Лунная соната

Как Хино оказалась перед этим домом, вспомнить достаточно трудно. Она просто подумала, что надо бы уже вернуть взятые диски, и ноги сами отвели ее туда. На самом деле, мелодии давно бы было пора вернуть, да вот никак не выходило. Скрипачка носила их с собой целую неделю, но, как назло, встретиться с холодным музыкантом никак не выходило. И, казалось бы, сегодня ей улыбнулась удача – девушка столкнулась с Цукимори перед репетицией. Столкнулась, проболтала почти все время, а диски так и не отдала по забывчивости. Опомнилась только, когда зеленоглазого чуда и след простыл. Но желание возвратить вещицы одолевало настолько сильно, что теперь она стоит и краснеет прямо перед его домом. Красноволосая, идя в гости, спешила, постоянно оглядываясь назад. Впереди алело закатное небо, вверху медленно плыли ленивые облака – барашки, а позади - сгущались темные тучи. И кареглазой очень бы хотелось думать, что это всего лишь простое свойство ночного неба. Но почему-то интуиция упорно твердила другое, а внутри все клокотало в предвкушении. Подойдя к громадине, она долго сомневалась, меняя свое решение раза три. Но остановилась на одном, четком – и смущенно позвонила в звонок. Даже после этого девушке жутко хотелось сбежать, толи от немого страха, толи от дикого смущения. И правда, являться в чужой дом в такое-то время… -Говорите,- послышался приглушенный женский голос, а сердце красноволосой в пятки ушло. И все же собравшись с духом, скрипачка пролепетала скороговоркой: -Добрый вечер. Меня зовут Хино Кахоко. Я знакомая Цукимори – куна. Он дома? – удивительно, но голос ни разу не дрогнул. Зато лицо превратилось в красную помидорку. -А, знакомая Лена,- женщина говорила настолько ласково, что на сердце моментально отлегло. Да и красный цвет начал сдавать свои позиции,- Проходите. Зайти в громадину оказалось не просто. Хино дергало и теребило, хотя она сама не знала почему. На пороге ее встретила милая старушка лет пятидесяти в вязаной шали. Надо заметить, что Кахоко поначалу опешила. Скрипачка ожидала увидеть холодную женщину в самом расцвете лет, подобную той, что была бабушкой у Юноки – семпая, но никак не бабулю – божий одуванчик. -Лен сейчас немного занят, - начала с порога она,- Не хотите ли войти? А Хино не хотелось, но она вошла, поддавшись обаянию пожилой женщины. В доме было светло и тепло, причем не только физическое, но и духовное, что немного расслабило музыкантшу. -Смотри, кто к нам пожаловал,- обратилась старушка к дедушке, сидящем в гостиной. По всей видимости, девушка помешала их мирному семейному общению. -Добрый вечер, юная леди,- по-доброму обратился к ней пожилой мужчина, и Кахо теперь уже точно хотелось здесь остаться. -Добрый вечер, - учтиво поклонилась она, понимая, что продолжает беззастенчиво разглядывать домочадцев,- Простите за вторжение. -Ну, ну,- успокоила ее бабушка,- Не хотите ли выпить чаю? – на самом деле, по дороге сюда девушка промерзла до костей, посему чай не был лишним. Налили чашку, принесли пирожных, увлекли премилой беседой – кареглазая повеселела на глазах. Большой дом больше не казался устрашающим, да и бежать из него перехотелось. Отстраненно Хино подумалось, в кого Цикимори пошел такой. Его милая мать и хороший отец, а теперь еще и превосходные бабушка с дедушкой… И кто же так повлиял на этого парня? -Хино, не хотите ли взглянуть на фотографии? – отказываться смысла совершенно не наблюдалось, ведь в бабушкиных руках уже умостился толстый фотоальбом. -Так вы учитесь вместе с Леном? – отвлек ее от беззастенчивого разглядывания картинок мужчина, наблюдая из-под аккуратных стеклышек очков. -Мы учимся в одной академии, но в разных отделениях. -Вот как,- продолжал расспрашивать ее дедушка,- А не вы ли та самая студентка, которая тоже участвовала в конкурсе? – Хино послушно кивает, мимоходом поглядывая в окно – тучи все сгущаются, и вот по стеклу бьет первая капля. А Цукимори все нет. -А!