Что было дальше?

На обед Масаева потащила всех в кафе — как раз пришли стипендия и зарплата. А там ещё и скидка студентам приличная. В ожидании заказа друзья предельно громко переговаривались, и в какой-то момент к ним уже подошёл официант. Чаки подняла голову, чтобы извиниться, но закатила глаза и отвернулась — Жорж. Только, блять, его исключили, жизнь наладилась, что не видит этого урода — так он уже официант в её любимом кафе. — Мудак, нахуй пошёл, — она не дала американцу даже поздороваться. — Подожди, ну, нельзя же так просто взять и послать. («Можно.») Что ты хотел? — Я хотел бы, — он пытался говорить на чистом русском, но акцент сильно выдавал его, — я хотел бы, чтобы ты, — он посмотрел на девушку и, поймав её нелдобрительный взгляд, сглотнул, — чтобы вы все пришли на вечеринку в следующую субботу. Ко мне домой. («А что ещё ты бы хотел, Джурсик?» — спросила Чаки настойчиво.) Джурисик… Оплатить такси. («И?») Всё за мой счёт. — Мололец, — похвалила девушка, — а теперь иди… Но брат опять остановил её. Он пригласил Мудака сесть рядом и набрал воздуха. Масаева оглянулась, но не со страхом, что, мол, знакомые увидят этот стыд. Так нет же, наоборот — она знакомых нарочно выискивала, чтобы показать происходящее. И все действительно были знакомыми если не лично, то в лицо. Не зря же открывалось заведение нашими университетскими — уже выпускниками — для наших же университетских, со скидками и прочим. Да и выгнать не выгонят, понадеялась Чаки — с хозяевами отношения даже, вроде, хорошие… — Вот ты хочешь нас пригласить, да? — обратился Тамби к американцу и получил согласный кивок. — Я скажу то, что для тебя не новость: мир не такой уж солнечный и приветливый. Это очень опасное, жесткое место, и если только дашь слабину, он опрокинет с такой силой тебя, что больше уже не встанешь. Ни ты, ни я, никто на свете не бьёт так сильно, как жизнь! Совсем не важно, как ты ударишь, а важно, какой держишь удар, как двигаешься вперёд. Будешь идти — иди! Если с испугу не свернёшь… только так побеждают! Если знаешь, чего ты стоишь — иди и бери своё! Но будь готов удары держать, не плакаться и говорить: «Я ничего не добился из-за него, из-за неё, из-за кого-то!» Так делают трусы! А ты не трус! Быть этого не может! — он на секунду замолк. Все хохотали, вспоминая Рокки Бальбоа, а Жорж всё глупо хлопал рестницам. — Я всегда буду тебя любить. Ты мой сын, плоть от плоти, самое дорогое, что у меня есть. Но пока ты не поверишь в себя, жизни не будет. А теперь, — Мудак получил дружский хлопок по плечу, — пошёл нахуй. Джурисик встал с глазами, полными страха. Принесли салаты. — Но на вечеринку мы придём, — заверил Лёха. Жорж истерично улыбнулся и исчез в служебном помещении. Все вокруг аплодировали. Официант передал Чаки записку.

***

— Какое блаженство для ушей! — воскликнул Саидохмедов по приезде домой. Девушка тогда уже поехала в общагу. — Тамби матерится! И оба улыбались в полный рот: Рептилоид от третьего услышанного за всю дружбу мата, что тут же пояснил несведующим, а Масаев — от речи, которую зачитал. - Нахуя ты этот монолог учил, Тамби? - засмеялся солист. - Да не знаю. Но прикольно же. Наступила резкая тишина. — Это странно, что мы его засрали, а на вечеринку идём, — Нурлан, засунув руки в карманы, шаркнул ногой. — Да нормально, — отмахнулся Щербак. — И вообще — когда мы ещё на Рублёвке побываем? (Тамби: «Так он реально на Рублёвке живёт?!») А то! — Но зачем опускаться до его уровня? Он жалок и потому поливает всех говном. — Око за око, Нурлан, — Масаев хлопнул его по плечу, — око за око. — И мир ослеп! — А так несправедливый, — заметил Артур.