Пап, а откуда берутся дети?

      Робкое утреннее солнце мягким светом заливало равнину, обрамляя сияющим контуром грозные горные пики, темнеющие на фоне сонно розовеющего неба. Ни звери, ни птицы, ни цветы ещё не проснулись. Один лишь он глядел на зелёное море трав и на ленивый бег тёмных после ночи облаков и чувствовал нагретое первыми лучами дуновение ветра, несущегося над землёй. Ветер нерешительно потрепал его заплетённые в хвост волосы.       Предстоит ещё долгий путь до того места, что должно стать для них домом. Пора идти, чтобы успеть до заката.       Новым домом. — Филамина, доченька, просыпайся. — Ну, пап, ещё даже птички не поют, — зевая, протянула девочка. — Знаю, но нам нужно идти. — Ну, пожалуйста, давай ещё поспим… — Хорошо, можешь поспать у меня на руках, — аккуратно поднимая свою малышку, согласился он, с юмором добавив, — но ты уже большая и тяжёлая, так что долго я тебя нести не смогу.       Обняв папу покрепче, девочка звонко рассмеялась. Она уткнулась носом в его плечо и быстро заснула вновь. Зря он всё-таки позволил ей вчера играть у озера с отражением луны всю ночь. Зря — это точно, однако, как он мог бы что-то запретить этой маленькой любознательной исследовательнице.       «Папа, смотри, как бы вода не волновалась, луна всегда отражается на ней спокойно. А знаешь почему?» — спросила она, лишь для того, чтобы сказать свой ответ, — «Потому что она отражается только когда вода тоже спокойна. Когда вода волнуется на ней нет луны, а есть только её свет. А когда люди волнуются они тоже видят лишь свет?»       «Когда люди волнуются, Филамина, они видят не только свет, но и надежду.»       «А откуда берётся надежда, пап?»       «Луна светит ночью, когда темно и страшно. Она не даёт нам заблудиться в темноте. Она остаётся с нами, даже когда солнце уходит, она всегда остаётся с нами. Отсюда и берётся надежда, милая. Не нужно видеть луну, чтобы идти на свет, однако, идя на свет, ты увидишь луну.»       «Значит, как бы ни было страшно и темно, луна всё равно светит? А она не боится?»       «Нет, моя хорошая, она не боится, ведь её защищают все те, кто любит её.»       «А она защищает их.»       Проснувшись спустя пару часов от пения птичек, Филамина была готова с новыми силами исследовать мир. Она задавала сотни вопросов и едва успевала слушать ответы. Зелёные луга, сменившие вчерашние горные склоны, интересовали её куда больше. — Папа, папа, смотри какая бабочка! А вон там ещё одна, смотри, папа! А почему они такие разные? Эта такая цветная, а та просто беленькая? Боги забыли её раскрасить? — А зачем ей быть цветной? — Ну, это же красиво… — А так она разве не красивая?       Девочка задумчиво посмотрела сначала на папу, а потом на бабочек. Они летали среди цветов. Беленькая и цветная. Обе красивые. Она пошла посмотреть поближе, вытянув руку, для того чтобы бабочка могла на неё сесть, но бабочка была хитрее и села маленькой эльфийке на нос. — Ай! А-ха-ха-ха, папа, папа, смотри!       Резко развернувшийся при звуке «ай», папа с облегчением выдохнул. Хоть среди зелёного моря и не было видно никаких опасностей, он всё равно боялся за свою доченьку, которая уже однажды «Просто хотела погладить волчонка, папа, почему он зубки показывал? Я ведь сказала, что только поглажу», а до этого «Папа, смотри какой дракончик к нам летит, он совсем ещё маленький, нужно отвести его к маме!». Так и поседеть не долго.       Бабочка взмахнула крылышками и улетела дальше заниматься своими бабочковыми делами. — Пора перекусить. Что хочешь съесть сегодня? — Ягодный пирог! — А что-нибудь ещё кроме ягодного пирога? — Чай с мятой.       Он уже давно понял, что никакой суп или кашу, или любую другую «нормальную еду» в детей против воли не запихнуть, поэтому спокойно наколдовал на обед пирог с чаем.       С удовольствием съев два больших куска, Филамина вся перепачкалась в варенье, абсолютно забыв о чае. Конечно, можно было бы убрать варенье магией, но оттирать его от ребёнка вручную было гораздо более полезно в воспитательных целях.       Чмокнув чистую дочь в лоб, он отпустил её посмотреть, что же там в траве шуршит. Это оказался зайчонок. Маленький и пушистый рыже-серый комочек прыгал в траве. — Какой хорошенький! А можно его погладить? — Если он от тебя не убежит. — А почему он от меня убежит? Я же не страшная. — Он ещё маленький, поэтому боится всего, чего не знает, а тебя он как раз и не знает. — А как он перестанет бояться, если не узнает? — Хм, мы подманим его едой, её он точно знает. — Тогда, папа, сделай морковку.       Даже с морковкой в руках всё оказалось не так просто. Зайчонок убегал, но Филамина не хотела отступать и бежала за ним, пару раз чуть не упав, поэтому папе приходилось бежать рядом и ловить.       