Континуум

Когами знает, что ему не следует удивляться. У Аканэ за плечами почти десять лет работы детективом - десять лет, в течение которых она сохраняла свой ум острым и натренированным. Но пять быстрых попаданий тренировочных пуль по стали вызывают в его сознании совсем другой образ, - тот, который он лишь смутно помнит боковым зрением: подогнутые колени и нетвердая хватка. Тогда он недооценил ее, не зная, что она выстрелит. В следующее мгновение он онемел, его колени подогнулись и ударились о холодный и безжалостный бетон. Тот момент стал тревожным знаком; знаком, который часто возвращается к Когами с тех пор, как он вернулся в Японию. Однако сейчас его внимание гораздо больше привлекает другая сцена. Еще пять попаданий, и все в идеальном, ровном темпе. Дуло оружия Аканэ вздрагивает настолько незаметно, что он едва может это разглядеть, и эта мысль забавляет его, когда он вспоминает стрельбу мужчин, которых ему довелось обучать без малейшей доли ее контроля. - За сегодня это твой лучший результат, - говорит он, когда она роняет опустевший патронник. Аканэ отвечает ему легкой улыбкой, хотя и не смотрит в его сторону. - Сион настаивает, чтобы я использовала виртуальный симулятор, - тихо говорит она. - Предложила прислать мне отснятый материал для тренировок. Он делает длинную, последнюю затяжку сигаретой, прежде чем потушить ее, выбросить и снова заговорить. - В случае с доминатором я бы с ней согласился. Есть преимущество в том, чтобы видеть себя со всех сторон и иметь возможность менять режимы и цели с быстрой скоростью. - Но?.. Он привык к тому, как легко она улавливает его тон. - Но если доминатор не выстрелит, можно рассчитывать только на себя. Она снова поворачивается к нему, и уже не в первый раз его поражает, как много в ней прежнего и как много нового. Он вспоминает, как Сион упоминала, что тридцатый день рождения Аканэ уже близко, но годы едва оказали влияние на ее внешность. Что более примечательно, так это перемены в её поведении. Они так же очевидны, как её обращение с оружием. В ее позе присутствует и уверенность, и сила, и он слишком хорошо знает, что это - отпечаток почти десятилетия на их поприще. То, как Аканэ теперь говорит, выдает более резкий контраст: оптимизм, который ей удалось сохранить в своем тоне, больше не отражается в ее глазах. В них есть что-то более торжественное и серьезное, и именно это изменение Когами находит наиболее трудным для восприятия. Даже если это самое ожидаемое. - У тебя еще остался старый револьвер Масаоки-сана? Ее вопрос заставляет его сделать шаг вперед и вынуть оружие из кармана. Он привычно открывает пустой патронник, поворачивая ствол так, чтобы она могла взять его за рукоятку. Она делает это почти осторожно, и старается не думать, когда ее пальцы касаются его. Осторожно закрыв патронник, она поворачивается к мишеням. Когами наблюдает, как ее глаза исследуют револьвер. Когда-то револьвер ощущался в его руке вполне естественно, - как инструмент, который он должен будет использовать, и, если настанет день, совершить любое подобие правосудия ради защиты других. Но этот день давно прошел, и реликвия человека, которого уважал Когами, стала орудием убийства. Он знает, что револьвер и сейчас должен принадлежать Гино, но когда Когами предложил ему вернуть его, его старый друг отказался. Однажды, думает Когами, Гиноза может передумать. До тех пор Когами будет держать револьвер при себе как напоминание о содеянном и о цепи событий, которые произошли с тех пор. Когами не может не заметить, насколько легче оружие выглядит в руке Аканэ. - Ты его используешь? - спрашивает она, и он слегка приподнимает бровь. - Уже давно нет, - признается он, и в ее глазах появляется блеск, которому он не может дать точное определение. - В таком случае, - говорит она, снова открывая цилиндр, - как насчет того, чтобы испытать его? Когами не успевает ответить, прежде чем она берет следующую коробку патронов и начинает заряжать патронник. Тренировочные патроны для 38-го калибра, замечает Когами, и понимает, что ее просьба испытать револьвер - просто формальность. Вернув патронник на место, она сжимает рукоятку и принимает стойку. Когами наблюдает, как она делает глубокий вдох. Ее палец легко ложится и нажимает на спусковой крючок. С громким хлопком раздается первый выстрел, и в эту долю секунды Когами видит, что пуля угодила чуть левее центра мишени. Аканэ молчит, прижимая револьвер к груди. - Все совсем по-другому, - замечает он, увидев, как изменилось выражение ее лица. - Это старая модель, сделанная с единственной целью. - И какова же эта цель? - Последнее средство. Аканэ не упускает перемены в его тоне, и он не упускает взгляда, который она бросает на него, прежде чем снова устремить взгляд на мишень. Она поправляет свою стойку: бедра опущены, левая нога чуть впереди; и медленно направляет пистолет перед собой. Он убеждает себя, что наблюдает за последующей чередой из