Большой обман

«Так Элоиз, спокойно. Это просто ошибка. Досадное недоразумение». Она произнесла это мысленно, делая упор на каждое слово и растягивая слоги в такт дыханию. Ну, вот, сейчас мадам Фурье откроет разбухшую тетрадь в переплете из коричневой кожи, улыбнется сконфуженно и попросит прощения. Затаив дыхание, Элоиз приготовилась улыбнуться в ответ и сказать: «Ох, ничего страшного! С кем не бывает. Вот я на прошлой неделе…» Но рассказать о своих приключениях ей не удалось. — Сожалею мисс, — мадам Фурье убрала гроссбух в верхний ящик конторки, даже не подумав посмотреть записи. Она и так знала. — Со всем уважением, но я вынуждена вам отказать. Элоиз выдохнула. Воздух стал душным и спертым, а обитые дубовыми панелями стены будто сжались вокруг нее. Захотелось попросить воды, но вместо этого она достала веер и несколько раз обмахнулась. Движения были спокойны и расслаблены, но внутри она вытянулась, как леска. — Вы уверены? — Элоиз чуть наклонилась вперед, туда, где лежал проклятый гроссбух. — На прошлой неделе я заказывала у вас три отреза шелка и… В мягких чертах француженки появилось что-то резкое и незнакомо холодное. — На прошлой неделе вы также сказали, что в течение трех дней оплатите счета за последние два месяца, — прованский акцент мадам Фурье, который Элоиз всегда считала приятным, резанул слух и вызвал желание ударить его обладательницу чем-то тяжелым. Например, уродливым гипсовым купидоном, притаившимся у входной двери, между сундуком и кадкой с фикусом. Значит, дядя ничего не заплатил, подумала она с тоской, но нисколько не удивилась, хоть мистер Давенпорт и божился внести деньги не позже вторника. «А когда он вообще последний раз держал слово?» Элоиз попыталась вспомнить, сколько чеков выписала ей мадам Фурье за последние пару месяцев. Два? Один за рубашку для заседания в клубе, и второй за серебряные запонки. Последние так и остались лежать нетронутыми, завернутые в коричневую бумагу. Мистер Давенпорт собирался появиться в них на юбилее одного из многочисленных приятелей, и отмахнулся от возражений Элоиз, когда она сказала, что тратить десять долларов ради одного вечера неразумно, учитывая состояние их банковского счета. Элоиз напрягла память: рубашка, запонки. Кажется все. А, нет… еще чертов галстук и ремень. Дядя Арчибальд был свято уверен, что истинному джентльмену полагается иметь не меньше двенадцати галстуков и столько же ремней. Для Элоиз оставалось загадкой, какое сакральное значение придавал опекун этой цифре – галстуки и ремни никак не влияли на ее жизнь, другое дело – количество долгов. Этот вопрос касался ее напрямую. Стоять здесь и дальше, втаптывая в паркет собственное достоинство, Элоиз не собиралась. Не было смысла злиться на хозяйку, требующую свои деньги, но в груди все равно заворочалась ярость. Хотя злилась Элоиз больше не дядю – еще с утра она чувствовала, что ехать за тканями – плохая идея и понимала, почему он послал ее к мадам Фурье. Наверняка допускал такое развитие событий, и на всякий случай решил отправить племянницу на передовую. — Что ж, — она расправила плечи, небрежно поправила шляпку, давая понять, что уничижение в голосе мадам Фурье нисколько ее не задело, — жаль. Куплю ткани у сеньора Санторо, — фамилию главного конкурента француженки она произнесла нарочито медленно и, разумеется, не собиралась к нему идти. — Доброго вам дня. Элоиз грациозно развернулась, подобрала подол темно-синей юбки, пошитой на заказ в лучшие времена, когда их еще не осаждали кредиторы, и направилась к выходу. — Мисс Давенпорт, — мадам Фурье окликнула ее, когда пальцы Элоиз уже легли на блестящую ручку. Она обернулась через плечо. — Если в течение двух недель вы, или ваш дядя не внесете часть оплаты, я буду вынуждена… — Мы внесем оплату, — перебила Элоиз. Голос против воли взлетел на тон. — До свидания. Щеки горели, хотелось выскочить на улицу, хлопнув дверью, так, чтобы звякнули стекла, но вместо этого она с показной неторопливостью, потянула ручку под гневный перезвон серебряных колокольчиков наверху. Несколькими минутами позже, она упала на скамейку и лишь тогда перевела дыхание. Апрельский полдень целовал лицо прохладным дуновением, обнимал запахами цветущих вишен вдоль тротуара, но Элоиз едва замечала эту ласку. Фоновым гулом долетал стук экипажей по камням брусчатки, голоса прохожих, что проплывали