Былая вражда

Уже спустя пять минут после побега Ур-Гроха и бегства Ангелины, Хагена было не узнать. Из хладнокровного, сохранявшего боевой дух, ум и военную смекалку человека паладин превратился в дрогнувшего, умопомрачённого и беспринципного старика, мгновенно растерявшего всяческое терпение. Да, он слышал донесение солдата-ополченца, тревожно доложившего лорду о так называемом предательстве собственной внучки. Один из рыцарских офицеров, глядя на нескончаемую дрожь на лице коменданта, решил уточнить у ополченца, что конкретно тот видел и слышал. — Их речи едва ли поддавались разбору, в темноте трудно было разглядеть миледи и орка, что с нею покинул крепость через тайный ход, — запутанно объяснял ополченец, — Миледи была не связана, уверенно восседала на коне и, кажется, обронила пару фраз на орочьем языке. Слишком странно выглядела бы такая картина для пленницы. Аркахары после недолгого общения пропустили беглецов и те ускакали на восток вдоль крепости. — Значит, вы обвиняете миледи Ангелину в предательстве деда и всего нашего благородного дела? И «кажется, обронила пару фраз на орочьем языке» — Вы что-то конкретное можете пояснить, что она говорила? Или же и вовсе не разобрали? — прицепился к его словам рыцарь. — Ничего такого не говорю, милорды! Я лишь доложил о том, что видел, не более того, — вылупил зенки испуганный ополченец. — Ладно, ступай обратно на свой пост. Да не вздумай болтать, что видел миледи, — решительно заявил рыцарь, как бы невзначай покрепче взявшись за рукоять собственного меча, и перепуганный молодой воин отдал честь, пролепетал "да ни за что на свете", и поспешил занять позицию на северной стене. Молчание нерушимое воцарилось в ставке коменданта. На стол с картами Трелиса и Миртаны, на статуэтку Инноса, поставленную посреди разложенных карт, на кресло, на опустевшие полки, на офицера, находившегося в ставке — на всё прозрачно глядел Хаген. Его ум затронули лишь два слова: «Ангелина» и «орки». — Они захватили внучку, — сдавленно и подавлено процедил сквозь зубы старый лорд, — По своей глупости доверилась аркахару и тот похитил её, вырубил её гвардейца и наверняка угнал в аркахарское убежище, которое мы до сих пор не можем обнаружить. А возможно, он обманом решился пройти вдоль крепости, обогнуть её и вручить мою кровинушку своим проклятым вождям, — наливалось в глазах паладина чувство несокрушимого бессилия, грубо смешанного с неистовой ненавистью, породившими ошибочное представление, будто Ур-Грох хитростью захватил внучку и повёл к братам в качестве пленницы. Не могу, увы, с уверенностью, как говорят люди, "стопроцентной" утверждать, чем руководствовался Хаген, когда озвучил следующий приказ: «Собрать все отряды! Выступаем немедленно! Пора разгромить поредевшую свору дикарей!» — Но, комендант… Не лучше ли отправить кого к королю за помощью вместо миледи? — предложил рыцарь, ссылаясь на старый план Хагена. С другой стороны полторы сотни защитников крепости против сотни аркахаров — перевес хороший, да и оружием вовсе не обделены ополчение и рыцари. Отсутствие провизии в Трелисе также не оставляла старому лорду иного, более благоразумного решения сохранить силы. Следующее повергло в ещё большее изумление, до сих пор непонятное людям, явление в аркахарской среде, которое началось за крепостными стенами незадолго до печальных вестей об Ангелине. Солдаты на южной и