Cape roller

Апартаменты царевны Меры Ксебелла Чала были обставлены настолько вычурно и безвкусно, что ей было неприятно там находиться, однако в «Vought» считали, что именно так должен выглядеть дом дочери Нерея, и спорить с агентами из отдела маркетинга было бесполезно. Все равно, что втолковывать акуле, будто песок вкуснее мяса — сухопутные не понимали, что атланты пусть и ценили роскошь, но никогда не стали бы изображать всю мебель в виде раковин. Стулья, трюмо, даже кровать представляла собой распахнувшую створки раковину моллюска, которая еще и закрывалась, отчего Мере казалось, что она лежит не в постели, а в пасти кракена, готовящегося ее проглотить. Все было выполнено в синих и голубых тонах, одну стену целиком декорировали окаменевшими кораллами, а вторую занимал аквариум с пестрыми веселыми рыбками, которые были самым милым и красивым во всей квартире. Гигантский барельеф, изображавший царевну выходящей из морских волн, вооруженную трезубцем, выглядел как насмешка: мало того, что Мере зачем-то изобразили плащ, так еще и значительно увеличили грудь и бедра, при этом заузив талию. Девушка была даже не похожа на себя, однако Эшли Баррет так шумно восхищалась барельефом, что царевне Ксебелла подумалось, что, возможно, это она совсем не разбиралась в искусстве. В комиксах Меру так же рисовали слишком уж фигуристой: и так не обделенная достоинствами, она невольно краснела, листая свежие выпуски, в которых помимо объема в груди дочери Нерея добавили еще и неприлично открытые костюмы. У атлантов не принято было стесняться своего тела, однако царевна считала это оскорбительным и унизительным — как Деву Ксебела могут воспринимать всерьез, если ее выставляют просто как объект вожделения?! В родных водах она была не просто женщиной и дочерью царя, а полноправной наследницей и будущей правительницей, а на суше в Мере видели просто смазливое личико и ладное тело, и неважно, сколько рыбаков во время шторма она спасла и как яро боролась за чистоту окружающей среды. Но не это было самым обидным; со временем Мера сможет завоевать уважение сухопутных, как бы «Vought Internetional» не старались показать ее пустоголовой куклой и придатком к мужчине. Девушку задевало другое: она ведь была царевной, потомком первых атлантов, любимицей Нерея и Надеждой Морей, а остальные супергерои, подопечные «Vought» и не только, относились к ней поверхностно и небрежно, как к пустой, источенной водой раковине. Будто в царевне Ксебела не видели достойной, словно она была не более, чем аниматор в рыжем парике, хотя она стояла на ступень выше некоторых людей. Поначалу Мера списывала все на некоторую узость мыслей сухопутных: многие вещи были им пока недоступны, требовались годы, чтобы у людей нашлись силы открыть свое сознание новому и принять то, что могло показать им диковинным, неправильным и непонятным, однако шли дни, а девушка так и не смогла стать своей в рядах суперов. Некоторых презирала она, а иные сами сторонились ее; находились и те, кто не стеснялся демонстрировать Мере свое пренебрежение: Королева Мэйв, чей титул был не более, чем прозвищем, относилась к Мере безразлично, без должного к царевне почтения, не стесняясь отмахиваться от дочери Нерея как от не слишком расторопной прислуги. Рыжая, с отблесками огня в волосах, на публике она вела себя словно лучшая подруга Меры, но как только камеры выключали и фанаты расходились, поворачивалась к девушке спиной. А-Трейн, спидстер, ничуть не похожий на смешливого Барри Аллена, грубый, нервный и надменный, предпочитал не замечать Меру, будучи слишком зацикленным на себе, а Черный Нуар как будто жил в своем собственном мире, обособленно от остальных, поэтому на него дочь Нерея и не особо обижалась. Однако поведение Хоумлендера нередко задевало царевну Ксебела; нет, она не мнила себя особенной и ни в коем случае не считала, что все сухопутные должны пасть