- восклицает уже женский голос, - Так вы та самая скрипачка! – узнавать, что значит «та самая» как-то невежливо, и Кахо сдерживается, пожимаемая ребяческим любопытством. Приходиться вновь заглянуть в фотографии. -Какой миленький! – от необдуманных слов румянец заливает щеки, а пожилая пара смеется. -Лен, к тебе пришли,- это уже адресовано зеленоглазому парню в дверях, от взгляда которого щеки краснеют больше. -Цукимори – кун,- моментально подскакивает Хино,- Я пришла, чтобы вернуть тебе диски. Извини, за столь поздний визит. Сейчас Цукимори не такой, как всегда. В домашних штанах, рубашке навыпуск и с капельками воды, медленно сползающими с волос, он кажется совсем другим. Домашним, хорошим, близким. Даже кажется, что взгляд стал мягче. Но, возможно, только кажется. -Не стоило так утруждаться, могла отдать их и в школе,- холодно бросает парень, но все же глазами как будто благодарит за поздний визит. Интересно, к чему это? -Лен, а почему бы тебе не сыграть, пока мы досмотрим фотографии,- только сейчас надменный скрипач замечает знакомую книгу в руках родственницы. И чудиться, будто парень злится, а на самом деле смущается, так смешно, что Хино хочется улыбнуться, открыв эту вполне человеческую черту в нем. -Нет, что вы,- вставая, кланяется она,- Мне уже пора домой. -Ну, пожалуйста, останьтесь,- мило просит ее женщина. За окном небе полосует яркая линия. Хино приходиться невольно сесть. Мелодия звучит красиво. Она лишена какой бы то ни было агрессии и злости. Она, как золотой песок, льется сквозь сердце, душу, проникает в самые глубины, вызывая блаженную улыбку. Хочется раствориться в ней, позабыв обо всех проблемах. Растаять, остаться рядом навсегда, быть рядом со скрипачом и его скрипкой. Когда Лен заканчивает играть, Кахо приходит в себе не сразу. Еще с минуту сидит, прикрыв глаза, а парень умиленно наблюдает за ней, ловя себя на этой мысли и краснея. Ее ресницы слегка дрожат, а ему так хочется сказать, что играл он только для нее. Только ради нее. Раскат грома заставляет кареглазую открыть глаза и вздрогнуть всем телом, руша сложившуюся идиллию. В окно уже вовсю хлещет дождь, а темно-синие небо режут яркие всполохи. Сердце предательски замирает при каждом из них. -Ой, ой, ой! – сокрушается, стоящая у окна старушка, - Какой дождь-то пошел. Как же вы пойдете домой, Хино? И правда как? Кахоко задумывается над этим вопросом и бледнеет, раскидывая в голове возможные варианты. Ни один из них не приводит скрипачку в должный восторг. -А почему бы вам не переночевать у нас? – решение проблемы звучит, словно гром, радающийся за окном. Переночевать здесь? И кажется, будто сразу же появляется еще тысяча всевозможных раскладов, но новая линия за окном заставлять забыть о них. Хино судорожно пытается принять смущающие предложение, а сама звонит маме. -Мам, там такой дождь,- боязливо произносит она в трубку,- Я переночую у своего…эм…школьного друга? Мама не задает лишних вопросов, потому что знает – дочь хорошо воспитана, чтобы не остаться на ночь у парня. А красноволосая бы и не осталась, да вот только гроза за окном. Уже ночью, в гостевой комнате, скрипачка мается от бессонницы. Ее постоянно бросает то в жар, то в холод. Она вертится на кровати, и, кажется, смяла уже