юля, вставая и беря в руки косметичку и полотенце. – Просто с трудом проснулась, чуть снова не уснула. Идешь в душ? Всё-таки жаль, что к ним подселили новенькую. Так просто не поделишься теперь секретами. Впрочем, о своем сне Юля не собиралась пока рассказывать никому. Тем более вряд ли он уже имел какое-то значение для кого-то, кроме нее самой. Ей же важно понять отца – его прошлое, понять, что еще связывало его с "Ингрид", кроме непосредственной работы на компанию. Возможно, тогда она сможет лучше понять и себя? *** – Слав... Слава, хорей дрыхнуть! Харитонов закрылся подушкой. Блин, что, уже утро? – Харитон, у меня от твоего будильника чуть мозги не вытекли, – вновь послышался недовольный голос Димы Варламова. – Громкость убавить не мог? И так башка трещит... Издав рык усталого и раздосадованного льва, Харитонов откинул подушку и потянувшись так, что захрустели все суставы, наконец сел на кровати. – Димон, – проворчал Слава, ища свои башмаки. – Вот жестокий ты человек! Мне тут снилось, как мы со Светкой в ночном клубе отжигали... – Повезло, – проворчал Дима, который, сидя за столом, что-то искал на своем ноутбуке. – Мне хрень какая-то всю ночь снилась, – он взлохматил рукой курчавые волосы, сегодня непослушно торчавшие во все стороны. – Не выспался ни черта. А вечером на свадьбу к сестре ехать. – Идешь в душ? – Слава принялся искать в шкафу свое полотенце. – Был уже, – буркнул Дима. – Слышь, Харитон, у Светки там таблетки от головы не завалялось? Вроде как-то тебе давала... Харитонов, как раз отыскавший полотенце, замер. Остатки сна слетели с него окончательно, когда он вспомнил о вчерашнем. И до него наконец дошло, что Дима жалуется на плохой сон и головную боль. К слову о громкости – Слава не увеличивал ее, сам с трудом расслышал пиликанье телефона, почему Варламова это вдруг побеспокоило? "Это не от коробочки ли?!" – тут же заметались в мыслях тревожные сомнения. Сам Слава чувствовал себя преотлично. За ночь не выросло ни одного лишнего пальца, голова была ясной и чистой, только разве что сказывался вечный недосып, но это было обычным явлением. – Не знаю, – пробормотал он, и голос его прозвучал слегка виновато. – Это давно было. Может, в медпункт лучше сходишь? – Да ну нафиг, – Дима потер лицо, проводя руками по глазам, слегка массируя веки. – Не люблю врачей. – Эх, Димон, а ведь Тамара могла бы тебе освобождение выписать! У нас по геометрии сегодня контроша. И по инглишу пробный тест. – Черт, точно! – лицо Варламова приобрело и вовсе унылый вид. – Не представляю, как писать буду. Я словно с бодуна какого-то... Даже душ не помог. – Ну, может, поешь, лучше станет? – предположил Слава, направляясь к двери. Ему захотелось поскорее сбежать от товарища по комнате, поскольку чувство вины молоточком стучало по голове. Дима скривился. – Тебе лишь бы пожрать! А я вот думать о еде не могу. – Ну, ты всё ж сходи к Тамаре, – и Харитонов поскорее вышел в коридор, где прислонился к стене и несчастно вздохнул. У Димона было отменное здоровье, Слава и не помнил, чтобы он когда-нибудь на что-то жаловался. Ну разве что на объем домашней работы, с учебой у него было еще хуже, чем у Славы. Признаться, Харитонов очень удивился, когда Варламов попал в биологическим клуб к сплошным "ботаникам". Откуда у него взялось "нестандартное мышление", как говорил Вадим Юрьевич. Но ведь именно под его кровать и кровать Юльки Самойловой пришлось прикрепить те коробочки! К слову, а как там Юля? Тоже страдает от головной боли? Блин... а что если им обоим станет хуже? Слава зажмурился и весь сжался от жалости к самому себе. Во