перед ней на колени, но Хоумлендер иногда говорил такие вещи, за которые в океане его не пощадили бы. Мужчина ослепительно улыбался, смотрел прямо в глаза, и его взгляд отливал летним небом, а слова, которые срывались с языка, секли и хлестали, ввергая Меру сначала в замешательство, а затем — в гнев. С дочерью царя Нерея никто не смел так разговаривать, даже человек, который мог посоперничать силой с Суперменом; пусть за Хоумлендером стоял «Vought International», но на стороне Меры Ксебелла Чала были все семь морей! Но Хоумлендера это ничуть не волновало; когда девушка возразила ему по какому-то пустяковому поводу, о котором уже и сама не помнила, Хоумлендер посмотрел на нее ласково и снисходительно, как на ребенка, растянул губы в сладкой улыбке и елейно произнес: — Рыбы должны сидеть молча. Так что засунь свой язычок в жопу или жабры, мне похуй, куда, но сиди в своей раковине и не высовывайся, пока тебя не спросят. — Для сухопутного ты слишком много о себе думаешь, — высокомерно бросила Мера, чувствуя, как злой румянец прожигал ей скулы. Вода в графине бурлила, завиваясь водоворотом, словно в пасти Харибды, пальцы мелко дрожали, грудь распирало от возмущения; Хоумлендер оскорбил ее прямо при остальных сотрудниках «Vought», при Эшли, при белокурой Старлайт, которая стыдливо опустила глаза, будто сама в чем-то провинилась. Царевна Ксебела никому, даже лидеру Семерки, не собиралась позволять унижать себя, но и опускаться до уровня Хоумлендера не собиралась. Девушка мятежно вскинула голову, увенчанную зубчатой золотой тиарой, и приосанилась, отважно встречая взгляд Хоумлендера, вспыхнувший красным, будто в его зрачках зажглись лазеры. — Рыбка, ты не боишься, что я тебя поджарю? — Мера слышала, как сглотнула Старлайт и как часто, беспокойно задышала Эшли, выступившая вперед со слабой улыбкой; на вороте ее пиджаке цвета кофе с молоком была приколота брошь — ласточка, инкрустированная перламутром и черной эмалью. — Так, давайте мы все успокоимся, — попросила она, перебегая взглядом от Меры, с лицом красным, как помидор, на тянувшего в ухмылке губы Хоумлендера. — Вздохнем поглубже, расслабимся и постараемся спокойно все обсудить. Пожалуйста, сэр, не нужно ссориться. — Эшли, ты ебанулась? — весело осведомился Хоумлендер. — Тут нечего обсуждать. А если русалочку что-то не устраивает, то пусть пиздует обратно в океан и резвится там с дельфинами. Мера воинственно выдохнула, раздувая ноздри. — Тебе лучше бы следить за тем, что ты говоришь, — вода кипела, напитываясь ее яростью; Дева Ксебела могла бы утопить Хоумлендера, влить воду ему через рот и нос и разорвать легкие, но кровожадность и жестокость были не в ее характере. — Может, на суше ты что-то из себя и представляешь, но для меня и океана ты — ничто! Едва последнее слово слетело с ее губ, как пальцы, затянутые в красную кожу перчаток, сжали подбородок девушки; ее сбило с ног, спиной и затылком впечатало в стену, и от удара перед глазами заплясали цветные круги. Кто-то вскрикнул — кажется, Старлайт, — Эшли что-то сбивчиво и испуганно заговорила, зазвенело битое стекло, грохнул упавший стул, кто-то выскочил из кабинета, споткнувшись на пороге, а перекошенное лицо Хоумлендера было так близко, что Мера чувствовала жар, которым веяло от его глаз. Тяжелое дыхание мужчины, пахнущее мятным сиропом и баббл-гам, забивалось в нос девушки. Хоумлендер вжимал пальцы в ее щеки, давил на зубы, и царевна испуганно, как олененок, перебирала ногами, царапая каблуками пол. Было не страшно, Мера даже не поняла толком, что произошло. Лишь когда Хоумлендер отпустил ее, брезгливо отдернув руку, дочь Нерея осознала, что какой-то напыщенный сухопутный осмелился поднять на нее руку. — Эшли, завали ебальник, — Хоумлендер дернул плечом в ответ на истеричные причитания мисс Баррет, кружащей мухой вокруг него и пытавшейся оттеснить мужчину от Меры, которая от злости