Чувство ETERY

Две головы склонились на кухне над столом, держа в руках белую бумажную полосу. Эта полоса ставала жирной чертой, которая подчеркнула одну часть жизни и, возможно, отделит ее от другой. Или вычеркнет другую? Четыре темных глаза в упор смотрели, как проявляется вторая глава их жизни. Пятнадцатый тест, который алел вертикальным знаком равно. По три штуки каждого вида, чтоб наверняка. Этери закрыла глаза, откинулась на спиной на стену и обняв себя за плечи сидела так долго-долго. Даня стоял рядом и боялся дышать. Этери открыла глаза так же внезапно, как и закрывала их. Взяла тест со стола, повертела его в руках — Хм, — усмехнулась она пожав удивленно плечами, продолжая смотреть на тест — у меня две полоски. Я бурундук. И продолжала изумленно с глупейшей улыбкой рассматривать кусочек бумаги, так ловко дирижирующий жизнями. — Нет, ты сказуемое, — сострил на такой же глупой улыбке Даня, — оно тоже подчеркивается двумя полосками. — Глейх! Блин! — Этери в сердцах и с отчаянием подошла и лупанула ему кулаком в грудь, — Это ты виноват! Ты! Ты! Ты! Глейхенгауз улыбался своей самой дурной улыбкой. — Конечно я. Так тебе и надо, Этери Георгиевна. А в Новогорск мы тебе пошьем красный балахон и все с тобой будут фотографироваться вместо мяча. Ты уже как раз к лету будешь круглая, как тот мяч. И они засмеялись. Но не как беззаботно, как раньше. Было бы смешно, если бы не было так грустно. А после он нежно прикоснулся к ее губам, словно пробуя впервые свою любимую женщину. — я люблю вас, — и опустившись на колени поцеловал живот Этери. — и..... я тебя. Пошли спать. Я устала. «и МЫ тебя» она так и не смогла сказать. На часах было 4 утра. Окончание часа быка — самого темного времени перед рассветом. Меня разбудила волна прилива ярких ощущений. Самое яркое ощущение сейчас в моей жизни начинает ставать крепко связанным с сантехническим фаянсом. После всей этой «утренней дойки» было уже не до сна. Да и те часы, что удалось провести в кровати я не почти не спала. «Как так все вышло?» Вот сейчас сижу на темной кухне и задаю себе вопросы. Какой иронический выкрюк судьбы. Дважды я прогоняла Даню от себя — один раз после того американского ужаса, боясь за его безопасность, а второй раз после разговора с Людмилой Борисовной. И главным аргументом было «Я не смогу родить тебе детей, а значит дать полноценную семью». И я не кокетничала, я была твердо уверенна, что мой репродуктивный путь увенчала Диша. Почему я так думала? Почему? Стереотипы? Неужели другие после 40 не рожают? Вот сейчас несмело открываю браузер и ввожу — женщины, родившие после 40. Мария Миронова, 46 лет, чудесный годовалый сын, муж, которому 28. 18 лет разницы. Практически, как и мы с Даней. И Мария сама выглядит очень молодо, привлекательно.И никакого кипиша, никаких прилюдных призрений и обсуждений. Может и говорят, конечно, но не все же. Вот я даже и не знала, что Мария родила. Мария Порошина в 45 лет тоже родила мальчика. Моника Белуччи в 45, Илзе Лиепа в 46, Холли Берри в 47… Взять наш фигурнокатательный бомонд — Настя Заворотнюк, жена Чернышова, в 47 лет стала мамой. Достойные, самодостаточные, профессиональные женщины, многие живут с мужьями, которые намного их моложе, и рожают детей. Значит повальной общественной истерики по этому поводу нет? Значит у тебя, Этери, просто звездная болезнь, если считаешь, что тебя будут обсуждать и осуждать все и везде. Получается ты, строя свою жизнь, ориентируешься на кучку придурков из интернета, которые обсудят и забудут. Для кого ты живешь? Для них или для себя? Тяжело проходят через себя такие мысли, я прям это физически ощущаю в области солнечного сплетения. Но это мое ПРЕОДОЛЕНИЕ. И я должна его пройти сама. Далеко