Чувство ETERY

Дэнни целует неистово, глубоко, настойчиво и бескомпромиссно. Ее неистовую, глубокую, настойчивую и бескомпромиссную. Гул Бостона сливается в единую алеаторику. Продолжают только летать-разлетаться на ветру ее пушистые волосы с кокетливой рыжинкой. Он их ловит в полете останавливая. И то ли волосам, то ли ей шепчет: — Не улетай Не улетать? А я вот улетаю. Вот сейчас так хорошо. Именно в этом месте, в этом времени, что я беру и улетаю. Улетаю в его руках. Так необычно! Так приятно! Глубокие поцелуи! Крепкие руки! Горячие глаза! О Господи! Я схожу с ума! Улететь в Америку, чтобы там целоваться на улице с почти незнакомцами да и еще с таким репутационным шлейфом А почему бы и нет? Что меня ждет дома? Уход Сережи. Свадьба Дани, а может и его уход — вряд ли нормальная его молодая жена будет довольна тем, что ненормальная его старая начальница прожигает в нем дыры страстным взглядом. Не хочу я во все это возвращаться! Мир, пожалуйста, хоть небольшой глоток воздуха! Дай мне люфт! Чтобы я подумала об этом всем завтра. — Жень… — Этери Георгиевна,  тут регистрация заканчивается. Вы где? — Жень, я не полечу…у меня тут дела. Мой багаж…оставь где-то в аэропорту. Мы за ним заедем. — Мы? — у Женьки явно не случайное любопытство в тоне. — Я. Я за ним заеду, — отвечаю ей твердым тоном словно мы на льду, а не я в облаках витаю. — Я его уже на себя зарегистрировала, нас тут погнали быстро на посадку…я же не могла его посреди зала оставить. — Умница. Ты с Анной Владимировной? — Да. Вы не волнуйтесь насчет вещей. Мы с мамой заберем домой, а потом отвезем в Хрустальный. О Боже. Еще и с Жанной надо будет объясняться, почему мои вещи летают где-то без меня. Да ладно. Что-нибудь да придумаем. Потом. Я подумаю об этом завтра. — И вообще не волнуйтесь, — продолжает Чемпионка Мира уже хитрым голосом. — А почему вы не приехали на посадку и куда вы уехали утром с высоким красивым мужчиной? — Женька явно пользуется ситуацией, когда за добро надо платить добром. В данном случае это напоминает больше око за око. За заботу о моем чемодане юная чемпионка захотела информации. Моя любимая наглая, любопытная морда. — У любопытных Варвар — нос растет, влияет на координацию и мешает прыгать. Понял Шерлок? — Понял, принял! — смеется Медвежонок. — Счастливо долететь! Отпишись мне по приземлению. — Ань, привет еще раз. Посмотришь в полете за Женькой, на земле ее Жанна встретит. — Так ты реально на свидание умотала? — Ну я же тебе сказала. Видишь, зря ты мне не поверила. — Говорят, он высокий и красивый. — Врут! Он низкий, толстый негр. Репер и баскетболист. Царева не успевала переваривать противоречивость информации. Поэтому брякнула первую попавшуюся в голове сплетню. — А как же Эдик? Эдика мне здесь еще только не хватало! — Мне тут мой негр говорит, что Эдика нам будет не хватать. И полетели наши фигуристы без меня, но с моими вещами. А я тоже полетела, как птица, но без вещей. Птицам вещи не нужны. Птицам нужен воздух. И я его дышала полной грудью. Мы с Дэнни летали по Бостону, мелкими перебежками от одного поцелуя к другому. Следили дальше за красными кирпичиками Тропы — попали в Старый Капитолий, который, как будто стесняясь в поклоне, прятался меж новых домов. А мы не стесняясь рядом пили шампанское, закусывали стрит-фудом и весело целовались. Как же мне нравится целоваться! Я теперь ни дня не буду жить без поцелуев. И без шампанского! Ура! И снова горько! На балкончике пенсионера-Капитолия впервые в США была озвучена Декларация о Независимости. А сегодня под этим самым балкончиком, я озвучила декларацию о собственной независимости от разума и здравого смысла. Пять лет Британия активно воевала по этому поводу. Я надеюсь мое личное противостояние с собственным сознанием, начавшееся в весеннем Таллинне, закончится капитуляцией раньше. Американцы называют это место домом, где родилась Независимость, а Бостон — колыбелью революции. А может и себе устроить революцию в своем уютном мире чувств? Дэнни предлагал сходить в ресторан, пообедать. Я категорически отказывалась — рестораны это скучно. Рестораны — это обыденно. Мне нужен воздух. Мой воздух — хот-доги, бейглы, шампанское, шоколад, кофе и губы, которые ласкают сладко и умело. Сказано — сделано! Следующей нашей остановкой была местная мэрия Фанел Холл, здание которой мы прошли насквозь и попали в царство еды, сувениров, одежды. Квинси маркет — здание-ровестник Бостона, которое строил его первый мер и в честь, которого его и было названо. Но мое внимание привлекло родное и знакомое слово — ICE. Лед. Ice-bar — уникальное место, где все сделано изо льда — стены, столы, стулья и даже посуда. Для входа выдавали теплую одежду. Мы нею, конечно воспользовались. А я воспользовалась случаем, сделала селфи и отправила в наш общий чат с подписью «Лед везде» Потом уже Даня, во время Дня своего рождения, тоже сделал похожее фото с тем же заголовком. Это была ответочка для меня. Теплая одежда в айс-баре натолкнула на здоровую мысль о том, что у меня одежды, собственно, никакой и не осталось. Ни одежды, ни обуви, ни