мимо нескончаемым потоком и еще тысячи и тысячи звуков Нью-Йорка – города, в котором по слухам, исполняются самые дерзкие мечты. Или обращаются в прах, если тебе не повезет. Взгляд Элоиз выхватил нищенку на противоположной стороне улицы: она сидела у края тротуара, жевала булку, а рядом стояла жестяная тарелка для подаяний. Женщина была молода, лет тридцать пять не больше, и Элоиз даже могла бы назвать ее симпатичной. Как же так вышло, что она оказалась на улице? Быть может, уже родилась здесь или сбежала из работного дома, а, может… ее жилье отобрали за долги? Элоиз представила себя: грязную, в обносках, сидящую у входа в ателье мадам Фурье, в надежде, что щедрые леди и джентльмены бросят в ржавую кружку пару монет, которых хватит на миску супа. Вздохнув, она перешла дорогу, едва не угодив под колеса экипажа, подошла к нищенке и отдала последние двадцать центов. Она и раньше не держала при себе много денег, предпочитая выписывать чеки, но теперь не было ни чеков, ни наличности. — Да благословит вас Господь, благородная леди, — нищенка спрятала монету в складки грязного платья непонятного цвета. — Добрая, добрая леди! Она заискивающе кивнула, но в глазах прятались зависть и неприязнь. Ей было невдомек, что «благородная леди» погрязла в долгах, нищенка ничего не знала о ней – видела шелковую блузку, юбку из дорогого муслина и модную шляпку с цветами и бабочками. Нарядный фасад. Элоиз торопливо ушла. Отсюда до Истерн Парквей было минут двадцать пешего ходу – можно, конечно, порыться в карманах ридикюля, в надежде отыскать мелочь на извозчика, но она решила прогуляться. Ходьба упорядочивала мысли, перебирая ногами, Элоиз легче справлялась с тревогой. По левую руку блестели витрины магазинов, в которых она когда-то не смотрела не ценники, рестораны манили запахами кофе и свежей выпечки, но сейчаc не хотелось ни есть, ни пить. Если мадам Фурье сдержит угрозу и подаст на них в суд… Элоиз сглотнула. Станется и того, что мерзкие особы вроде Сары Теренс и ее несносной мамаши пускали слухи, что ни сегодня-завтра банкиры отберут у Давенпортов жилье. Шаги сами с собой ускорились, и через пару минут Элоиз остановилась, чтобы перевести дух. Достала из ридикюля зеркальце, поправила выбившуюся из-под шляпки светлую прядь и продолжила путь. Детство и юность, проведенные в высшем свете, научили ее спокойствию и умению держать лицо. Она могла изящно ответить на колкую фразу или выдать ее сама, флиртовать, не показывая интереса и (о, боги!) скрывать страх при виде ос, которых боялась до истерики и потеющей спины. Но кое к чему жизнь ее не подготовила. Выросшая в тепле и достатке, под заботой дяди, на чьи холеные плечи легла обязанность содержать ее, Элоиз первое время ни в чем не знала нужды. Ей было двенадцать, когда лихорадка унесла в могилу ее родителей, и она оказалась под опекой дяди. Элоиз переехала в его дом, получила в распоряжение огромную комнату на третьем этаже и целый гардероб новых платьев. Справедливости ради она не могла упрекнуть его в скупости или, упаси Господь, жестокости – дядя, как мог, баловал ее, дарил игрушки и наряды, покупал сладости и прочие мелочи, радующие любого ребенка. В силу юного возраста Элоиз не могла заниматься финансовыми делами, и управление ее солидным наследством целиком и полностью перешло в руки мистера Давенпорта. Арчибальд же считал себя человеком ответственным и полагал, что может распоряжаться средствами по своему разумению. Но, разумения, очевидно, было маловато, ибо через несколько лет солидный финансовый запас Давенпортов исчерпал себя. Элоиз к тому времени исполнилось пятнадцать – возраст, в котором девушки выходили в свет, и Арчибальд заказал для нее три бальных платья. Появляться в одном наряде больше двух раз считалось моветоном, поэтому на балы Элоиз выезжала редко. Зато Арчибальд не пропускал ни одного, объясняя это тем, что так проще завести нужные связи. Некоторое время ему удавалось держать в секрете проблемы с деньгами, а редкие выходы племянницы в свет он объяснял тем, что Элоиз «не одобряет светского легкомыслия». Сама она, конечно, злилась, понимая, что дядя истратил ее наследство, но поделать ничего не могла: родительский дом был продан, а банковский счет пуст. Идти ей было некуда. Ну, разве что, замуж – однако желающих взять в жены пусть и хорошенькую, но бесприданницу, пока не нашлось.