восточной стене развидели странность, походившую на представление для людей — не хватало лишь хорошего запаса еды с заправским пивом, чтобы увидеть такое. Один из рыцарей явился в ставку и ошалело глядя на офицеров и лорда, немедля принялся докладывать: — Милорд! Благородные офицеры! Среди аркахаров стычка! Свои со своими бьются! — Что? — изумился офицер рыцарский и поспешил с солдатом, который, зовя милорда, тут же покинул здание и возвратился уже с офицером на стену. Хаген же отмахнулся, оставшись глухим к словам солдата. Всё, что занимало его усталый ум, — Ангелина среди проклятого сброда. Подлые собаки захватили его внучку, поганое орочье вероломное племя! Он поклялся безмолвно, одним лишь тяжёлым взглядом на статуэтку, вышел в светлеющую рассветную синеву, посмотрев в небеса и вновь бессловно поклялся перед всем Мордрагом (так называлась Вселенная миртанцами), что истребит орочье племя под корень. Но не была данная клятва первой. Впервые произнёс её двадцать два года назад. Изменился паладин тогда, побед уже много одержал, имел за плечами неизменную репутацию благочестивого полководца, хоть порой и нерешительного… но потерял сына, а тот — жену при родах. Сын вопреки ожиданиям Хагена не принадлежал к воинской славной гильдии, погиб для Инноса бесславно… ОРКИ! Орки совершили набег на деревню… Алирия, жена Марти, сына Хагена, пребывала в положении, но узнав, что огромный орочий отряд стремительно направляется в деревню, испугалась, побелев до смерти, и страх толкнул её к рождению ребёнка. Родила раньше положенного на два месяца… Алирия не выжила при родах. Орки не нашли её — Марти геройски увёл орков из деревни в сторону, зарубив троих, чем привлёк разгорячённые головы, сжигавшие поселения, рубящие и закалывающие крестьян как овец. Надеялся Марти добраться до ближайшего рыцарского отряда, стоявшего неподалёку в небольшом форте, двигался через лес, но споткнулся о сук, подвернул ногу… Не хватило каких-то три сотни метров до форта — орки жестоко казнили убийцу братов. Жена не знала о судьбе мужа, но разделила с ним участь, однако прежде, собрав последние силы и волю, даровала жизнь своей дочери… Хаген узнал о гибели сына, о сожжении полдеревни орками от рыцарей того форта, что вскоре наткнулись на изуродованное, исполосованное тело Марти в лесу, поняли, что здесь замешаны эти звериные отродья! Узнал позднее Хаген и о гибели невестки… вошёл в дом её и услыхал единственный отзвук, эхом отчаянно раздававшийся: плач внучки. Взял её к себе, стал самостоятельно воспитывать, защищать. Имя ей дал, когда вместе с отрядом вступил в ту деревню… Рыцари прошлись по деревне и разузнали, что малышка — единственная, кто выжила в деревне… будто ангел, ниспосланный самим Инносом, охранил малютку, ибо орки возвратились после убийства Марти и сорвали всю немыслимую, нечеловеческую злость на крестьян, на всех, кто хоть как-то пытался сопротивляться их террору. Согласился Хаген, что сам Иннос защитил маленького ангелочка… Потому и нарёк малышку Ангелиной… Сердце наливалось кровью при мысли, что этот аркахар, этот чёртов орк, это белиарское чудовище подло похитило внучку, его единственный свет, отвративший от ужасного пути возмездия за гибель сына и невестки. Он всячески отторгал ту правдивую, ту жестокую, противную всем нутром мысль, будто Ангелина предала его, предала родного деда по наивности ради дружбы с врагом.