что он вляпался? И что было теперь делать? Очевидно, что идти принимать душ. И надеяться, что дальше головной боли это всё не зайдет. *** Апрель 2012 года. Школа "Логос", медкабинет. – Тамара, срочно нужна твоя помощь! Володя без стука ворвался в медкабинет, держа на своих руках едва живого мальчика. Не раз бывавший в перестрелках, сейчас агент Князя был не на шутку перепуган – ему чудилось, что Митя уже не дышит. К счастью, Славина быстро соориентировалась. – Приступ астмы? – видимо, она уже всё знала об особенностях учеников. – Садись на кушетку и держи его голову поднятой вверх. В этот момент Митя открыл глаза и захрипел. Ох, значит, показалось, пацан не терял сознания. – Давай, Митяй, держись! – Володя, опустившись на кушетку, массировал ему спину и глядел глаза в глаза. – Ну, давай, дышим-дышим, не останавливаемся... вот так... – казалось, у него самого дыхание сперло от нервов. Тамара между тем не теряла времени, действуя быстро и четко, при этом совершенно не поддаваясь панике: достала из шкафчика неведомый Володе прибор, быстро налила в часть, напоминавшую стакан, какую-то жидкость, включила в розетку, расположенную рядом с кушеткой. Раздалось слабое жужжание, из трубки пошла струя воздуха. – Митя, сейчас всё будет хорошо, – сказала доктор, надевая на него маску. – Давай, вдыхай... Очевидно, пацан был знаком с подобной процедурой, потому сделал глубокий вдох, а затем выдохнул. Володя продолжал его поддерживать в вертикальном положении, Тамара же внимательно наблюдала за мальчиком. – Вы успели вовремя, – проговорила она, когда Митя сделал уже третий вдох, на этот раз уже не судорожно, страдая от нехватки воздуха. – Ингалятор, так понимаю, наш юный друг где-то потерял? – За тридевять земель, не иначе, как в Берендеевом царстве, так что сюда было ближе добираться, – пожаловался Володя, понемногу успокаиваясь. Шутки, как всегда, помогали прежде всего ему самому. – Ох, парень, умеешь ты пугать! – он потрепал Митю по голове. – Ладно-ладно, не буду ругаться. Ты, главное, дыши давай... Процедура продолжалась еще минут восемь, и Мите определенно становилось лучше. Дышал уже расслабленно и видом не напоминал бледную поганку. Но Володя всё-таки выдохнул, только когда Тамара сняла с пацана маску и, приподняв спинку лежанки, велела аккуратно ему лечь. – Пусть побудет тут немного, я за ним понаблюдаю, – объявила Тамара, выключая прибор. – Митя, ты как себя чувствуешь? – Лучше, – голос мальчика был еще слаб, однако он уже с некоторым любопытством рассматривал содержимое полок. – Вы только уколы на ставьте! – взмолился он, заметив там шприцы. Володя хмыкнул: пацан скрывался с отцом от полиции и пережил кучу автомобильных гонок, в него целились из пистолета – а он боится каких-то уколов! Дети такие дети. Впрочем, в этой школе уколов как раз бояться нужно больше всего. А то введут тебе подарочек от Вульфа в виде слегка смертельного вируса, уверяя, что это просто безвредная прививка. – Не буду, но только пообещай больше без ингалятора не гулять! – чуть погрозила пальцем Тамара, но по ее тону было понятно, что она не собирается читать нравоучения. – Сейчас проверю, что ты готов к выписке. Она занялась осмотром Мити, проверив пульс, зрачки, прослушав грудь стетоскопом. Володя медлил, не решаясь уйти. Не то чтобы боялся оставлять мальчика наедине с Тамарой, ей нет никакого резона вредить ему. Просто Вера, по логике, должна заявиться сюда, ведь он с ней так и не договорился о походе в подземелье. Но, похоже, его напарница потерялась на пару с ингалятором. "Где там Назарова ходит-бродит? – сердито недоумевал