***

Обитый деревянными панелями холл особняка на Истерн Парквей встретил ее светом и тишиной. Здесь было уютно и безопасно. Благонадежность и роскошь глядели из каждого угла: дядя знал толк в создании интерьера. Бóльшая часть наследства Элоиз ушла на покупку и обустройство этого коттеджа – Арчибальд купил его сразу, как получил право опекунства. «В один прекрасный день все это перейдет тебе, солнышко», сказал он, когда Элоиз впервые ступила за порог нового дома. Она поставила ридикюль на блестящий комод, прислонилась к стене, выдохнула и… заметила возле сумочки конверт с красной гербовой печатью. Орел на фоне звездно-полосатого флага. Банк Соединенных Штатов. Открывать не было смысла – она и так знала, что обнаружит внутри. Вдоль позвоночника пробежала дрожь, а в животе скрутился узел. Воображение снова подкинуло страшные картинки: судебные приставы в темно-синей форме выносят из дома мебель, посуду и безделушки. «Перестань», Элоиз одернула себя. Еще не все потеряно, и пока у них никто ничего не забирает. — Дядя! В глубине дома раздались шаги: легкие, семенящие, и через несколько секунд из арки коридора вышла Дороти. С тех пор как месяц назад им пришлось рассчитать экономку, юная ирландка помимо уборки и сервировки стола, занималась в том числе и ведением хозяйства. — Он еще не вернулся, мисс. — Дороти, как всегда была в прекрасном настроении, хоть ее жалованье и сократилось вдвое. Но рыжеволосую красавицу это не пугало. Пока она служила Давенпортам, у нее, как минимум, имелась крыша над головой. — Давно принесли эти письма? — спросила Элоиз. — Около часа назад. Элоиз посмотрела на календарь. Ну, конечно – сегодня последний понедельник месяца, и банки напоминают о себе. — Подать вам обед, мисс? — Дороти ласково коснулась ее руки. — Нет, — Элоиз покачала головой и протянула ей шляпку. При мысли о еде к горлу подкатила тошнота. В желудке было пусто, но она не могла думать ни о чем, кроме проклятых счетов. Элоиз поднялась в спальню, скинула туфли и забралась на кровать. Несколько минут она смотрела на конверт, покусывая губы и борясь с желанием выбросить его в камин. Ах, если бы это решило их проблемы! Наконец, собравшись с силами, Элоиз разломила сургучную печать и достала письмо. «Уважаемые мистер и мисс Давенпорт, В дополнение к письмам от 3 июля, 29 августа и 14 сентября уведомляем вас, что ваш повышенный кредитный лимит действителен до 19 октября текущего года. Также сообщаем, что вы существенно превысили оговоренный лимит в 3000 долларов. На данный момент ваш долг банку составляет 6,794,78 долларов. Во избежание штрафных санкций и последующего за ними судебного разбирательства вам необходимо внести 275 долларов и 78 центов не позднее 30 сентября текущего года. А также явиться в банк и обсудить сложившуюся ситуацию с вашим кредитором. С уважением, Гарольд Пирс, управляющий отделением» Она тихо выругалась. У нее не было трех сотен долларов, и вряд ли они имелись у дяди. А значит… Элоиз беспокойно огляделась, прикидывая, что из имеющегося можно продать. Конечно, если она свои принесет безделушки в ломбард, об этом узнают все, но так ей, возможно, удастся набрать хоть часть необходимой суммы. Элоиз представила ядовитую улыбку Сары и то, как за наигранным сочувствием в ее голосе сквозит плохо скрываемое торжество: «Ах, милая! Это так ужасно! Я была шокирована, когда узнала, в каком гибельном положении вы находитесь». И она бы легко это пережила: Бог свидетель, ей не привыкать к шепоткам за спиной, но кредиторы, будь они неладны, до сплетен не опускаются. Они рушат не репутацию – они рушат жизни. Проблема была в другом – даже если продать все шкатулки и статуэтки, три сотни долларов ей не набрать. Элоиз опустила глаза на указательный палец. Золотое кольцо с изумрудом осталось у нее от матери. В верхнем ящике тумбочки лежали цепочка и серьги из того же комплекта – последнее напоминание о родителях. Элоиз покрутила кольцо. Пожалуй, она может расстаться с ним. В конце концов, это лучше, чем потерять дом. На дядю Элоиз не слишком рассчитывала. Зная, в каком щекотливом положении они находятся, Арчибальд, тем не менее, продолжал жить на широкую ногу, веря, что все наладится само собой. Возможно, у него и был какой-то план, но делится им с племянницей он не спешил.