шести выстрелов, а не за изменением ее позы. Как только все шесть патронов выпущены, Аканэ медленно опустошает патронник. - Твоя очередь, - просто говорит она, и, поняв намек, он подходит к барьеру. Он сосредотачивается на том, чтобы выбросить из головы все мысли, кроме стоящей перед ним задачи, но видит рядом с собой Аканэ, заправляющую прядь волос за ухо. Ее пальцы легко скользят по шее, прежде чем она опускает руки в карманы. Когами возвращает цилиндр на место и поднимает пистолет. Точно прицелившись, он нажимает на спусковой крючок. *** День рождения Аканэ приходит и уходит в водовороте работы и вежливых пожеланий добра от коллег. Когда все заканчивается, он замечает, что она выглядит почти умиротворенной, устроившись в кресле его гостиной. Несмотря на оговорки, это вошло у нее в привычку, и в этот раз он чувствует, что её визит не лишен смысла. Когами ставит перед ней чашку чая. Ее лицо светлеет, когда она откладывает книгу и берет вместо неё чашку. Когда она откидывается на подушку, ее кардиган слегка расходится в стороны, и Когами переключает свое внимание на название книги. - “Великий Гэтсби,” - произносит он, и она кивает, сделав глоток чая. Это сокращенная версия той книги, которую он предпочел бы, но Когами удивлен, что на его полке Аканэ выбрала именно это произведение. Когда он говорит ей об этом, на ее лице появляется улыбка. - Если бы я сказала, что выбрала эту книгу из-за вечеринок, ты бы мне поверил? - Мог бы, - отвечает он, - если бы не знал тебя. Ее взгляд слегка смягчается, и Когами понимает, что попал в цель. За эти годы он понял, что она не хочет быть в центре внимания. В последнее время это только кажется более правильным, и он задается вопросом, насколько глубоко на ней сказалось время, проведенное в изоляции. Аканэ проделала хорошую работу, скрывая это, но похоже, не слишком справилась со шквалом внимания, который получила от своего и нескольких других отделов. Сейчас она, кажется, обрела покой в его убежище. Она делает паузу. Ее взгляд останавливается на содержимом чашки, и она слегка трет большим пальцем ее край. - Интересно, почему честолюбие способно доводить людей до таких крайностей? - Честолюбие основано на необходимости и инстинкте. Это заставляет нас двигаться вперед. - И все же в некоторых случаях оно доходит до порчи, до одержимости. Аканэ замолкает, но он ждет. - Амбиции сами по себе не являются корнем ни того, ни другого. В чистом виде честолюбие - это не то, что может испортить. - Но существуют индивидуумы, - констатирует он как ни в чем не бывало, и какое-то мгновение она наблюдает за ним с непроницаемым выражением лица. Чувствуя, что уголки его губ вот-вот дернутся вверх, он вздыхает. - Хотя некоторые из них менее восприимчивы, чем другие. Она медленно моргает, и он видит, что она хочет сказать что-то еще. Это стало их темой для разговоров с каждой новой встречей, будь то после нескольких дней, недель или даже месяцев разлуки. Хотя ни один из них не любил возвращаться к этой теме, всегда оставалось что-то, что, казалось, было упущено или сокращено за то время, которое они провели порознь. Даже после того, как она поделилась с ним всем, что произошло за годы его отсутствия, и выпив лишнего, убедила его поступить так же, это чувство недосказанности осталось. Чем больше он говорил, тем больше его встречала ее спокойная забота и непринужденная, всепрощающая натура. В то время он задавался вопросом, не поделился ли он слишком многими деталями, избавив ее только от образов запекшейся крови и ужаса, которые она и без того слишком хорошо знала. Но даже сейчас Когами знает, что это не так, и она понимает, что он имеет в виду. Когда она говорит, ее голос звучит мягко. - Однажды я сказала тебе, что ты можешь нырнуть в бездну и найти дорогу назад. Ты когда-нибудь в это верил? - Я знал, что ты веришь, что я смогу, - осторожно начинает он, и его взгляд скользит по передатчику, который она носит на запястье. Он ненавидит его и то значение, которое он теперь несет для Аканэ. Затем, уже тише, он произносит короткое извинение. Он делает это уже не первый раз, но этого никогда не было достаточно за нарушенное обещание. За ее потери, опустошение или смену мест службы. Когами знает, что не смог бы всё это предотвратить, но чувство гордости, текущее в нем благодаря признанию ее способностей как детектива, всегда тащит на буксире укол вины. Она слегка качает головой, и на ее лице появляется улыбка. Принятие. Это постоянное напоминание о том, как она сохранила свой цвет таким ясным, даже в изоляции. Даже как исполнитель. Глядя на ее расслабленное тело, он позволяет себе не хоронить следующие за этим зрелищем мысли глубоко в своей душе. Вместо этого он принимает их и тешит себя мыслью, что их обоих никогда не ждала посредственная судьба. Он делает все возможное, чтобы не позволить чувству вины поглотить себя. *** Он помнит время, когда ему нравилось чувствовать их на равных. Когда