ходить не нужно, Марина тоже родила поздно. Многие хотели, не могли, использовали ЭКО. А меня Бог сам поцеловал. Вопреки всему и всем..... И я вспомнила тот тягостный разговор с Людмилой Борисовной… Она меня пригласила домой. В принципе ничего экстраординарного. Я нередко бывала в этой уютной квартире. И до наших отношений с Даней. А после, я туда приходила прикоснуться к частичке той атмосферы в которой вырос мой дорогой человек. Обычно мы встречались втроем, с ней и Даней. Пили чай, смотрели старинные альбомы с репродукциями, вдохновлялись ними, планировали программы для наших девочек и мальчиков. Но в этот раз она меня захотела видеть одна. Мне это уже не сильно понравилось, но я от себя отогнала плохие предчувствия. С Людмилой Борисовной мы не обсуждали наших отношений с ее сыном. Словно их и не было. Надо сказать ее поведение по-отношению ко мне никак не изменил факт нашей с Даней любви. Хотя кто кто, а она точно все знала и понимала. Все-таки мы работали все вместе, да и наши с Даней совместные отпуски не оставляли никаких сомнений, о том, что мы пара. Дома она  меня встретила, как обычно, приветливо. Приняла с благодарностью, подаренный мною штрудель к чаю. Но чаем угощать не стала. Сразу повела в свою комнату, в которую никогда посторонние не допускались. — Этери, это документы на коллекцию картин, которые собирал Данин отец. Сами артефакты находятся в боксе специального сейфа. А вот — это украшения, которые передаются из поколения в поколение уже по моей ветке. Стоимость этого всего велика. Очень велика. Но ценность их не в этом. А в том, что это наши семейные ценности. И я не могу допустить, чтоб они попали в руки какой-то прошмандовки. А это обязательно случится. Даниил ветреный мальчик. Он нравится девочкам, а девочки ему. Будь ты хоть самой лучшей, он тебе верность хранить не будет. Рано или поздно какая-то хитрая лиса забеременеет от него, и он как честный парень, уйдет от тебя к ней. Даже не к ней, а к своему ребенку. Ты же ему, прости, родить уже не сможешь. Прости меня еще раз, девочка, я вижу, что ты любишь Даню, но я, как опытный и жизнь проживший человек, также вижу чем это закончится. Не мучай себя, его, меня, не доводи ситуацию до катастрофы. Отпусти его от себя. Ты еще найдешь хорошего человека своего возраста и положения, которому не нужны будут наследники. И вы проживете счастливую жизнь друг для друга. А у Дани есть девочка Эльза, из хорошей семьи. Она ему подарит детей, которые смогут унаследовать все это. Он ею интересовался уже раньше, до начала ваших....., — я вижу, что она подбирает слово покоректнее, — вашего чересчур близкого знакомства. И сейчас они общаются довольно близко, ну ты понимаешь меня.  Все равно он с тобой не останется. Даня загорается очень ярко, но гаснет быстро. Я за все время этого монолога не проронила ни слова. Есть у меня такое свойство. Другая будет кричать, спорить, я же — просто молчу. Показать эмоции я могу только с родными. Чаю мы так и не попили. Я сказала «до свидания» и ушла. Королева: А вам желаю, Офелия, чтоб ваша красота Была единственной болезнью принца, А ваша добродетель навела Его на путь, к его и вашей чести. Я отъехала из Даниного родительского двора буквально за поворот и обняв руль долго-долго смотрела вдаль. Опять я — второй сорт. Опять я не ко двору. Да что же со мной не так?! Дома я долго-долго стояла под душем, до тех пор, пока шрамы не заныли. Хотела смыть с себя эти слова, а они словно черными буквами впивались в мое тело. Даня звонил весь вечер, я трубки не брала. Он приезжал и звонил в двери, я не открыла. В ушах стояло: «Есть девочка Эльза, из хорошей семьи, они тесно общаются и сейчас они общаются довольно близко, ну ты понимаешь