Нам никогда не достичь l’Entente cordiale

— Сворачиваемся, тут больше нечего ловить, — сказал лейтенант, глядя на горящее здание. — Эти уроды уже свалили.       Он достал сигарету и зажигалку, но не успел затлеть огонёк, как до его ушей донёсся крик прямо из здания, которым он любовался. Недолго думая, лейтенант натянул на голову шлем и вбежал внутрь.       Фильтр едва справлялся с дымом. Лёгкие шлемы не были предназначены для ведения боя в задымлённом помещении. Дышать становилось всё труднее. Пластик под действием температуры плавился, выделяя вещества, опасные для дыхания. Охладители бронекостюма уже через десять секунд достигли критической точки. Но лейтенант упорно шёл вперёд.       Крик превратился в плач — детский плач. Он ворвался в последнюю комнату и увидел картину, от которой ком, поступивший к горлу, стремился вырваться наружу. На кровати, лежали два тела — мужское и женское — они крепко прижимали к себе небольшой свёрток, из которого и доносился плач.       Реакция офицера была молниеносной. Буквально за секунду, он отбросил тела взрослых и схватил то, что они так тщательно берегли. Из свёртка начал доноситься кашель. Если яд будет действовать на ребёнка ещё хоть одну минуту, то он погибнет. И офицер, не долго думая, развернул свёрток, стянул с головы шлем и поместил в него ребёнка.       Горло сразу же наполнилось дымом, а из глаз пошли слёзы, жар обдал его лицо. Плотно прижав к себе ребёнка, офицер бросился прочь. Охладители окончательно вышли из строя. Дышать с каждой секундой становилось всё труднее. Грудная клетка билась так, будто вот-вот пробьёт нагрудник и вырвется наружу. Голова начала превращаться в чугун, руки и ноги слабели, ещё секунда и… тело превратилось в пух и буквально взмыло над воздухом. Оставшаяся крупица сознания подсказала, что подчинённые схватили его под руки и вытащили наружу. Теперь он мог спокойно отключиться. — Какое первое правило при входе в горящий дом? — это был низкий, уверенный голос, в котором слышалась вековая мудрость. — Убедиться, что идёшь туда не один, сэр.       Послышался шелест бумаг. — Думаю, вы будете рады тому факту, что спасённая вами девочка выжила. — Хорошо, что с ней будет? — Что и со всеми каднийцами. — Тогда следовало оставить её в огне. Её смерть была бы менее болезненной.       Лейтенант выдохнул, больничная кровать сразу отреагировала на изменение положения тела. — Черт, на этих койках не расслабишься, хотя созданы они именно для этого… — офицер с трудом открыл глаза из-за яркого света. — Отец… я… хочу взять девочку к себе.       В комнате воцарилась гробовая тишина, лишь равномерный ход часов нарушал её. — Вы готовы заплатить эту цену? — Отец, тут важно не моё согласие, а ваше. Ваша карьера куда ценнее моей. — Для Антанты важен каждый солдат. — Но, выбирая между лейтенантом и контр-адмиралом — всегда выберут второго. — Где вы научились быть столь прямолинейным? — Домашнее воспитание, сэр. — Посмотрим, смогу ли я вам помочь. А пока отдыхайте. И я рад, что с вами всё в порядке. Нужно проведать свою будущую внучку. — Юная леди, ваш дедушка оставил чёткие указания относительно вас и деревьев, — небольшой дрон порхал у самой верхушки дерева, фокусируя внимание на небольшой зелёной обезьянке. — Гэл, не будь таким… занудой, — обезьянка показала язычок, сильнее обвязывая хвост во круг ветки. — В прошлый раз, когда вы забрались на дерево, то сломали себе два ребра и руку. — Я не слезу, — сказала обезьянка и забралась выше, полностью скрывая в листве свою зелёную мордашку. — И, тем не менее, я вынужден настаивать… — Достаточно, Гэл, — раздался мужской голос, что медленно приближался к дереву. — А вы, мисс Саманта, не закончили свою партию в шахматы. Не красиво бросать своего партнёра посреди игры.       