Зайчонок петлял в зарослях цветов и один раз даже скрылся из виду, но был вновь обнаружен. Он прибежал к норе и запрыгнул в неё. Так погоня закончилась. Запыхавшаяся девочка подошла поближе к норке и протянула к ней морковку, но зайчонок не показывался. — Положи её на землю, милая, тогда он не будет тебя бояться. — Точно? — Точно.       Филамина последовала совету и положила приманку на землю. Она села рядом и смотрела то на лежащую морковку, то на норку, из которой так никто и не показывался. Девочка встала и с грустным вздохом отошла. — Похоже, он меня всё равно боится.       Она посмотрела на папу и заметила, что тот улыбается, глядя куда-то за её плечо. Малышка нахмурила светлые бровки и развернулась. Оказалось, что зайчонок всё-таки вылез и грыз морковку своими маленькими зубками, а рядом с ним были два зайчика побольше. — Это его мама и папа, да? — Скорее мама и старший братик. — А где папа? — Хм, наверное, где-то на лугу бегает, ищет еду. — Значит он её зря ищет, если мы их покормили? — Ну почему же сразу зря? Они оставят её на ужин.       Из норки выпрыгнул совсем ещё маленький зайчонок, у которого шёрстка только недавно выросла и была ещё довольно редкой и тоненькой. Он подошёл к маме и начал грызть морковку рядом с ней. — Пойдём, Филамина, пусть кушают, не будем им мешать. Смотри какое облачко. На что оно похоже? — На зайчонка! А вон то — на палку или на змейку, да, скорее на змейку. Или всё-таки на палку…       Успешно сумев отвлечь дочку от зайчиков, он повёл её за ручку дальше по намеченному пути. Хоть его и можно было преодолеть просто телепортировавшись, показать ребёнку мир было гораздо важнее, пусть об этом решении и приходилось жалеть каждые пару часов. — А вон то облако как будто с облачонком. А у облаков бывают дети? — Нет, милая, у облаков их не бывает, потому что облака состоят из водяного пара, который поднимается наверх из-за солнечного тепла и движется из-за ветра. Облака не живые, поэтому у них нет детей. — Папа, а тогда откуда вообще берутся дети?       Пусть он и прочёл все книги мира, ответ на этот детский вопрос был слишком сложен и не содержался ни в одной из них. Не то, что бы он, сам Инвокер, не слышал об аистах или капусте, но это звучало слишком глупо, а для всей правды его дочь была ещё маленькой. И хотя для него она всегда будет оставаться маленькой, сейчас она такой совершенно точно была. — А-а-а, эм… ну… от большой любви, милая. — И я тоже появилась от любви? — Конечно, ты появилась от любви, — он наклонился, чтобы поцеловать своё солнышко в лобик. — Поэтому ты обо мне так заботишься, папа? А если я и есть вся твоя любовь? То есть теперь она вся у меня. Как же ты будешь когда я вырасту? Обещаю, что никогда-никогда от тебя не уйду! — не на шутку распереживавшись, она сильно-сильно обняла папу, который лишь посмеялся и начал гладить её по волосам. — Не переживай, Филамина, когда ты появилась, любви у меня стало лишь больше. Её нельзя забрать и она не может закончиться, потому что любовь нельзя ни увидеть, ни услышать, ни потрогать — её можно только чувствовать, а чувства не имеют ни начала, ни конца. — Но как из чувств могут появляться дети, если их нельзя ни увидеть, ни потрогать? — Эм… любовь, милая, это очень особое чувство. Она как магия. Самая-самая сильная в мире магия. — Поэтому она может создавать детей, да? Прямо как ты можешь наколдовать пирог? — Ну, не совсем уж как пирог, но, в целом, да.       Этот ответ устроил детское сознание, и Филамина со спокойной душой продолжила путь, разглядывая цветочки.       Мимо пролетела птичка.       Солнце клонилось к закату и свет его становился всё более тягуче-оранжевым, а тени заметно темнели, удлинняясь. Как хорошо, что выбранное для нового дома место было уже так близко. Между двух образующих незамкнутый круг скал располагалась прекрасная полная пёстрых цветов долина. — Папа, а ты меня любишь? — Конечно, люблю, моя хорошая. — И я тебя тоже люблю. Получается, у нас появятся дети? — Что? О, нет. Нет, конечно. — Но они же появляются от любви? — Да, но… эм… дети появляются у родителей, а ты пока ребёнок, — придумать ответ на такой каверзный вопрос оказалось ещё труднее, чем сказать откуда в принципе берутся дети, но он, как и любой хороший папа, смог найти подходящее объяснение. — А вот когда вырастешь, ты сможешь стать родителем и тогда от твоей любви появятся дети. — Тогда я не хочу вырастать! Я хочу всегда быть твоим ребёнком. — Ты и так всегда будешь моим ребёнком, Филамина. — Всегда-всегда-всегда? Даже когда вырасту и стану родителем? — Всегда-всегда-всегда, даже когда вырастешь, даже когда у тебя будут свои дети, даже когда у твоих детей будут дети. Всегда. — И через тысячу тысяч лет? — Тысяча тысяч — это миллион, солнышко. Да, даже через миллион лет. — Тогда ладно. — Смотри, мы пришли. Тебе здесь нравится?       Девочка оглядела долину, над которой летали стрекозы, и, радостно покивав головой, побежала вперёд изучать её.