меня.» «Ты же ему родить уже не сможешь.» «Даниил ветренный мальчик.» «Будь ты хоть самой лучшей, он тебе верность хранить не будет.» «Не мучай его, не доводи до катастрофы» «Отпусти его от себя» И эти фразы вертелись, как спираль в голове день за днем. Не сказать, что я сразу взяла на вооружение слова Людмилы Борисовны. Все таки мне не пять лет, чтоб сразу верить всему и всем. Но червяка сомнения мне эта встреча подсадила. И я начала присматриваться и видеть то, что ранее не видела: Вот Даня смеется с нашими старшими фигуристками. Они напропалую кокетничают, оттачивают на нем зарождающееся в них женское мастерство, он внимает им и подыгрывает. На любых стартах вдруг находятся ледовые подруги юности, кто в каком качестве — кто тренер, кто спортивный менеджер. И объятия там близкие, теплые, поцелуи иногда даже не в щечки, а в губки, девчонки строят глазки, по ручке гладят, он им отвечает тем же радосно смеясь. И потом мне вдохновенно рассказывает как и при каких обстоятельствах они катались то ли вместе то ли врозь. Он даже не замечает, как я закипаю. А потом слышу, как Людмила Борисовна говорит Алине, что Даниил Маркович не смог вчера обсудить твой вопрос, он вчера Эльзочке помогал. Эльзочке? Снова эта Эльза, в ласкательно-уменьшительном варианте имени. Какой вопрос Алины они должны были обсуждать, и почему я, главный тренер об этих вопросах не знаю? Или это не касается льда и у них с Даней появились общие вопросы на общие темы? Только ли на общие? Алина дите, но в 17 лет уже бутоны расцветают. Чем таким он помогал этой самой Эльзочке, что пришел такой довольный буквально на полчаса и сразу же убежал. Или он ей помогал уже ночью, после ухода от меня? Вопросы копились. Копились сейшны в ночных клубах, кинопремьеры и прочие тусовки на которых он уже по праву начинающего светского льва столицы, стал желанным гостем. Правду сказать, приглашали то, в основном меня, но я на такое жалела тратить время. Отдавала все контрамарки Дане. Он с удовольствием купался в этой светской жизни, фотографировался с разными прелестницами, как водится на таких раутах, прижимаясь тесно-тесно. На одну из таких церемоний вручения чего-то и кому-то я, видя такой расклад, пошла вместе с ним. Нарядилась в обтягивающие черные кожаные брюки, надела высоченный каблук — мои стройные ноги за счет этого были нереальной длины (не зря же я их в спорте столько лет растила). Сделала самый кошачий макияж. Была похожа на абсолютную блудницу. Что даже немного заводило. Мы с ним были самой эффектной, нет, даже офигенной парой. Но только стоило Дане войти в клуб, где весь этот шабаш происходил, на него накинулись разномастные красотки и начали…целовать в губы. Чмок. Бантиком. А он их всем с удовольствием подставлял. Меня же это болото смеряло презрительным взглядом. Даня меня всем представлял: — Это Этери. Вот просто так. Не «Моя Этери», не «Моя девушка», не «Моя любимая». А просто по имени. Эпогеем вечера стало, когда Даня затащил меня в кабинку мужского туалета, начал расстегивать штаны и кричать «давай попробуем здесь». Ушли мы, когда общество упившись приступило к обонятельным процедурам и девки, которые целовали Даню начали ласкать друг друга прилюдно. Когда мы возвращались, я у него спросила: — Тебе правда нравится такое времяпровождение? Я до конца не могла понять, как мой интеллигентный, тонко чувствующий Даня, который ставит такие программы, которые вынимают душу, может требовать от меня секса в грязном мужском туалете ночного клуба и может целоваться с этим быдлом. В губки. Блять! Он же этими губами потом меня целует! Копилось уже абсолютное раздражение на совершенно не детское поведение 17 летней Алины. Которая дула губки, спрашивала наивно о