***

За десять минут до вести о странном поведении аркахаров. В стане аркахаров далеко не все разожглись самоотверженностью, шансом увидеться с погибшими родичами. Восточный полк, схваченный и отпущенный на волю противником, чувствовал себя ущемлённым, неспособным продолжать осаду. В единой мысли с западным грурхартом, решили умудрённые войной аркахары, что дельнее будет направить силы на юг, ворваться в ассасинские города и спасти хотя бы небольшую толику ещё живых родичей, обращённых в рабов. — Уж куда полезнее, куда благороднее смерть, ибо если уж надлежит нам умереть, так за благое дело, за свободу наших пленных от оков! — делился с аркахарами соображениями Барад. — И честь восстановим перед Предками, а здесь — что здесь, спрашиваю вас, браты? Осаду ведём уже пять дней в постоянном затишье. Ни повторного штурма, никакой военной деятельности! Слоняемся без дела туда-сюда, вот уж скоро забудем, каково это — когда рукоять меча, топора, как влитая, становится продолжением руки, как стонут враги от наших беспощадных, возмездных ударов! Не удивлюсь, браты, другому сюрпризу — как явятся огромные армии с Венгарда и Фаринга и разобьют всех нас! Помните, какой мудрости научил каждого Арках: бессмысленная гибель не несёт чести, приносит лишь позор, и не примут такого аркахара Предки! Едва ли не половина оставшихся аркахаров поддержала Барада радостными неразборчивыми возгласами, подкреплёнными душевным восторгом! Было значительно лучше идти воевать против ассасинов, ибо грурхарты, ФАТГАР привели напрасно аркахаров под стены! Уже давно орки не брали крепостей, лет тридцать как, ибо целью стало выживание остатков после резни их Робаром Третьим. На шестой день осады именно эти мысли занимали орочьи умы. Войска превращались в разлагаемую толпу. Гор-Таш и Шакхар с изумлением, обсудив и, казалось бы, задав цель братам, встретили несогласных, пять минут назад готовых полечь под стенами, дабы увидеть близких, что погибли в Окаре, Неморе и Реддоке. Гор-Таш сохранил ясность ума, невзирая на положение, и сообразил, чего так долго ожидал Барад, пребывавший в молчании с тех пор, как освободился Ур-Грохом и Хагеном. Понимал старый полководец, что грезил подлый западный старейшина одной мыслью: "разделятся силы, покинет своих Тарс, и ждал, ждал, подлая собака! того самого момента, чтобы не только заговорить о движении на Варант". — Посмотрите, к чему ведёт нас поверенный ФАТГАРОМ! — некоторые с изумлением, готовые покрутить у виска пальцем, адресуя это действо говорящему, встретили Барада. — Смотрите, с какой скоростью позорит всех нас перед Предками! — кто-то хотел заткнуть словами Барада, но Тарс жестом придержал аркахара. — Вместо решительного повтора штурма ничего не происходит! Воины в замке ослабли! Проели уже все наши отобранные запасы. Этих крыс, окопавшихся в крепости, мы быстро покрошим на корм червям! Позволь нам, гатшар; прикажи всем штурмовать крепость, ибо УСТАЛИ МЫ сидеть без дела на войне! Пить не можем, ибо война, но это не война, а бесполезная трата времени! Чего добьёмся мы, коли и дальше продолжим сидеть! Объясни! Дай мне и полку моему восстановить честь в бою, в благородном бою! Возьмём крепость, пусть нас и меньше стало, но возьмём! Дай смыть с себя позор, насланный Ур-Грохом на нас! — Ур-Грох избавил вас от большего позора — умереть в напрасном бою! — не выдержал Шакхар, обращаясь к грурхарту, — В том самом, на который ты и твой полк сами обрекли себя изначально! Вы сами опозорили и себя, и полк, и всё наше войско, подло напившись после неудачного штурма! Войска попеременно кричали «ДА!» то Бараду, то Шакхару — оба по сути были правы. Однако Шакхар в военной иерархии являлся обыкновенным воином, и не имел дозволения без разрешения