***

Дядя вернулся через пару часов. Он был в приподнятом настроении, которое не испортило даже письмо из банка. Арчибальд покровительственно улыбнулся, похлопал ее по руке и успокоил, что дом у них никто не заберет. — Неужто ты думаешь, что я оставлю моего птенчика без крыши над головой? — засмеялся он и потрепал ее по щеке. — Побеспокойся лучше о том, что наденешь к Теренсам. Его упитанное и румяное лицо светилось непоколебимой уверенностью в благополучном исходе, а Элоиз оставалось лишь дивиться такой беспечности. — Я туда не собираюсь, — ответила Элоиз, гоняя вилкой остатки зеленого горошка вперемешку с соусом. Она посмотрела на дядю и добавила скептически, — полагаю, миссис Теренс на это и рассчитывает. К вечеру погода испортилась. Тяжёлые капли барабанили по стеклу, и тоскливо гудел ветер в каминной трубе. Забравшись с ногами на постель и укрывшись от внешнего мира драпировкой тяжёлого полога, Элоиз допивала чай. Она поняла, что не прогадала, решив остаться дома, и плевать, что Сара наверняка исторгнет очередную порцию сплетен по этому поводу. Но, появись Элоиз на приеме, ей пришлось бы весь вечер играть на публику: улыбаться, поддерживать никчемные беседы, флиртовать, а сил на это уже не осталось. Она уже почти расправилась с остатками чая, когда услышала скрип открывающейся двери. Дядя. Только он мог позволить себе входить в ее комнату без стука. — А ну-ка, вылезай на свет Божий, — сказал он прежде, чем Элоиз успела отодвинуть полог. — У меня для тебя кое-что есть. Выглянув наружу, Элоиз увидела стоящую рядом Дороти. В руках у неё было потрясающей красоты платье. Горничная держала его бережно, так, чтобы длинный шлейф не касался пола. Кремовый шёлк переливался в свете канделябров, и на несколько секунд Элоиз потеряла дар речи. — Что это?— Она спустилась с кровати, но подходить не спешила. — Подарок, — лицо дяди светилось как шёлк преподнесенного им платья, — иди же сюда, — засмеялся он, — оно не кусается. Платье-то, может и не кусается, подумала она, подходя, а вот цена его... Последним подарком полученным от дяди, была записная книжка в синем кожаном переплете стоимостью в один доллар — мистер Давенпорт преподнёс ее Элоиз на минувшее Рождество. С тех пор как их банковский счёт дал течь, дорогие вещи были не в чести. «Такой красивой девушке, как ты, ни к чему обвешиваться, словно рождественская елка», говорил дядя, подразумевая конечно, то, что Элоиз может рассчитывать лишь на самое необходимое. — И по какому же случаю? Пальцы коснулись изумительно гладкой, чуть прохладной ткани, и Элоиз невольно затаила дыхание. — Разве нужен повод, чтобы побаловать любимую племянницу?— мистер Давенпорт заговорщицки подмигнул. — Теперь-то согласна поехать к Теренсам? Что-то происходило, но Элоиз не понимала, что именно, и ей это не нравилось. Не нравилась улыбка дяди и его карамельно-сладкий голос. Даже роскошное платье вызывало смутную тревогу, хотя пальцы ее по-прежнему гладили шелковую ткань. — Дороти, оставь нас, — Элоиз забрала у неё платье и положила на кровать. Выждала, пока за служанкой закроется дверь, хоть и знала, что та все равно подслушает – не со злым умыслом, но из врожденного любопытства. Затем повернулась к мистеру Давенпорту. — Давайте уже начистоту, дядя, — она подошла ближе и посмотрела Арчибальду в глаза. — Что все это значит? Ещё вчера вы отказали мне в починке туфель, а сегодня... вот это. — Тебе не нравится платье? — Мне не нравится, что вы держите меня в неведении. Элоиз понимала, что ходит по самой грани дозволенного: дядя ее опекун, ее благодетель и разговаривать