и шока могла только моргать. — Видишь, цела твоя принцесса! Пусть поменьше выебывается, и все будет нормально, а то заебала. — Сэр, ну, нельзя же так, — проныла Эшли, пока Старлайт, сочувственно состроив брови домиком, поддержала царевну под локоть, однако Дева Ксебела тут же разъяренно вырвала руку из ее ласковых пальцев. Обижать девушку она не хотела, но была слишком сердита, чтобы думать о чувствах Энни. — Можно! — рявкнул Хоумлендер, и Эшли трусливо втянула голову в плечи. — Ты посмотри на нее — корону нацепила, и пиздец, и готово, хотя сама такая тухлая, что даже на суши в китайской забегаловке не пойдет. Дохуя о себе думает, хотя на деле всем насрать и на нее, и на ее отца, и на весь океан вместе взятый. Ты знаешь, сколько мусора ежегодно сбрасывают в воду? Нет? О чем я и говорю — всем похуй! Тогда Мера заставила себя промолчать; она многое могла бы сказать Хоумлендеру, в котором гордыни и спеси было больше, чем в покойном царе Орваксе, но сочла ниже своего достоинства пытаться что-то объяснить этому сухопутному. Однако самолюбие Девы Ксебела было задето; она была гораздо большим, чем просто красивой женщиной. Просто «Vought» ограничивали девушку, мешали ей раскрыть свой потенциал; дочь Нерея была уверена, что самостоятельно справилась бы лучше, показала бы людям, что она не просто царевна, но контракт висел якорем у нее на шее, а Эшли уверяла, что знаний Меры о мире людей слишком мало, чтобы пытаться в одиночку обосноваться в обществе сухопутных. Эшли Баррет, пожалуй, была единственной, кто был по-настоящему расположен к царевне; на то у женщины были свои, сугубо деловые причины, но ее поддержка весьма помогали Мере. Старлайт тоже не испытывала к ней неприязни, но дружбы у них не вышло — Энни казалась Деве Ксебела ребенком, маленькой девочкой, наивно нацепившей каблуки и мамино платье, и по сравнению с ней дочь Нерея считала себя уже умудренной опытом и серьезной. Как же вышло, что, несмотря на то, что рядом с Мерой постоянно кто-то был, она оставалась одинокой? Все дорогое царевне и близкое осталось в океане, суша так и не стала для нее домом. Никто не любил девушку здесь, никто не ждал, «Vought» видели в ней только коммерческий проект, ресурс по добыче денег, для поклонников царевна была всего лишь красивой картинкой, для других женщин-супергероев — соперницей. И ради этого Мера Ксебелла Чала покинула океан? Ради этой жизни оставила Ксебел, отца и Артура? Мысль о том, что ей предстоит еще несколько лет провести в каменном городе сухопутных с их примитивными технологиями, загрязненным воздухом и отравленными водоемами была невыносима, но и отступить Мера не могла. Дома ее ждали, Дева Ксебела знала, что ее примут независимо от того, хорошо ли закончатся ее дела на суше или плохо, но стоило только представить, как будет потешаться над ней Хоумлендер или Королева Мэйв, когда царевна решит вернуться в Ксебел, как кровь вскипала в жилах, рождая жар по всему телу. Нет, она не доставит им такой радости. Лучше встанет у них костью поперек горла, чтобы все сухопутные поняли, что женщины-атланты из царской семьи Ксебела не сдаются. Но, глядя на причудливую обстановку, перебирая варианты костюмов, которые должны были поднять популярность Меры и привлечь новых фанатов, девушка ощущала во рту привкус смрадной, цветущей воды. Сама она все сделала бы по-другому, более выдержанно, аккуратно, без излишнего пафоса, но разве кто-то ее слушал? Царевна могла кричать во все горло, ее крик никого бы не тронул; ни Эшли, которая скорее предложила бы записать ее к психологу и пустить сеанс в прямой эфир в вечерний прайм-тайм, ни Глубина, который всюду волочился за Мерой, словно морской котик за косяком сельди. Девушка столько раз прогоняла его, сотни раз напоминала, что обручена, и Глубина ей не интересен, но он все пропускал мимо ушей, сыпал сомнительными комплиментами, держался за член в присутствии