своего грурхарта обращаться к старейшине другого племени. Барад подло ухмыльнулся. Да не просто так ухмыльнулся. Половина аркахаров, что встала на сторону Барада, начала осыпать Шакхара грязной бранью, игнорируя правоту, обращая вниманье лишь на нарушение молодым бойцом воинской иерархии. Полк, вверенный Гор-Ташу Тарсом, поддержал Шакхара и твёрдо сохранил преданность своему полковнику, горячо вступив в полемику. — Быстро же предприимчивый Барад позабыл слова умиравшего здесь воина, сбежавшего из плена! — показал Гор-Таш на пенёк, тот самый, на котором сидел умерший воин. Всем видом сохранял хладнокровие и твёрдость духа. — Его устами молвили Предки. Предки сказали: должны мы остаться и отомстить рыцарям Трелиса за нашу недолю! — Ложь! — откровенно обвинил его Барад жестоким басом, — Ты выдал слова Предков за собственную месть! Ты движим местью Хагену, все это знают, но почему-то игнорируют! Он разрушил Немору, погубил твою жену, лишил матери твоих сыновей! Его действие сказалось на состоянии вашего шамана, и тот отправился к Предкам… Тарс назначил лжеца, готового выдавать истинное значение слов наших Предков в угоду своей мести! Умерший утверждал, что мы обязаны мстить, да не рыцарям, а ассасинам, что разорили Окару! — а затем вновь грурхарт обратился к братам: «Рыцари разорили Окару? Матерь нашу, где первый фатгар, Арках, сказал: «ВОТ ОНА — МАТЕРЬ НАША! ВОТ ОТКУДА БУДУТ ВЫРАСТАТЬ ЮНОШИ, ЧТО СТАНУТ БИЧОМ БЕЛИАРСКИХ ВЫРОДКОВ! Не рыцари осквернили Мать Нашу, но ассасины! Я призываю вас, браты, презреть приказы гатшара, ибо исказил он веление Предков с самого начала! Именно там, в Варанте, надлежит нам умирать за Предков, освобождая родичей, - не здесь!» — Это измена! — воскликнул Шакхар и вынул из ножен свой меч! Половина верных приказам Тарса и доверявшим Гор-Ташу подняли также мечи и топоры, по первому слову решившие остудить бунтарей, коли те вздумают учудить дезертирство по собственному скудоумию. — Барад, — ощерился Гор-Таш, зенки покраснели от потери терпения, — Имея власть гатшара, я обвиняю тебя в предательстве аркахарства и приговариваю к гибели! Твои кости будут рассеяны по всей Миртане, твоё тело не найдёт пути к Матери-Земле и Предки оставят бродить твой дух по земле до скончания лет! Бунтари немедля схватились за оружие, и схлестнулись с бывшими братами. Жуткий скрежет клинков и звон лезвий топоров огласил предместье Трелиса. Солдаты на стенах собрались и, не веря глазам, наблюдали за впечатляющим явлением. Аркахары по обе стороны обладали должным опытом в сражениях — многие молодчики отправились с Тарсом, освобождать жён и детей, похищенных из Окары. Полилась кровь братская впустую, со слезами взирали Предки на братоубийственную междоусобицу. Кого-то пронзили мечом в одночасье, не дав почувствовать вкуса крови братов, другие фехтовали, как боги, постоянно отражали, затем наступали, то продолжали отбиваться. Барад же схлестнулся сначала с Шакхаром, ибо старший сын Гор-Таша обладал не только умением, но и энергией юного воина, наступал активно на не без труда отражавшего удары западного грурхарта. Гор-Таш в то время поддерживал сына, чтобы подлые предатели не ударили ему в спину. Прикрывал то слева, то справа, ибо Шакхар настолько увлёкся боем с грурхартом, что не замечал никого и ничего, и кольчуга элитара нисколько не стесняла его в движениях, а будто придавала некоторую изворотливость, в самую пору была ему. Как вдруг один из вероломцев подстрелил Шакхара в плечо из арбалета, и Барад моментально выбил клинок из руки противника. Шакхар растерялся на секунду, и эта секунда принесла бы ему погибель, если б не подсуетившийся отец. Гор-Таш разрубал запросто одним яростным взмахом всякого, встававшего на пути, и дошёл до сына, заприметил