всех радостях Даниила Марковича. Постоянно ему писала во все мессенджеры. Не знаю, действительно ли это была истинная детская наивность заключенная в обольстительном теле или коварство малолетней уже женщины. Им подыгрывали социальные сети, где их с удовольствием женили. А обо мне писали словно под диктовку Людмилы Борисовны. Против сладкой сетевой лавстори, я была жесткой ботоксной старухой, которая поработила кроватного мальчика Даниила и не дает влюбленным воссоединиться. И это при том, что никто не подумал, что героиня романа несовершеннолетняя и закончится история не хэппи-эндом, а статьей для Даниила. А Даня всем интернет-писакам подыгрывал —  называл Алину музой. И я начала срываться на Алине. Все это видели. Мне было стыдно, но я ничего поделать не могла. А бутоны на нашей плантации тем временем цвели. Однажды проходя по коридору вечером я услышала знакомый голос из хор.класса — «Даниил Маркович, я вас люблю. Будьте моим первым мужчиной». Я вошла в класс, джульетта была, слава Богу не в объятиях Дани, а даже на некотором отдалении, но тем не менее. Я ей сказала, что она подставляет Даниила Марковича под статью. И уже в глаза самому Дане: — Дождись ее совершенолетия и делайте что хотите. Мне бордель с несовершеннолетними в Хрустальном не нужен. Даня тогда мне что-то писал оправдательное на вотсап, но я ответила: — Мне противно. И в какой-то момент я поняла, что выгляжу жалко и некрасиво во всей этой карнавальной истории.  А для тех, кто знал о наших с Даней отношениях и о его похождениях, я выглядела как посмешище. Людмила Борисовна была права. Между нами слишком велика пропасть. На поколение. И в тот же вечер я решила закрыть эту дверь в своей жизни. И выключила свет. Внутри и правда все погасло. Даня даже по-началу не заметил особо. Спасала карусель стартов, в которую в поездки я, по-возможности, даже ставила нас врозь. А там, где были вместе, ушли наши переглядки за бортиком, совместные ужины, обеды, завтраки. И постель тоже ушла. Я внутри словно замерзла. Зато в этот период подсуетился Эдуард Аксенов, наш легендарный зам.директора. Неплохой, в общем-то, парень. Только очень настырный. Обычно я его гнала от себя абсолютно недвусмысленно. А он продолжал ходить около и заглядывать щенячьим взглядом так, что внутри все скисало. Эд начал ездить в командировки на все старты, куда ездила я. Хотя работы для него как таковой не было. Он возил за мной чемоданы, вызывал такси. А вечером приходил ко мне в номер и мы пили чай. И молчали. Два взрослых человека просто сидели в темном номере с большой кроватью и смотрели в тишину. Она во мне просто звенела. Такое ощущение абсолютного вакуума, дна, после которого дальше ничего не будет. В один из вечеров, когда я стояла у окна и молча смотрела в даль, пытаясь в голове выискать хоть одну мысль, Эд подошел ко мне сзади, положил свои руки на талию, притянул к себе и начал ласкать шею. Мой ледяной вакуум внутри даже не всколыхнулся. Я себе говорила в тот момент: «Ну, давай же, переступи через это, надо идти дальше» Но внутри ничего не отзывалось. Все умерло. Лед везде. Я повернулась к Эду, хотела ему об этом сказать. Но он воспринял все по-другому, начал целовать меня в губы. Я грубо отстранилась, все-таки у меня, как у спортсменки сильные руки, и фокусируя взгляд на нем сказала: — Ты же не будешь меня насиловать? -… — Отстань от меня. Иди к себе. Когда Эд выходил из моего номера, Даня заходил в свой. И увидел в каком разгоряченном виде сбегал Аксенов от меня. Даня, сразу же изменил траекторию своего полета и побежал к моему номеру. Его рука не дала захлопнуть мне дверь. — Этери, давай поговорим. Ну давай же! — Отстань от меня. Иди к себе. «Отстань от меня. Иди к себе» я