царевны и улыбался с таким самоуверенным видом, словно своими гадкими предложениями он оказывал дочери Нерея огромную честь. Мере сложно было понять, кто же хуже — грубый, беспринципный Хоумлендер или Глубина, общение с которым вызывало у Девы Ксебела яркое желание помыться. Она знала, что Кевин мог нормально общаться: перед фанатами Глубина вел себя вполне прилично и производил довольно приятное впечатление, казался искренне озабоченным проблемами океана, а не частями тела Меры и тем, что и как с ними можно делать. Таким — вдумчивым, сочувствующим, Кевин нравился царевне гораздо больше, и она невольно начинала верить, что он такой на самом деле, и все эти нелепые, на грани бесстыдства заигрывания не более, чем баловство, однако стоило им только остаться наедине, как Глубина сбрасывал маску добропорядочности и вновь принимался за свои скабрезности. Отвратительно; Мере всякий раз было за него стыдно, а Кевин, глядя на ее разрумянившееся лицо, только смеялся. Смех у него выходил веселый, заразительный, глаза лучились, будто за ресницами прятались звезды, но в словах было столько грязи, что Меру передергивало. И как ему только не надоедало слушать отказы дочери Нерея? На что он надеялся? На внезапное помутнение, в результате которого девушка согласится «пососать» ему или еще что-нибудь? Глупости! Мера Ксебелла Чала никогда не падет столь низко, чтобы изменять своему жениху, да еще и с парнем, у которого нет ни одной пристойной мысли о девушке из царской семьи. Мера с усталым, протяжным вздохом сняла с головы тиару; ручная работа атлантов, украшение, которое носили царевны Ксебела до Меры и которое она потом передаст своей дочери. Отдел маркетинга предлагал ей не менее десятка дизайнов диадем, однако девушка в этом вопросе проявила упорство. Костюм ей тоже пока удалось отстоять, однако Эшли уже намекала о необходимости смены имиджа, и дочь Нерея понимала, что ей предстоит битва, но девушка намеревалась победить. Чего ей бояться? Кучки упертых сухопутных? После пережитого прыжка в Бездну понадобится что-то пострашнее, чтобы напугать Меру Ксебелла Чала! Распаленная собственными мыслями, царевна мятежно тряхнула локонами и вновь надела тиару, любуясь ее блеском в отражении зеркала. Все-таки она хороша, куда красивее Королевы Мэйв и бледной, вялой, как медуза, Старлайт; неудивительно, что Кевин так потерял из-за нее голову. Плутовски хихикнув, Мера поправила волосы, улыбаясь самой себе, и повернулась спиной к зеркалу, любуясь собой через плечо. Краем взгляда заметив движение в дверном проеме, она поначалу не придала ему особого значения, решив, что это кто-то из обслуживающего персонала, однако как только зеркало продемонстрировало ей нахально усмехающегося Глубину, царевна Ксебела вздрогнула, чувствуя, как сердце пугливо сжалось в груди. Напряжение ударило по нервам, словно девушка обняла электрического угря, кровь отхлынула от лица, а глаза потемнели, сравнявшись цветом с водами в Марианской впадине, когда Мера, свирепея, повернулась к Кевину, уперев ладони в бока. Усмешка Глубины стала шире. — Рыбка, я приплыл к тебе, — он раскинул руки, словно ждал, что Мера бросится к нему в объятия. Царевна возмущенно фыркнула, сморщив нос: серьезно? Глубина действительно думал, что она кинется к нему на шею?! Видит Посейдон, дочь Нерея не расстроилась бы, если бы ей больше никогда не довелось слышать о Кевине, а он продолжал вести себя так, словно они встречались. Каков… придурок. — Плыви обратно. Я не в настроении, — отрезала Мера, повелительно взмахнув рукой, — мне не до твоих глупостей. — Настроение можно и поднять. Я знаю, как тебя порадовать, — Глубина сунул большие пальцы за пояс и покачнулся с пятки на носок, поедая взглядом Меру. Его глаза остановились на вырезе ее костюма и размеренно вздымавшейся груди; на фоне чешуйчатой переливчато-зеленой ткани кожа девушки казалась матово-жемчужной, и