Обезьянка спрыгнула с дерева и неловко улыбнулась. Это была маленькая девочка, лет двенадцати на вид, с кожей цвета оливок. Её тело было похоже на тело человека, если не считать хвоста за спиной и более развитой грудной клетки. — Простите, дедушка, я знаю, что повела себя недостойно, — она потупила взор, стараясь не смотреть в глаза мужчине перед собой. — Я могу закончить партию в два хода. — Верно. Но раз вам неинтересно, Саманта, то я предлагаю перенести это на вечер. Сейчас вам нужно подготовиться к возвращению вашего отца. — Да, дедушка! — эти слова она произнесла, уже скрываясь за дверью дома. — Должен сказать, что это платье вам к лицу, — произнёс дрон, осматривая красное платье. — Ты так про каждое платье говоришь, — произнесла Саманта надув щёчки. — А для отца я хочу выглядеть так, будто бы он отдаёт меня замуж. — Вы же знаете, что из-за ваших физиологических особенностей при нынешней политике Антанты ваша вероятность найти себе мужа равна статистической погрешности. — Гэл! — голубые глаза Саманты слегка сменили оттенок на темно-синий. Это значило, что она в бешенстве. — Да я из тебя решето сделаю!       Прокричав, она схватила со стены старый карабин, который, на удивление, могла легко удержать. — Напоминаю вам, что личные доспехи дрона защищают его как от любого энергетического оружия, так и от экстремальных температур. — Значит, хорошо, что это карабин времён великой войны. — Мама, — произнёс дрон и упал на пол от прямого попадания пули в корпус. — Саманта! Как закончишь дырявить дронов, вынеси их на переработку, — раздалось из соседней комнаты. — Хорошо дедушка! — остатки машины полетели в мусорное ведро. — Надо будет извиниться перед Гэлом. — Это было бы приемлемо, — сказал второй дрон и отправился по тем же причинам следом за первым.       Дрон невысоко парил над землёй и проводил сканирование. Когда Саманта начинала уставать от всевидящего ока Гэла, то отправляла его искать Зарапатскую бескрылую бабочку, а сама садилась в беседке для гостей и ждала. Ждала, когда дедушка в очередной раз исправит изменённые настройки домашнего ИИ и укажет, что данной особи не существует; после чего выйдет к ней и, в качестве наказания, заставит играть с ним в шахматы.       Именно поэтому она так делала чуть ли не каждый день. Все же, шахматы были тем занятием, за которым дедушка мог проводить с ней несколько часов в день, рассказывая о том, как он служил в вооружённых силах Антанты. Это было по-настоящему их личным временем — временем, не связанным с обучением.       Всякий раз, когда Саманта думала об этом, ей становилось стыдно за то, кто она есть. Сам факт того, что она не была человеком, разрушил всю их жизнь.       Дедушку, адмирала флота, того, кто принёс Антанте победу в созвездии слез, отправили на почётную пенсию, хотя впереди у него было ещё лет сорок службы, и, кто знает, может он бы даже стал наместником целого сектора.       Отца же перевели в подразделение Новаских тиральеров, в колониальную пехоту французского образца. Каждому солдату дают винтовку, бронекостюм, который спасает лишь от недостатка воздуха, и шлют туда, где горячее всего, не ожидая их возвращения. И, тем не менее, он сумел не только выжить, но даже продвинуться в звании до капитана. Правда в любых других нормальных условиях за такие заслуги он мог бы рассчитывать на спецкурс в академии флота и на высший офицерский чин. Но… она, Саманта, загубила все. — Ты же знаешь, что это не твоя вина, — раздался голос дедушки, а перед её глазами появилась шахматная доска. — Твой отец сам принял решение спасти тебя из пожара и он сам принял решение взять тебя к нам домой. — Но, будь я человеком… — Будь ты обычным человеком, мы бы не смогли проводить столько времени вместе. Да и в отставке мне не так уж плохо, — под пышной бородой показалась улыбка. — Выбирая между тобой и службой, я, в любом случае, выбрал бы тебя. — Но ведь… — И он бы поступил так же, — дедушка поднял трость и указал за спину девочки. — И поступит вновь, если будет нужно.       Оглянувшись, девочка увидела аэрокар, что поднимался в воздух, и двух офицеров, идущих прямо к ним.