косметики. Ни-Че-Го! Мои вещи летели сейчас где-нибудь над океаном. И мы были как раз в нужном месте — в Квинси есть все. — Этери, мы тебе купим его весь, — самонадеянно размашистыми щедрыми жестами распускал павлиний хвост Дэнни, — вот всё, что захочешь — всё купим. — Окей, Купи мне здесь всё! — вошла я в первый магазин торговой конгломерации, который оказался ювелирным, — Дэнни, я хочу покрыться вся бриллиантами! Девушка, несите самые крупные! — Самый крупный бриллиант — это ты! — Дэнни взял меня в охапку с места, где я стояла, и вынес из магазина, — самому крупному бриллианту нужны эксклюзивные украшения! Не здесь. Кольцо с самым крупным камнем. Хочешь? — Хочу! — Будет. Завтра. — И завтра тоже хочу, — и облизнув опухшие за день от поцелуев губы на нижних обертонах провибрировала — а знаешь, что я еще хочу? И сегодня, и завтра… Дэнни мне не дал договорить. И мои губы снова стали заняты. И, в принципе, он угадал. Сегодня вместо бриллиантов я вся покрылась одеждой, обувью, косметикой и всем-всем, что попадалось на глаза. Это была какая-то шоппинг-вакханалия. Я даже не запоминала, что мы покупали. Ничего не примеряла. Хотя джинсы я давно уже беру без примерки — если рука от запястья до локтя входит в талию брюк, и если их растянуть на себе под подбородком, вытянуть руку по штанине и кончики пальцев совпадут с длиной штанины — мой размер. В примерочной мы закрылись только в магазине нижнего белья. И чуть на мне же это белье и не порвали. Продавцы ничего не имели против. Так как Дэнни предусмотрительно распорядился американскими президентами закрыть магазин на время моих покупок. Девушки только вежливо интересовались: — Что нибудь еще? — Шампанского! Брют! Ледяного! Все было исполнено. Тот час. Хорошо дружить с Дэнни, который дружит с портретами лидеров американской нации. Все купленное куда-то исчезало. Я не вникала. Вывалившись на свежий воздух — я нюхом почуяла океанический бриз. И мы полетели держа нос по ветру. Шикарная набережная, вода, воздух. — Пойдем, пойдем, сейчас будет хорошо! — Мне уже хорошо, — хихикнула я. Но меня уже потянуло куда-то. Катер рассекал водную гладь. Брызги освежали, но не отрезвляли. Голова кружилась от переполоха и от окружающего озона. На острове Литтл-Брюстер нас встретил старейший во всех Штатах Маяк — Бостон Лайт. Его свет видно даже с расстояния 50 километров. — Пойдем наверх, хочешь? — А можно? — Когда ты со мной — можно всё! Винтовыми лестницами, вдыхая запахи старых стен, мы взобрались на самую вершину, которая была огороженной смотровой площадкой. Там уже накрыт был то ли обед уходящий в ужин, то ли ужин переходящий в безобразие. Вокруг отсвечивала in blue Атлантика, вдали возвышались небоскребы Бостона. Мы сидели на полу, протянув ноги между прутьями ограды. Новые балетки с меня свалились успешно на камни. Я теперь реально босячка. Подо мной плескался океан, во мне плескалось шампанское, Дэнни целовался взасос с моей правой грудью. А я сидела и крутила как бильман одну мысль — где же дно, где же дно, где же дно? Чтобы от него оттолкнуться и выплыть наверх Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробе Насторожусь — прельщусь — смущусь — рванусь. О милая! Ни в гробовом сугробе, Ни в облачном с тобою не прощусь. И не на то мне пара крыл прекрасных Дана, чтоб на́ сердце держать пуды. Спеленутых, безглазых и безгласных Я не умножу жалкой слободы. Центровка всё время смещалась вправо, туда, где копошился Дэнни. Я вскочила Нет, выпростаю руки, стан упругий Единым взмахом из твоих пелен, Смерть, выбью! — Верст на тысячу в округе Растоплены снега — и лес спален. Растопленные снега вздымались волнами Атлантики И если всё ж — плеча, крыла, колена Сжав — на погост дала себя увесть, — То лишь затем, чтобы, смеясь над тленом, Стихом восстать — иль розаном расцвесть! Дэнни поймал меня в заклоне. Сверху летали птицы. Я сейчас со свободными руками была тоже, как птица. — Я — птица. Я — чайка. Нет, не то… Помните, Данечка, вы подстрелили чайку? Случайно пришел человек, человек-Даниил Маркович, увидел и от нечего делать погубил… Сюжет для небольшого рассказа… Это не то..... Я уже настоящая — я с наслаждением, с восторгом, пьянею и чувствую себя прекрасной. Я теперь знаю, понимаю, что в нашем деле — все равно, играем, катаем мы или пишем — главное не слава, не блеск, а уменье терпеть. Умей нести свой крест и веруй. Я верую и мне не так больно, и когда я думаю о своем призвании, то не боюсь жизни. …мне не так больно, и когда я думаю о своем призвании… …о своем призвании… …лед… …заморозит всю боль от уходов… анестезия… …и мне не так больно, и когда я думаю о своем призвании… …главное — умение терпеть… …умей нести свой крест и веруй… Перевернулась я в руках Дэнни, и привычным жестом оперлась двумя локтями о бортик. О перила смотровой площадки маяка. — Я не боюсь жизни! — прокричала чайкой я ему в лицо — Что ты говоришь, я не понимаю! — Fuck me, Danny! Блять! — запрыгнула я на него, обняв бедра ногами. В жизни заряжаешься, падая в низменное, чтобы воспаряя, разрядиться в искусстве. (критики о «Чайке»)