волосы ее рдели еще ярче. Царевна невольно поежилась, прижав ладонь к животу, стыдливо отвернулась от Глубины, который восхищенно присвистнул ей в спину. — А сзади видок тоже очень даже ничего. На земле такую задницу накачала? Ножки работают, жопка качается. — Опять?! — вскинулась, негодуя, Мера. — Ну, сколько можно?! Тебе самому не надоело? Кевин непонимающе наморщил лоб. — Что — «не надоело»? К тебе приходить? Ты же сама меня ждешь! И не говори, что это не так. — Не так, — отрезала девушка; ее взгляд и тон окатили Глубину холодом. — Без твоей компании я вполне обойдусь. Так что, будь добр, выйди. — Да ладно, — Кевин обиженно насупился, глядя на дочь Нерея исподлобья, — чего ломаешься? Дохера гордая такая, на всех свысока смотришь. Поэтому тебя никто и не любит. — Знаешь, в любви сухопутных я и не нуждаюсь, — сдержанно ответила Мера, не желая показывать, как ужалили ее слова Глубины. Она привыкла к обожанию в Ксебеле и Атлантиде, царевне льстило внимание фанатов, однако отсутствие рядом кого-то по-настоящему близкого заставляло ее чувствовать себя дельфином, выброшенным на берег: одна, беспомощная, всеми покинутая, вдали от дома. Пусть Мера пришла на сушу не завоевывать любовь людей и, уж тем более, Семерки, но неужели она никому не нравилась? Как так? Все дело в том, что дочь Нерея — атлант? Да это расизм! — Зачем тогда из моря вылезла? — пренебрежительно фыркнул Глубина; он нагло прошел в комнату, хотя девушка велела ему уходить, и с размаху плюхнулся на диван, закинув ноги на подушки. — Сидела бы там у себе в Ксебеле или как там эта твоя дыра называется. Чего там не осталась, раз дома все так хорошо и жених у тебя такой пиздатый? — У меня были причины, которые тебя не касаются, — процедила Мера; она не станет оправдываться. Ни перед Глубиной, ни перед Хоумлендером, ни перед кем. Однако слушать упреки Кевина оказалась неожиданно неприятно, хотя он был царевне чужим. Как и Семерка, и «Vought», и весь этот город. Тогда почему же Меру так волновало, что на суше она никому не нужна? Глубина смешливо фыркнул себе под нос, подперев голову ладонью; его костюм казался девушке нарядом на Хэллоуин, пародией на царские одеяния Артура, который остался в Атлантиде — там Аквамен был нужнее, и Мера это понимала, но все же сердце глодала обида. Артур мог бы и пойти с ней, помочь невесте на первых порах, все-таки он родился и вырос на суше и хорошо знал все порядки и обычаи. Поддержка Аквамена не помешала бы царевне, однако он был занят в море, и по иронии единственным, кто хоть как-то старался подбодрить дочь Нерея, был Кевин. За это она презирала Глубину даже больше, чем за его мерзкие приставания. — Зря ты так. Вела бы себя попроще, было бы легче, а так корчишь из себя принцессу, и еще удивляешься, чего это все вокруг бесятся. — Я ничего не корчу. Я и есть принцесса, — напыщенно напомнила Мера. — Блять, ну, хватит уже, — Глубина откинул голову, ложась затылком на спинку дивана. — Заебала уже своим титулом. Ты мне еще свою тиару в жопу засунь, чтобы я получше запомнил. — Моей тиаре там явно не место, — едко заметила девушка, не особо вникая в слова Кевина. Да, она царских кровей, ну и что? Как будто это недостаток! — Ага, потому что ты ее снять не можешь. К голове твоей намертво приросла, наверное, как коралл к рифу, — Глубина снова улыбнулся; веселье играло в его глазах, как солнце в волнах. — Только здесь она ничего не значит. Красивая побрякушка, не более того. У тебя дома, может, это и пиздец какая важная штука, а так эта железка годится разве что для продажи на eBay. — Спасибо за разъяснение, — бросила Мера, чувствуя себя загарпуненным китом. Кевин, который в вульгарной обстановке комнаты смотрелся куда более органично, чем царевна, игриво подмигнул. — Всегда пожалуйста, рыбка моя. Я всегда готов помочь, ты же знаешь. Особенно, если отблагодаришь как следует, — Глубина языком оттянул