Большая крокодила

      С утра немного тяжёлой была голова, но больной зуб волшебным образом молчал. После завтрака и некоторых хлопотных домашних дел, Чуковский расположился у себя в кабинете, в надежде поработать: следовало завершить перевод одного из стихотворений Гилберта и заодно поправить черновик главы некрасовского исследования.       Однако вместо этого страстно захотелось Корнею Ивановичу записать смешной стишок, который он недавно сочинил, чтобы развлечь больного сына Ванечку. Они вместе ехали в пригородном поезде, Ваня хныкал, а Чуковский начал декламировать, в такт колёс, какую-то смешную чепуху.       «Как же там было? Кажется, какой-то запрет с уличных плакатов: «По-немецки говорить воспрещается!».       Тут перед глазами мелькнул давешний странный сон: улица, бегущие в ужасе люди, оскаленная пасть зелёной рептилии и дым у неё изо рта. Внутренне содрогнувшись, Корней Иванович отогнал неприятное воспоминание, а на бумагу полились чудные строки, с рождения знакомые теперь каждому ребёнку:

Жил да был Крокодил. Он по улицам ходил, Папиросы курил, По-турецки говорил, — Крокодил, Крокодил Крокодилович!

      Под такой задорный, маршевый ритм, даже сцена с пожиранием живых людей уже не казалась страшной:

Подбежал городовой: "Что за шум? Что за вой? Как ты смеешь тут ходить, По-турецки говорить? Крокодилам тут гулять воспрещается!". Усмехнулся Крокодил И беднягу проглотил, Проглотил с сапогами и шашкою.

      Писалось свободно и легко. Постепенно вспомнилось и продолжение сна: с шалуном-шимпанзе и схваченной им девушкой.

Гадкое чучело-чудище Скалит клыкастую пасть, Тянется, тянется к Лялечке, Лялечку хочет украсть. Лялечка прыгнула с дерева, Чудище прыгнуло к ней, Сцапало бедную Лялечку И убежало скорей.

      «А ведь эта история не так и ужасна, как мне показалось вначале. Зверь, кажется, не собирался убивать ту девицу, даже как-то наоборот – заботился о ней… Что это могло быть – материнский инстинкт? Да не похоже, он же самец. Может быть что-то романтическое? Французские сказки, де Вильнёв, Перро, Аксаков? «Красавица и чудовище»? Надо будет поразмыслить на досуге…»       – Коля, иди обедать! – позвала жена, появляясь у него за плечом. – Дети уже заждались.       – Постой-постой, Машуня! Ты только послушай:

Дикая Горилла Лялю утащила И по тротуару Побежала вскачь. Выше, выше, выше, Вот она на крыше, На седьмом эта'же Прыгает, как мяч.

      – Господи, что за чепуха! – прыснула смехом Маша. – Это твой поэт-американец написал?       – Да нет, – сконфузился Чуковский. – Давешней ночью приснилось, после лекарств. Прости, лапа, вы там обедайте без меня; я ещё поработаю – очень уж пишется складно.       – Ну, как знаешь.       Как вышла жена, Корней Иванович даже не заметил: перед его внутренним взором уже заходили на вираж самолёты, обстреливая верхушку башни, с сидящей на ней обезьяной.

И грянул бой! Война! Война! И вот уж Ляля спасена.

      За окном военный оркестр играл патриотический марш Бессарабского пехотного полка «Дни нашей жизни» – видимо на германский фронт провожали очередной маршевый батальон.       Где-то совсем близко в Европе, полыхала Великая война («мировой», а потом и «первой» её назовут позже). Стреляла по Парижу 28-метровая пушка «Колоссаль», близ бельгийского города Ипра горчичный газ готовился получить своё второе имя, сжигали истощённых солдат тиф и испанка. Прорыв фронта, предпринятый генералом Брусиловым, ещё казался успешным и сулил скорую победу. Четырём огромным империям совсем скоро предстояло прекратить своё существование.       А только что родившийся Великий Сказочник, склонившись над столом, создавал чудесный мир, где люди и звери в конце прекратят войну и будут жить вместе, в мире и согласии.