Икар

Итак, Финрод проиграл дуэль с Сауроном, потому что пел про любовь, добро и честь. Но Саурон — Саурон знал, как на это ответить, он умел сражаться против этих вещей, он сражался против них ещё до рождения Финрода, ещё до пробуждения эльфов. И он пел про лицемерие Финрода, используя его совесть, его боль, его страдания против него. Ты поёшь мне о добре, чести и вере, но ты забыл, что твои люди отвернулись от добра? Что они отвергли честь в Альквалондэ, что они забыли о вере в Хэлкараксэ? Как ты можешь петь о победе любви, когда сам не веришь в неё полностью, когда дорога, которая привела тебя к этому моменту, была полна крови, ненависти и предательства? И Финрод не мог ничего этому противопоставить, потому что в душе он думал, что Саурон прав. Ты не должен быть абсолютно чист и невинен, чтобы победить кого-то тем способом, которым попытался победить Финрод, но ты должен твёрдо верить в свою правоту и в то, о чём ты поёшь. В первую очередь это битва твоей воли и чужой. И именно поэтому у Лютиэн получилось выиграть эту битву, потому что она искренне верила в свои силы, потому что она не была связана никакими клятвами и обещаниями, и её вела только любовь. Но есть и другие способы победить зло и ненависть. Не все из них имеют в своей основе добро, не все из них разумны и безопасны. И, в частности, Келебримбор вполне мог бы пойти по какому-то из таких путей. Он сделал кольца из желания исцелить мир, но ещё — он сделал их из гордыни, с намерением сотворить что-то красивее и полезнее, чем Сильмариллы, желая уподобить Средиземье Валинору. Он отрёкся от своего наследия и грехов своего рода — но потом решил, что может их переписать, затмить своими деяниями смерть и братоубийство, и звезда Феанора снова появилась на его творениях и зажглась над его городом. И он мог присоединиться к Саурону в самом конце. Скорее всего, тот ему это предлагал, и, вполне возможно, даже искренне, настолько, насколько Саурон может быть искренним. Но Келебримбор этого не сделал, и он выстоял перед болью и пытками и умер, так и не открыв местонахождение Трёх. Но наверняка был момент, когда он засомневался, когда он посмотрел на Саурона и подумал, это кто-то, кто был моим другом, это кто-то, кто тоже хочет помочь миру в его понимании. Может, я могу стоять рядом с ним, может, я могу быть его совестью, может, я могу останавливать его, когда он будет заходить слишком далеко. Может, это лучший вариант, чтобы защитить всех остальных и построить тот мир, о котором мы мечтали, равный Западу по красоте. И, как и в случае с Сауроном, его благие намерения могли бы стать его погибелью. Но в итоге он не поддался искушению, и он принёс себя в жертву немного иначе. Но что если, когда Берен прибыл в Нарготронд, Келебримбор пошёл вместе с ним и Финродом? Что если он отказался от отца раньше, что если он решил, что не может позволить Финроду встретиться с роком в одиночку? И вот он стоит, пока Финрод поёт, и видит, когда Финрод спотыкается и запинается, когда он начинает проигрывать. И он осознаёт, что идея Финрода не сработает, что единственный из них, кто действительно верит в свою правоту и безвинность — это Берен, который, будучи человеком, ничего не знает о Песнях Силы. Конечно, и сам Келебримбор не так силён в подобных заклинаниях, как род Арафинвэ. Но он — даже отрёкшись от них — сын Куруфинвэ, внук Феанаро, и внутри него горит такой же пламенный дух. В первую очередь это битва твоей воли и чужой, а не битва магий, и воли у Келебримбора достаточно. И поэтому, когда Финрод падает, личины на их отряде всё ещё держатся. Когда Финрод падает, какая-то другая воля останавливает Саурона от дальнейших действий, и кто-то другой делает шаг вперёд, чтобы продолжать петь. И Саурон смеётся, потому что, если этот кто-то хочет сразиться с ним даже после неудачи его друга, что ж, Саурон не против поставить на место и его. Итак, Келебримбор делает шаг вперёд. И он знает, что Финрод пытался потушить огонь Саурона и проиграл, но. Но иногда ты можешь бороться с огнём с помощью него же, и иногда твоё пламя может стать настолько большим, что полностью поглотит предыдущее. И кое-что ещё, что он знает, или что осознал только сейчас: Саурон не полностью понимает боль. О, он может думать, что понимает её, он может считать себя знатоком в области страданий. Но он может только причинять боль другим, и он знает её лишь в других. Он никогда не испытывал её сам, пока ещё нет. И Саурон начинает петь про кровь Альквалондэ и холод Хэлкараксэ. И Келебримбор — Келебримбор не противоречит ему. Как он может отрицать правду? Да, поёт он в ответ. Я убийца, и я предатель, и я ощущаю это каждой клеткой моего тела. Услышь моё страдание и услышь боль и страдание каждой души, которую я погубил, каждого ребёнка, потерявшего родителей и каждого родителя, потерявшего детей. Услышь боль народа, похоронившего короля и покинувшего свой дом, боль народа, покинувшего своих друзей и похоронившего короля во второй и в третий раз. И он не скрывает своего чувства вины, но вместо этого принимает его. Его и любое другое негативное чувство, которое Саурон только может представить, он принимает боль, ненависть и гнев, он пропускает их через всю свою сущность, он строит для этой боли алтарь и приносит на нём себя в жертву. И он чувствует, что из его ушей, носа, даже рта в перерывах между строками течёт кровь. Но он продолжает петь, и он чувствует, как всё то, о чём он поёт, эхом отзывается в его теле, разуме и душе. Отзывается в нём — но и в его противнике тоже. И есть два варианта того, как это может закончиться. В обоих из них Саурон сбегает, впервые столкнувшись с кем-то, кто посмел использовать его же методы против него. И может, такая полупобеда стоит Келебримбору жизни, потому что ни одно тело, ни один разум и ни одна душа, какими бы сильными они ни были, не могут чувствовать боль тысяч и остаться целыми и невредимыми после этого. И он сгорает, сжигает себя заживо, как Феанор до него, и он принимает и это тоже, и, как и Келебримбор Второй Эпохи, побеждает даже несмотря на свою смерть, покупая жизни других ценой своей собственной. Но может, эта история заканчивается не так. Может, мораль в том, что огонь нельзя сразить огнём, может, цена за такую победу будет выше, чем жизнь. Может, после того как прошло немного времени, Келебримбор с удивлением понимает, что он не сгорает внутри, не растворяется в пылающем пламени боли. Что с каждой нотой и каждым словом он, наоборот, чувствует, что становится сильнее, и боль, которую он ощущает — что ж, это не только та боль, о которой он пел изначально. Потому что здесь, на острове Саурона, у ворот его крепости? Здесь всё построено на боли и из боли. И эта боль, это страдание передаются Келебримбору, безусловно, но они также передают ему и свою силу. Каждый стон узников в подземелье теперь принадлежит ему. Каждый окровавленный камень, каждый кусок выженной земли. И каждая искажённая душа внутри орка тоже, потому что орки — орки созданы из боли и страданий, и это всё, чем они являются. И он вдруг понимает, что и всё остальное, всё, что есть у Саурона на этом острове, теперь принадлежит ему. Потому что Саурон построил своё королевство на силе боли, но вот кто-то, кто знает боль и её силу лучше, чем палач — кто-то, кто был и палачом, и жертвой. И Саурон сбегает, но орки? Орки продолжают удерживать отряд Финрода. И они смотрят на Келебримбора, со страхом, да, но также и с подобострастием, и они спрашивают: “Какие будут приказания, господин?”