эту мантру повторяла всем и везде, кроме работы. Там ничего не менялось. Во мне переключался рубильник на отметку «тренер» и все текло своим чередом. Диша была уже за океаном, поэтому я по-вечерам приходила домой и мне никто не мешал сидеть в тишине. Диша за меня очень переживала, хоть я ее и уверяла, что все хорошо, но она моя дочь, и мое состояние ей передавалось. В какой-то момент я поняла, что я сама все испортила. И не настолько уж большими были Данины залеты: и спортсменки всегда кокетничают с молодыми тренерами, и в любви признаются. Сколько раз меня ловили в коридоре мои спортсмены-мальчики и молодые тренеры и другие работники «Хрустального» пытаясь целовать, а кто и вовсе прямо секс предлагал. Людмила Борисовна своим разговором посеяла в меня зерно ревности, а я эту ревность раскормила до состояния монстра. И она сожрала меня. И нас. Я Даню сама оттолкнула от себя. Второй вопрос, что он легко оттолкнулся сам. И нет, он же хотел поговорить, а я убегала от него. Я сама его отпустила. Мы оба не вырулили. Я многое бы отдала, чтоб его сейчас обнять и утонуть в нем как раньше. Но как раньше уже не будет. От осознания этого меня жгло огнем внутри. И я медленно сгорала. А потом сгорела Людмила Борисовна. Ночной звонок от Дани не разбудил меня. Я почти перестала спать ночами. Когда она ушла, он позвонил мне. И больше никому. — Этери, мама все..... — Где ты? Во мне включился запасной трансформатор. Я взяла все организационные моменты на себя. Я этот путь проходила год назад. И без Дани его не прошла бы. Отразила атаку вдруг откуда-то не пойми взявшихся наследников, которые чуть не оставили расклеившегося и растерявшегося Глейхенгауза без жилья. Мне помогли наши татарские товарищи. Я возила его на работу и с работы на своей машине. Загрузила, по его просьбе, командировками. Даня не мог находиться в квартире, я забрала его к себе. Поселила в гостиной. И долго обнимала по-ночам, пока он плакал. Это было страшно. Я не помню насколько это страшно может быть. В свое время я была практически без сознания. Теперь мы поменялись ролями. Я исполняла свой долг. Хотя, кого я обманываю, я чувствовала себя преступницей, воплощением кощунства, что при таких жестких обстоятельствах я была нереально счастлива, что могу к нему дотрагиваться и его обнимать, даже просто как человек, а не как женщина. Однажды утром он погладил мои волосы, поцеловал в щеку, сказал «спасибо тебе» и ушел. И воздух ушел из легких. Это был выходной. Я приготовилась опять к звону тишины. На следующее утро он приехал на работу на своей машине. Мы как обычно пошли обедать втроем с Сережей. Даня был такой, как до трагедии. Всё, круг ада пройден. Ему пора идти дальше, а мне на новый. Вечером, когда я выходила с катка… меня поймал за руку Даня. — Давай я тебя отвезу домой, я хочу быть благодарным. Ты устала. — Хорошо, — согласилась я, — и равнодушно пошла к машине. В животе вспорхнула первая бабочка, но я ее затоптала сапогом. Полчаса до дома вместе и снова в пустоту. Я прикрыла глаза. И очнулась уже, когда машина затормозила. Все самое приятное проспала. Но затормозила машина возле Даниного дома. — Я хочу тебя отблагодарить. — Я уже слышала, ты меня привез. Только зачем-то к себе во двор. — Зайдем поужинаем. Надо поговорить. — Зайдем. В кухне уже все было накрыто. Я стала есть. — Этери… — Это я. — Я не мог раньше это говорить. Может и сейчас не смогу так как надо. Только ты подожди… Мама перед смертью попросила у тебя прощения. За тот разговор. Она мне пересказала его. Нет никаких богатств. — Про картины я уже знаю. Люди Эмир муаллима, когда помогали тебе с оформлением квартиры, мне это рассказали. А Эльза… — Эльза мне не нравится, а я ей. Нас с детства родители