стрелка, двинулся к стрелку и рассёк тому грудь. В родительской спешке молниеносно обрушился на зачинщика восстания. Двумя мощными ударами с разворотом заставил Барада пошатнуться, затем совершил мощный выпад вперёд. Не выдержал натиска подлый грурхарт и упал на спину, не удержав равновесие. Припечатал его к земле бронированной железными пластинами обувкой Гор-Таш, приготовившись к решающему удару. Это заметили прочие аркахары, более не желавшие подчиняться Гор-Ташу, и попытались отбить из его плена своего грурхарта и нового вождя, но тут, невзирая на ранение, подтянулся Шакхар и уподобился отцу в бою. Словил ещё одну рану, в бок, полученную КРАШ-ПАХом из-за неудачного уклонения, но отсёк двум предателям головы. Отвлёкся на сына Гор-Таш, незадачливо повернулся к Бараду спиной и невольно того высвободил. Западный грурхарт воспользовался шансом, приподнялся и молниеносно задумал ударить того в спину мечом одного из павших братов. И сделал бы это, не поверни голову Шакхар, не узри он угрозу для всего преданного войска. Да, не успел бы Гор-Таш мгновенно развернуться в тяжёлой броне и отразить нападение, потому смелый сын не стал напрасно кричать отцу и метнул меч бумерангом со всей силы. Гор-Таш, заслышав знакомый с тренировок в Окаре шум, живо смекнул, в чём дело, пригнулся. Такого не ожидал Барад и только секунда была у западного грурхарта перед гибелью признать взглядом, преисполненным страхом и завистью, талант старшего из сыновей Гор-Таша. Голова Барада быстро пала на землю и покатилась куда-то в сторону. Меч Шакхара улетел туда же, и Шакхар не погнался за ним, ожидая яростного возмездия предателей. Боевой дух и без того сломленных аркахаров окончательно пал. Остолбенела пятёрка уцелевших предателей, видя гибель их нового вождя, и унеслась прочь в разные стороны с ужасом и отчаяньем в сердцах. Не думали предатели уже ни о штурме, ни о каких-либо походах на Варант, ни о свержении Гор-Таша, а затем и Тарса, потеряли заблудшие умы, как когда-то фанатики после изгнания Спящего, и Предки отвернулись от таких аркахаров! Полк Гор-Ташевский умело сдержал натиск подлецов, к Предкам, благородно отстаивая их честную волю, пятеро отправились на встречу - молодые воины, которым не хватило опыта одолеть умудрённых битвами братов. На встречу с Ними собирались ещё четверо, шестерых, включая Шакхара, ранили несмертельно. В полной боевой готовности оставалась лишь четверть от войска, вверенного Тарсом Гор-Ташу. — Давно пора было, — молвил угрюмо Гор-Таш. Падал боевой дух верных ему воинов, не думали нисколько о предательстве, но чувствовали, что ныне осада действительно мало имела смысла. Увидел озадаченность глубокую на лицах преданных ему воинов и элитаров, сына, что с гордостью и честью отстоял свою правду и стал любим аркахарами. — Как ты, сын? — спросил с отцовской заботой Гор-Таш, видя, как тот хватался отчаянно за бок, стиснув зубы. — Никогда не думал, что меч мой познает вкус крови собственных братов, — угрюмо отозвался Шакхар, отмахнулся от боли, будто словил лёгкую царапину. — Что теперь будем делать, гатшар? — спросил один из стариков в броне элитара. Но не успели ничего разрешить меж собою аркахары, как мудро поступить, ибо враг, узревший слабость в их строю, живо поредевшем более чем наполовину, протрубил звонко и отчётливый вопль ополченцев с южной стены донёсся ветром до уха Гор-Таша: «ОТКРЫТЬ ВРАТА! ВЫСТУПАЕМ НА ОРДУ! ЗА ИННОСА!» Ожесточившись, бросились солдаты организованными отрядами, выходя из южных врат, навстречу израненным врагам. — Вот и ответ вам, браты! К ОРУЖИЮ! СЕГОДНЯ ВСЕ ДО ЕДИНОГО СВИДИМСЯ С ПРЕДКАМИ! УРА!!! — оглушительно произнёс Гор-Таш и каждый аркахар поддержал своим «УРА!» и приготовился к тяжелейшему натиску.