в подобном тоне, с тем, под чьей крышей она живет и с чьего стояла ест, как минимум неразумно, но она понимала и то, что должна быть в курсе. — Просто оденься, приведи себя в порядок и спустись вниз, — мистер Давенпорт погладил ее по плечу, и эта неуместная ласка навела еще большие подозрения, одновременно сбивая с толку. Дороти помогла ей собраться. Ловкие пальцы молодой ирландки без труда уложили волосы в легкую ракушку, оставив на свободе боковые пряди. — Ну, точно греческая богиня, — сказала она, пока Элоиз разглядывала собственное отражение. Платье сидело так, словно его пошили специально для неё: тонкие лямки подчёркивали хрупкость плеч и белизну кожи. Вырез был глубоким, но не слишком открытым. Шёлк струился вдоль тела, переливался в мягком свете. Элоиз не помнила, когда последний раз надевала нечто подобное. Может, даже вообще никогда. Однако, восторга она по-прежнему не испытывала, а вот насторожённость росла. Когда она спустилась вниз, Дороти сообщила, что дядя уже уехал, но прислал за племянницей отдельный экипаж. По дороге Элоиз рассматривала дождливую темноту с размытыми красками огней, но мысли её витали далеко. Что же все-таки задумал старый черт? Она с большей вероятностью поверила бы, что небо и земля поменялись местами, чем в бескорыстие Арчибальда. После кончины родителей жизнь преподнесла ей горький урок – люди редко делают что-то «просто так». Даже близкие. А порой, в особенности близкие. Положа руку на сердце, Элоиз отчасти разделяла такой подход, но ей не нравилось быть в нем инструментом достижения цели. Тем более той, о которой она не имела понятия. Разглядывая сбегающие по стеклу капли, подсвеченные красками уличных фонарей, Элоиз перебирала догадки, прикидывая, насколько вероятна каждая из них. Наконец, экипаж остановился, и через несколько секунд она услышала, как спрыгнул с облучка возница. К горлу подкатило волнение, хотя Элоиз и не могла сказать, что именно ее тревожило. Это была даже не тревога, скорее – досадный дискомфорт. — Мисс Давенпорт, — снаружи, за открытой дверью стоял возница и протягивал ей руку. Ноги обдало холодком, стоило выбраться из тёплого убежища экипажа . Поверх платья на ней была лишь тонкая накидка с завязками у горла . Никакой практической функции она не несла, зато тотчас промокла, пока Элоиз, поддерживаемая возницей, бежала к высоким ступеням особняка. Теренсы жили в тихом районе: в Нью-Йорке таких раз, два и обчелся, а цены на землю поднимались выше, чем Статуя Свободы. Атлантик Авеню, где стоял дом Давенпортов, считался не менее престижным, но разница заключалась в том, что Теренсам не грозило выселение. Их почтовый ящик не давился письмами от кредиторов, а Сара, переступая порог магазина, не скрещивала пальцы в надежде, что владелец забудет о долге. В последнюю их встречу заклятая подруга окружила Элоиз душным сочувствием, театрально вздыхала, а в глазах в это время плескалось радостное злорадство. Элоиз вдохнула осеннюю прохладу, позволяя ей наполнить легкие до отказа, а выдыхая, представила, как вместе с паром, из тела уходит напряжение. К её удивлению, желание развернуться и уйти немного отпустило. — Добрый вечер, мисс Давенпорт,— вышколенный, как выставочный пёс дворецкий помог ей снять мокрую накидку, — хозяйка и гости в главном зале. В особняке имелось три гостиных, самой большой из которых пользовались редко, лишь по особым случаям. В груди Элоиз вспыхнуло любопытство. Она не знала о подробностях вечера, но раз миссис Теренс устроила приём в главном зале, значит, происходило что-то интересное. …Массивные