Володя. – Все окрестные леса решила обыскать или еще и подземелье вдобавок?" – Спасибо тебе огромное, Тамар! – он приложил руку к сердцу и слегка театрально поклонился. – Нет, серьезно. Я чуть себе не заработал инфаркт. В мои-то годы, в самый расцвет сил! – Хорошо то, что хорошо заканчивается, – достаточно сухо, не реагируя на его шутку, заметила Тамара, откладывая стетоскоп. – Ну что же, юноша, считайте, отделались легким испугом, – обратилась она к Мите. – Но лучше полежи пока у меня полчасика, как раз первый урок закончится. Если всё будет хорошо – можешь бежать на занятия. – А после обеда не забудь на кухню забежать, я тебя кое-чем вкусненьким угощу, – подмигнул Мите Володя. – Особые пирожки для крайне забывчивых мальчиков. Но обалденно вкусные! – Здорово, – обрадовался Митя, но внезапно подозрительно прищурился и взглянул так, будто был без пяти минут следователь. – Дядя Володя, а что вы у Веры Дмитриевны за шторой делали? Володя, который в тот момент как раз приподнялся с кушетки, чтобы попрощаться и пойти искать по коридорам свою пропажу, откликающуюся на имя Веры Назаровой, так и сел назад. М-да... этого он не учел. Володя скосил взгляд на Тамару и убедился, что она почему-то не меньше, чем пацан, ждет ответа. И смотрит так... настороженно-подозрительно. Влипли. – Почему вы прятались, когда я зашел? – продолжал свои воистину инквизиторские вопросы невинный мальчик, сдавая Тамаре Славиной сразу двух тайных агентов разом. – А потом выскочили, когда она позвала вас? – Понимаешь, Митяй, – Володя приготовился вдохновенно врать, потому что иного выхода не оставалось – Тамара глядела на него сычом. – Ну, между мужчиной и женщиной иногда бывает такая штука, как отношения. Ну, ты же тоже с кем-то встречаешься? С Алисой вроде? – Так вы жених Веры Дмитриевны?! – Митя аж привстал. В его голосе слышалось и изумление, и крайнее возмущение. – А как же папа! Она говорила, что любит его. А она с вами? Она обманула меня... "Всё. Пропал. Вера меня убьет. А Маша ей в этом активно поможет". – Мить, давай поговорим как мужчина с мужчиной! – Володя придвинулся ближе. – Всякое бывает в жизни, брат. Ты только своему папе не говори ничего, хорошо? Это всё вышло случайно... – Если бы мне не стало плохо, я бы вас не увидел! – праведному негодованию Мити не было предела. – Вера Дмитриевна обманывает папу, а вы – тётю Машу. Дядя Володя, как вы могли! Честный детский голосок звучал с таким укором, что Володя, будучи без вины виноватым, вдруг ощутил лютое раскаяние, будто всё было взаправду. – Так-так, всё, закончили эти разговоры! – Тамара сочла нужным вмешаться, видя, что Митя вновь побледнел. – Мальчику нельзя волноваться! Володя, тебе лучше сейчас уйти. "О, Господи, ну устроил я бразильский сериал, – тяжело вздохнул Володя, вставая. – Самое главное – Тамара-то поверила в эту комедию?" Славина была занята тем, что успокаивала вновь разнервничавшегося, глубоко оскорбленного за отца мальчугана. К счастью, не было похоже, что у него начался новый приступ. Или так часто они не бывают? Володя медлил у двери, пока Тамара не метнула на него сердитый взгляд. – Володя, я же попросила... Черт поймет, заподозрила она что-то или проглотила его ложь. Ох, наивные и болтливые мальчики – находка для шпиона. Что ж такое-то: как с вечера всё пошло наперекосяк, так и продолжается... Володя протянул было руку к двери, как вдруг она сама открылась и в медкабинет не вошла, а в прямом смысле слова ввалилась, едва держась на ногах, особа, которую Шевцов только что вспоминал. И не одна... "Так и продолжается..." – только и вздохнул агент.