сводили и мечтали, чтоб мы поженились..... Мама хотела как лучше. Для меня. Она хотела, чтоб у меня была семья, были дети… — У тебя будет семья, будут дети. Все у тебя будет, Даня. — Прости ее. — Простила. Она была права, со мной у тебя ничего не будет. Я тебе не подхожу, — говорю я, а внутри меня покрывает холод замешанный на обиде и несправедливости, и слова еле выговариваются. Сижу, руки в замок, держу на них голову, чтоб просто была точка опоры. Как же легко все развалить. Даже желая сыну лучшего. Нашинковать любовь, как капусту. Пусть даже любовь неподходящих людей. Даня поднимает своими теплыми пальцами мой подбородок и смотря в глаза спрашивает: — У тебя кто-то есть? Его откровенья моих откровений стоят. Смотря ему в глаза отрицательно качаю головой. И он приближает свои губы к моим и медленно целует. — Ты моя семья. Ты мой дом. А потом был взрыв. Лед который у меня наслаивался долгие месяцы разломился и мы вернулись друг в друга, мы вернулись в себя, мы вернулись в свой мир домой. " — прости меня, я был придурок. — прости меня, я сошла с ума, тебе не верила, я ревновала. —  не надо, ты себя не ценила, а я тебя —  будь со мной. — сейчас — и потом — не уходи. — никогда. — не знаю, как быть для тебя правильным, но я буду учиться, моя родная. — не надо быть правильным, будь родным, просто будь со мной " На работу мы опять ездили вместе. И не только на работу. Все хорошее вернулось и вернулись МЫ. Даня перестал быть придурком, видно таки что-то понял, что так себя с родными людьми не ведут. Потом его переклинило в другую сторону — теперь уже он ревновал меня ко всему, что двигалось, а что не двигалось, двигал сам и ревновал. Но мы успешно прожили и пережили юношеский максимализм друг друга (который как оказалось, может догнать в любом возрасте) и в Граце мы пришли к нам настоящим. .....я вернулась на предрассветную кухню. Надо же, как получается, Людмила Борисовна, той самой страшной хитрой лисой, которая забеременела от вашего мальчика, который оказался совсем не ветренным, а надежным и заботливым мужчиной, стала я. И все те богатства, о которых вы мне рассказывали, и которых в реальности не существует, отойдут мне. А для меня, что тогда, что сейчас самым главным богатством был и есть наш с Даней союз. И я осознала вот прямо здесь и сейчас настолько явно, что чуть не схватила эту мысль рукой — за хвост, как улетающую птицу:  ВСЕ И ВСЕГДА ПРИХОДИТ ВОВРЕМЯ. Если бы я забеременела в 2018 — моего ребенка просто бы убили там в подвале. Если бы в 2019 — мы с Даней его бы уничножили сами нашими играми друг другу на нервах, нашими ревностями, расставаниями. Если бы в 2020 — я бы рожала как раз в разгар всех стартов и мы завалили бы и так непростой сезон. А сейчас, судя по всему, маленький появится летом, в межсезонье. Какой, однако, мудрый человечек. Мы имеем намного большее влияние на события, которые с нами происходят, чем нам кажется. И всегда можем найти место в жизни для еще одного человечка. И в сердце. Если оно большое и любящее. И это тоже было моим ПРЕОДОЛЕНИЕМ. Этери потёрла свои холодные руки, пока они не стали горячими. Положила их на живот и начала один из самых важных разговоров в своей жизни: — Здравствуй, человечек. Давай знакомиться. Я твоя мама. Меня зовут Этери. Тебя, по-видимому, тоже. Если ты, конечно, не мальчик. Но, мне кажется, что такой переполох может создать только очень шикарная дама. Наверное, мы с папой не ошиблись, и ты именно Этеричка. Твоя бабушка тоже носила это прекрасное восточное имя. А еще у тебя есть сестричка, Диана, Диша. И ты ее скоро услышишь. Мы с папой хоть и не ждали тебя раньше, но сейчас, очень ждем и любим. У тебя самый прекрасный папа в мире. И я его очень люблю».