двери в стиле барокко были распахнуты настежь, от света люстр и пестроты нарядов слепило глаза, тихая музыка сливалась с голосами. Элоиз остановилась на пороге. Один, два, три, четыре... Тринадцать человек. Торжеством это, конечно, не назовёшь, но то, что леди Теренс вложилась на славу, было очевидно. Чего стоил ломящийся от угощений стол и приглашённые музыканты в углу. Алиенора Теренс любила роскошь, но после смерти мужа деньгами не разбрасывалась. Подгоняемая любопытством, Элоиз зашла в комнату, взглядом выискивая хозяйку, и почти сразу нашла ее – небесно-голубое платье Алиеноры бросалось в глаза знакомой вычурностью. Рядом, такая же яркая и приторно-сладкая, стояла Сара. В розовом платье с пышными рукавами-буфами, тонущая в обилии кружев и бантов она и впрямь напоминала пирожное из французской кондитерской. Сходство оказалось таким ярким, что Элоиз почувствовала во рту липкую сладость. Увлечённые беседой с каким-то мужчиной, они не сразу заметили ее присутствие. Пару секунд она стояла за спиной незнакомца, разглядывая темные, слегка вьющиеся на концах волосы, и прикидывала, как бы заявить о себе, не нарушив правил этикета. Наконец взгляд Алиеноры упал в сторону и остановился на Элоиз. Кокетливая улыбка тотчас сменилась кислой миной. Элоиз хватило мгновения, чтобы понять – сегодня её здесь никто не ждал. — Миссис Давенпорт, — теперь, когда путей к отступлению не было, осталось лишь улыбаться, — Сара, — Элоиз по очереди кивнула каждой из них, — добрый вечер. Мужчина, с которым они так оживленно беседовали, повернулся в её сторону. Голубые глаза встретились с её собственными, и на мгновение Элоиз потерялась. Ощущение походило на то, когда идёшь по пологому дну и вдруг проваливаешься в омут. Незнакомец улыбался, но его взгляд – внимательный, с прищуром, пробежался по ней с головы до ног и обратно. Их глаза снова встретились. — Позвольте представить вам нашу подругу, — елейный и одновременно режущий слух голос миссис Теренс прозвучал как сквозь толщу воды, — мисс Элоиз Давенпорт. Элоиз, это сэр Томас Райт. В уголках глаз обозначались едва заметные морщинки, и наваждение рассеялось. Элоиз выдохнула. — Счастлив познакомится, мисс Давенпорт, — голос у него был мягкий, с хрипотцой. Она различила в нем британский акцент Томас взял ее руку, и Элоиз ощутила прикосновение губ к тыльной стороне ладони. — Я наслышан о вас. — Он как-то неопределенно улыбнулся. Элоиз бросила мимолётный взгляд на Сару, гадая, что именно та успела наговорить Томасу – вряд ли это было что-то хорошее. Заклятая подруга отвернулась. — Вот как? А мне о вас совсем ничего не известно, — Элоиз кокетливо улыбнулась. — Вы англичанин? Черт. Надо было спросить «Вы британец?» Элоиз мысленно дала себе подзатыльник, молясь, чтобы новый знакомый не оказался шотландцем, ирландцем или валлийцем. В таком случае ее вопрос прозвучал бы как оскорбление. — Абсолютно точно, — Томас все так же смотрел изучающе, но взгляд его потеплел, — я из Кента. Она ответила дежурной улыбкой, продолжая ненавязчиво его разглядывать. Высокий лоб, ярко очерченные линии скул и прямой нос – лицо, не обладающее эталонной красотой, но все равно притягивающее взгляд. Он смотрел дружелюбно, однако Элоиз, вдруг почувствовала смутную тревогу. — Сэр Томас приехал в Нью-Йорк пять дней назад, — голос Сары мало что не звенел от восторга, — а я была счастлива показать ему город. Алиенора едва заметно дёрнула дочь за руку, а Элоиз с трудом удержалась от смешка – восхищение Сары было столь явным, что буквально искрило в воздухе. — Сэр Томас баронет, — мягко добавила