щеку, многозначительно приподняв бровь. Мера в приливе раздражения отвернулась, всплеснув руками. Когда уже кончатся эти заигрывания? Что нужно сделать, чтобы Кевин, наконец, уяснил, что это бесполезно? Проткнуть его трезубцем? Это можно устроить. Артур наглядно продемонстрирует Глубине остроту своего оружия, если ему станет известно о домогательствах до его нареченной. — Ты не переживай особо из-за Хоумлендера, — продолжал Кевин неожиданно вдумчиво, без тени фривольности или издевки. — Он не прав, но скорее посветит своими яйцами перед всем городом, чем это признает. Проблем океана ему не понять. — Проблемы океана поймет только тот, кто в нем родился, — горделиво изрекла царевна, на что Кевин вскинул руки к потолку. — Ну вот, опять! И пяти минут не можешь не выебываться. Вот как с тебя не беситься?! — Знаешь, а ведь я тебя и не держу, — Мера повелительно взмахнула рукой, будто бы Глубина был лакеем, которого она соблаговолила отпустить. — Раз уж я всех так раздражаю, то предлагаю свести наше общение только до необходимого минимума. Так что, будь добр, оставь меня, пока я совсем не свела тебя с ума своими царскими замашками. — Ну что ты, жемчужина моя, — Кевин с готовностью вскочил, немного неловко подтягивая штаны. — Ты меня с ума сводишь своими сиськами. И задницей. А что со мной делается, когда я думаю об устричке у тебя между ног… Глубина тряхнул головой, выдыхая с присвистом сквозь зубы, положил руку себе на пах и сжал член в кулаке. Мера почувствовала, как у нее похолодело лицо и кончики пальцев, а в груди, напротив, стало горячо, будто вместо сердца у нее был сосуд с вулканической водой. — Иди сюда, — Кевин упал обратно на подушки, широко расставив ноги, — садись. Ко мне на колени или на лицо. Или на пол — так сосать будет удобнее. — Я не собираюсь!.. — голос дочери Нерея взлетел до разъяренного крика. Вода в аквариуме толкнулась в стеклянную стенку, испуганные рыбки юркнули в разные стороны, прячась за камнями и в зарослях водорослей, а Глубина продолжал сидеть, как ни в чем не бывало, поглаживая себя, и Мера, содрогнувшись от злости и отвращения, сжала кулаки. — Тебе понравится, — пообещал он, — а жениху твоему об этом знать не обязательно. Пусть сидит у себя на дне, а что происходит на суше, его не касается. — Убирайся! Немедленно! — отчеканила Мера; в ушах шумело, словно она слышала эхо шторма, все обиды, тревоги и переживания отошли на второй план перед яростью и отвращением. Если грубость и упрямство Хоумлендера царевна Ксебела еще была готова простить, то поведение Глубины перешло всякие границы. Кевин, видимо, поняв по перекошенному лицу девушки, что достиг опасного края, вскочил, отняв ладонь от паха, перестал улыбаться. Покаянно опустив голову, он по-крабьи боком двинулся в сторону двери. Его наполовину возбужденный член выпирал сквозь ткань штанов, притягивая глаза Меры, однако она запрещала себе смотреть. Словно Глубина мог показать ей что-то новое. Какая женщина, будучи в ясном уме, поменяет будущего царя Атлантиды на этого фигляра? — Ладно, ладно, остынь. Могла бы сразу сказать, что у тебя месячные, — Кевин гадливо поморщился, — я бы тогда к Стефани пошел. Вот она мне всегда рада. — Ну, и катись, — прошипела Мера, — уходи прочь или, клянусь трезубцем Атлана, в Семерке станет на одного члена меньше! Глубина дернул краем рта, не спуская настороженного взгляда с взбешенной дочери Нерея; у него по-прежнему стоял, оттягивая ткань штанов, глаза шаловливо блестели, словно все происходящее было игрой, и Кевин не верил, что царевна Ксебела всерьез рассержена. — Не пускай пузыри, принцесса. Я понял, — произнес он ровным тоном, даря толику надежды на то, что Мере таки удалось донести простую истину о том, что Глубина ее ничуть не привлекает, однако следующие его слова заставили кровь в висках девушки дико пульсировать, отдаваясь в ушах боем военных барабанов: — Не ревнуй