Максвелл Хаус

— Так, я не понял, — сказал Казанова, поправляя знаменитый красный шарф и шляпу. — Какая… коллега выпила мой кофе?! В кабинете повисла гробовая тишина. Было слышно, как с дзыньканьем врезается в стекло ошалевшая осенне-зимняя муха. Казанова еще раз заглянул в бело-красную кружку с непатриотичной надписью «Москва», которую он еще во времена царя Гороха скоммуниздил из питерско-московского поезда. Кто раньше встал, того и тапки! В смысле, чашка. Коллеги, по всей видимости, исповедовали такой же подход, потому что кружка оказалось девственно чиста, прямо как Леночка Максакова из семьдесят шестой школы. Ладно, о приятном попозже. — Вовчик, ты глаза-то протри, — отозвался Ларин откуда-то из-под стола. — Какой кофе, у нас в холодильнике мышь совершила акт зверского суицида. Да чтоб тебя, опять протоколов перечитал! — ругнулся он уже потише. Казанова сдвинул шляпу и почесал в затылке. Он абсолютно точно помнил, что вернулся с осмотра места происшествия, где промочил ноги по самое не могу, вдобавок еще и вымок в процессе как последняя собака и решил отойти душой. В памяти осталось, как он заваривал кофе, последние крохи «Максвелл Хаус», из рекламы, не хухры-мухры, в процессе обнюхался этого кофе, как пятиклашка — клея за гаражами, зашел в кабинет, еще раз принюхался, поставил на стол (на пару упавших папок он предпочел не обратить внимания) и срочно выбежал по зову природы. В подтверждение этому стояла пустая синяя жестянка из-под «Максвелл, мать его так, растак и через колено, Хауса». И чашка, где не было ни черта. Казанова закинул шарф через плечо, поудобнее устроился посередине комнаты и заголосил: — Да моп вашу ять, я ж об этом кофе мечтал, как о тринадцатой зарплате! — и добавил, искусно подпустив в голос грусти: — Ну хоть сознайтесь, кто выпил, а… Никто не отозвался, лишь под столом кашлянул Ларин, который прекрасно помнил, как в прошлый раз наивный Слава признался, а потом мчался в ларек покупать именно «Максвелл, чтоб его, Хаус». Помешался на нем Казанова, что ли? Тишина затянулась и приняла явно угрожающий оттенок. Каразия незаметно и, главное, всухомятку точил домашние пирожки, Волков прихлебывал что-то из китайского термоса в яркие сине-лиловые цветы, а сам Ларин угощался трофейной наполовину паленой «кониной», конфискованной в подвальчике у «черных». Тоже, выдумали еще, кофе. Казанова было двинулся к Славе с явной целью проинспектировать содержимое термоса, как внезапно дверь распахнулась, и ввалился довольный Георгич, потрясая огромной коробкой с чем-то блестящим. — Мужики, нам шефской помощи отвалили! О, гляньте, целый ящик притаранили. Похрапывавший на диване Дукалис подозрительно быстро проснулся и сунул нос в коробку. — О, кофе! А чего «Пеле»? Вот то ли дело «Максвелл Хау...» Никто и никогда в 85-м отделе милиции не видел Толю Дукалиса улепетывающим от Казановы, а если и видел, то спишет на глюки от некачественной «конины», домашних пирожков со странными грибами или ядовитые испарения китайского термоса. Георгич растерянно поставил ящик «Пеле» на освободившийся диван и спросил: — А чего это они? Ларин с тремя делами сразу вынырнул из-под стола и пожал плечами, сдерживая улыбку: — А кто ж их знает. Не поделили, наверное, чего-то. Откуда-то со второго этажа доносились топот и яростный рев. На что только не пойдешь ради последней кружки «Максвелл Хауса»!