Алиенора, чтобы хоть как-то сгладить неловкий момент, — и предприниматель. В прищуренных глазах и надменной улыбке миссис Теренс читался вызов. «Даже не питай надежд, дорогуша». Она, конечно, уже присмотрела его для своей дочери. В другом месте Элоиз непременно пофлиртовала бы с новым знакомым – не мешало бы щелкнуть Сару по носу, чтобы не задирала его слишком высоко. — Была рада познакомиться, сэр Томас, — с дежурной улыбкой сказала она, пока в груди ворочалось что-то неопределённое. — Прошу извинить, но я должна отыскать дядю. Элоиз развернулась, спиной чувствуя три устремлённых на неё взгляда. Раздражение, недовольство... и интерес. Арчибальда где-то затерялся. В главном зале она его не нашла, в курительной и бильярдной тоже. Вернувшись к гостям, Элоиз заняла выжидательную позицию у окна. Здесь царил полумрак, алый бархат драпировок скрывал от любопытных глаз, а шампанское сгоняло напряжение. Из приоткрытой форточки тянуло холодком, но Элоиз лишь краем сознания отметила, что плечи покрылись мурашками – мысли были заняты совсем другим. Дядя конечно знал, кто будет на приеме у Теренсов – вот и нашёлся ответ, почему он разорился на платье. Пользуясь тем, что ее никто не видит, Элоиз прислонилась к прохладной стене. В другом конце Сара вертелась возле нового знакомого, жеманно хихикала, а рядом неусыпно бдела Алиенора. Лица Томаса Элоиз не видела, но лишь до тех пор, пока он не повернулся, и его взгляд, пометавшись по залу, не остановился в углу. Он что-то сказал Саре – даже из своего укрытия Элоиз разглядела, как официально он поцеловал её руку, видела растерянность на лице знакомой. Впрочем, ее собственное лицо вытянулось не меньше, когда Томас, лавируя между гостями, направился к ней. На ходу взял с подноса у официанта два бокала, и, прежде чем она успела встать, оказался рядом. — Можно? Элоиз посмотрела на него снизу вверх. — Пожалуйста, — она чуть сдвинулась в сторону. Их лица оказались на одном уровне. — Если я помешал вашему уединению, так и скажите, — Томас протянул ей бокал. — Но мне показалось, что вы несколько потеряны. Элоиз подавила усмешку. Заморскому принцу лучше не знать, что больше всего ей хотелось отыскать дядюшку и огреть чем-нибудь тяжёлым. О чем он вообще думал? Выставлять её напоказ перед чужим поклонником, в надежде, что тот сместит фокус внимания с завидной невесты на сироту-бесприданницу? — Нет, просто оказалась здесь неожиданно для себя. Колючее тепло шампанского разлилось по телу и осело в голове. — И все же вы здесь, — сказал он с улыбкой. «Да, потому что кое-кто решил выставить меня как лошадь на базаре», хотелось сказать ей, но Элоиз лишь пожала плечами. — Делать нечего – положение обязывает. Элоиз посмотрела туда, где стояли Сара и ее мать. Конечно, их заметили. — Что-то не так? — Томас нахмурился. Даже с другого конца зала Элоиз видела ярость на лице Сары, и её было можно понять: Элоиз явилась без приглашения, вмешалась в разговор, а в довершение имела наглость шептаться с чужим поклонником в темном углу. — Думаю, мне лучше уйти, — Элоиз поднялась с кушетки, — нас могут не так понять. Томас растерянно посмотрел на неё, затем огляделся и поймал взгляд Сары. — Простите, ради Бога, — сказал он, потирая лоб — это вовсе не то, что вы, должно быть, подумали. Я и мисс Теренс вовсе не... — Мне надо отыскать дядю, — Элоиз не дала ему закончить. — Была рада с вами познакомиться. А сейчас прошу меня извинить. И, прежде, чем Томас успел остановить ее, торопливо ушла. Ей было жарко, виски сдавливал невидимый обруч, но духота комнаты не имела к этому отношения.