меня к Стефани. Она, конечно, прелесть, но ты горячее. Поцелуешь меня на прощание? Вот сюда? — Кевин указал на свой пах. — Тогда я, может быть, и задержусь. — Вон! — от крика Меры вода в аквариуме забурлила, всей мощью налетела на стенку резервуара, и стекло не выдержало напора, треснуло, лучи сколов расползлись по всей искристой поверхности. Воде, кипевшей от злости царевны, оказалось достаточно доли секунды, чтобы разбить стенку аквариума, и белой волной хлынуть в комнату, снеся диван, кресло, журнальный столик вместе со стоявшей на ней коллекцией ракушек и статую русалки, сидящей верхом на морском коньке. Глубина опрометью бросился прочь, с прытью, достойной сухопутного: перескочив через упавший шкаф и брошенный ему под ноги волной столик, он ловко перемахнул через порог и, приземлившись на спину, перекатом ушел в сторону, однако взвинченная царевна Мера не собиралась отпускать Кевина так просто. Фильтрованная аквариумная вода шумела и ревела морем в бурю, пенилась и тянулась вслед за Кевином, вынесла дверь, вырвавшись в коридор, и, разделившись на два течения, устремилась в стороны; Мера была твердо намерена поймать негодяя, заставить ответить его за каждое поганое слово, ведь своими предложениями Глубина унижал не только девушку, но и ее семью, Ксебел, Атлантиду и весь океан, однако, услышав пронзительный девичий визг, царевна обессиленно уронила руки, и вода в то же мгновение растеклась лужей по полу. Водоросли в разбитом аквариуме распластались по дну, осколки стекла блестели, притворяясь бриллиантовым крошевом под водой, а рыбки отчаянно били хвостами и плавниками, подпрыгивая, в судорожных попытках вздохнуть. Под ногами противно хлюпало, Мера, оглядев устроенный ею погром, опустилась на колени, печально уронив голову. Тиара вдруг сделалась тяжелой, будто каменный валун, давила, сжимала туже щупальца кракена, и царевна безжалостно сорвала украшение. Хотела отшвырнуть ее в сторону, но вместо этого сжала в кулаке, кусая губы. Пухлая золотая рыбка колотилась на полу прямо у ног царевны, бестолково тараща круглые, как стеклянные пуговицы, глаза; ее чешуя аппетитно блестела, и Мера, взяв ее за хвост двумя пальцами, закинула рыбку в рот, словно конфету. Тонкие косточки захрустели на зубах, чешуя треснула сахарной глазурью, но было и вполовину не так вкусно, как настоящая морская рыба. Девушка не была голодна, однако рыбка позволила ей немного отвлечься от тягостных мыслей. Мера слабо представляла, что делать дальше, как вести себя с Хоумлендером и с Кевином, и что сказать отцу и Артуру на то, почему же она не вернется в океан, но, откусывая голову следующей рыбке под полным ужаса и шока взглядом заглянувшей в апартаменты царевны ассистентки продюсера, девушка подумала, что она, пожалуй, еще немного поживет среди людей. Атлантов так просто не сломить и не запугать, а дочь Нерея не склонится перед каким-то напыщенным хамом. Тем более, что она так и не смогла заставить Глубину заплатить за свои слова. Хищно улыбнувшись, Мера подняла за хвост маленькую, вяло трепыхавшуюся рыбку, чья зеленая чешуя на боках слегка отливала золотисто-коричневым, и, запрокинув голову, опустила ее себе в рот, сжав губами основание хвоста, будто палочку чупа-чупса. Ассистентка продюсера сдавленно пискнула, привалившись к косяку, и Мера ошарашенно заморгала, глядя на девушку. Выплевывать еду было не достойно дочери Нерея; она проглотила рыбку целиком, как таблетку от кашля, и ободряюще улыбнулась девушке, которая, содрогнувшись, зажала рот ладонью и, спотыкаясь, кинулась в коридор. Мера прижала ладонь к ноющему лбу; Эшли будет в ярости. Едва ли новость о том, что царевна Ксебела ест аквариумных рыб живьем, поможет ее репутации и имиджу. От огорчения девушка потянулась за следующей рыбкой, но отдернула пальцы, стоило растрепанной мисс Баррет, серея лицом и хлюпая подошвами туфель от Prada, влететь в комнату.