Аканэ впервые назначили на должность инспектора, она принесла с собой динамику, о существовании которой он забыл в первом отделе. При ней границы "Сивиллы" и реалии его положения приняли новую форму. Когами имел в виду именно это, когда сказал ей, что снова может стать детективом, и тогда он был уверен, что мог бы им стать. Они все ощутили чувство справедливости, которое Аканэ привнесла в команду, - даже Гино, который был настолько поглощен горечью, что потребовалось некоторое время, прежде чем он заметил влияние ее присутствия. Впервые за долгое время казалось, что под ее руководством их подразделение наконец-то вернулось на путь справедливости. И все же он давным-давно понял, что у судьбы есть забавный способ награждать тех, кто занимается своим делом, если им вообще посчастливится продержаться на этом поприще. Звание исполнителя ей не подходит. Но Аканэ, кажется, не имеет ничего против, и ощущение ее веса на его бедрах стирает все границы, которые он мог бы провести прежде. Он никогда не лег бы в постель с инспектором, а тем более с женщиной, которая обещала ему все, что имела, даже после того, как ее лишили прежнего звания. Но она напоминает ему, что он извиняется не в первый раз. И когда ее пальцы сжимаются в его волосах, она вздыхает у его рта, и он без колебаний забрасывает на себя её ноги. Она почти лениво откидывает голову назад, приглашая его губы блуждать по ее подбородку и шее. Он задерживается в том месте, где, как он знает, она боится щекотки, и обхватывает ладонями ее грудь. Дрожь заставляет ее отпустить его волосы и обвить руками плечи. Свободной рукой он притягивает и прижимает ее к себе, проводя пальцами по ее телу. Ее бедра подаются вперед и прижимаются к нему, и когда она смотрит на него, послание в её взгляде становится ясным. Он опускает её на спину, прижимая к прохладным простыням, и целует с силой, которая соответствует ее решительности. Его рука снова скользит по ее телу и проскальзывает между ног. Она задыхается, ее тело на мгновение напрягается, прежде чем прижаться к нему и приветствовать его, когда он массирует нежное пространство между ними. Чувствуя, как она раскрывается под ним, он просовывает один, потом два пальца внутрь, и Аканэ издает задыхающийся смех. - Шинья, - удается выдохнуть ей, и он ловит звук своего имени, когда оно срывается с ее губ. В её устах его имя звучит иначе, слаще и с явным усилием. В том скудном свете, что просачивается в комнату, он едва вспоминает о защите, и использует эту паузу, чтобы рассмотреть ее бледную, без единого пятнышка кожу; проступившие проблески пота, и серьезные, но уверенные глаза с тяжелыми опущенными ресницами. Последнее резко контрастирует с дрожью ее руки, когда она тянет его вниз, чтобы поцеловать снова. На мгновение он вспоминает, что она неопытна, а у него давно не было практики. Ее дыхание становится более резким и прерывистым, когда он действует рукой. Когда он входит в нее, ее ногти находят его спину, а ноги расслабляются вокруг его торса. Он вбирает в себя все: ее вздохи, мягкость и пьянящий жар. Ее руки блуждают по его спине, когда его губы снова находят ее; ее голос исчезает в поцелуях и шепоте, который он едва слышит. Он чувствует, как ее тело сжимается и расслабляется снова и снова, когда он с каждой минутой подталкивает ее вперед, и звук ее дыхания, переходящего в стоны, проносится по нему, подобно пульсу. Когда ее руки обвиваются вокруг его шеи, он понимает, что уже близок. Между вдохами он оставляет грубый поцелуй на изгибе ее шеи, когда ее спина требовательно выгибается. Он движется снова и снова, пока не убеждается, что больше не может медлить. Она освобождается так же резко, как и он - ее голова глубоко вдавливается в подушку, а тело яростно напрягается, пока она безвольно не падает на простыни. Как только он перекатывается на бок, она поворачивается и слегка проводит костяшками пальцев по его плечу. Не говоря ни слова, он ловит ее руку и подносит к губам. *** Несколько месяцев спустя голос Аканэ звучит на другом конце линии, когда она рассказывает ему о подозреваемом, которого они задержали этим утром. Она охотно делится тем, что им удалось его успокоить, и что его коэффициент преступности уже почти на десять пунктов ниже, чем когда его арестовали. Он, без сомнения, подлежит терапии, и Когами читает между строк, что это все ее рук дело. Он прислоняется к старым перилам обсерватории и рассказывает ей о прохладном воздухе северной Японии. Осень наступает, и холмы вспыхивают цветами, которые он не смог бы передать словами, и даже видеосвязь погрешит правдивостью. Она внимательно слушает, в каких подробностях он рассказывает о своей миссии и о местной кухне. Она замечает, что деревенское очарование звучит чудесно; он отвечает, что она должна прочувствовать это сама. Когда их светская беседа заканчивается, она напоминает ему, чтобы он поскорее возвращался домой. Он улыбается и знает, что так и будет.