всю простынь. Красные прядки липнут к лицу, сбиваются в клочки, лезут в глаза, а руки не греет даже теплое одеяло. Кровать кажется слишком большой, слишком просторной, слишком холодной. Да и вообще все в этой комнате слишком. И большое зеркало, в стекле которого отражается взлохмаченное чудо на кровати, и шкаф, громоздящийся прямо около двери, и окно в полстены с высоким удобным подоконником. А, может, это ей только кажется? Немыслимая тишина, словно забирается в душу, раскалывая оную на маленькие кусочки. Даже часы не тикают, и машины, как назло перестали ездить. Зато любой, пусть отдаленный, звук грома бьет, словно оглушительный набат, заставляя сердце кареглазой сжиматься. Хино мечется по кровати, не зная, куда себя деть от подобных звуков. Совсем недавно за стеной играла приглушенная скрипичная мелодия, слышался старческий смех, а теперь – тишина по ушам и громыхающее небо. Кахо не понимает, как такое возможно: и тишина, и раскалывающееся небо. Но девушка точно уверена, что сейчас именно так. Просто после непродолжительного затишья вновь грохочет, усиливая эффект. И звука, и просто животного страха. Небо полосуют люминесцентные кривые линии, озаряя светом всю комнату. В их остром освещении тени выглядят зловеще, пугающие – и кареглазая накрывается одеялом. Такой детский, но действующий метод спасает. Теперь пугает лишь оглушительный звук, но девушка в голове прокручивает любимую «Аве Марию». Теперь к горлу подступает одиночество. Оно настолько ощущается, будто висит в воздухе, что хочется сжаться в комочек и накрыть голову подушкой. Хочется найти кого-нибудь и обнять его, чувствуя живое тепло. Хочется, чтобы кто-то поддержал, понял, успокоил… В надежде хоть немного развеять сие чувство красноволосая решается открыть дверь. Холодный пол морозит ступни и одновременно обжигает их. Девушка крадется аккуратно, стараясь ничего не зацепить и успеть до нового раската. В коридоре пусто, тихо и безлюдно. Открытая дверь не спасает, а лишь усугубляет чувства. Теперь хочется зажечь свет… Сама не понимая, зачем она делает такие глупые вещи, старшеклассница подходит к окну. Холод стекла немного приводить ее в чувство. По ту сторону все также бушует стихия, а яркие всполохи полосуют небо. Кахо пытается успокоиться, найти в сим действе нечто красивое. Но сердце не хочет искать этого, отбивая глухую чечетку. Хино до одури страшно… А еще неудобно и душно. Неудобно находиться в этом доме. В Его доме. Когда до боли знакомый голос звучит совсем рядом, Кахоко вздрагивает всем телом. Судорожно хватается за подоконник. Так, что даже костяшки белеют. Резко разворачивается – и оказывается лицом к лицу с Цукимори. Они близко настолько, что девушка ощущает его дыхание на своей щеке. Один неловкий рывок – юная скрипачка соприкасается своими губами с губами скрипача. Его губы теплые, мягкие. А ее трясет все сильнее, ощущая, как краска заливает доселе бледное лицо. Мысль о том, что надо отстраниться оглушает, а тело пробивает озноб. Страх, смущение, неловкость…Коктейль настолько силен, что Кахоко судорожно отступает назад, спотыкается, утягивая за собой ошалевшего музыканта. Лен ошарашен, шокирован, но не испуган. Он понимает что сейчас произошло, но отчаянно не верит. Мысли в голове спутываются, а Цукимори отдаленно замечает, что он падает. Надо сделать всего шаг, остановиться, перехватить подругу за талию, не давая упасть. Хино открывает глаза только, когда заботливые руки крепко обвивают ее тело, ловят, заставляют принять вертикальное положение. Ноги подкашиваются, становятся ватными, а девушке приходиться схватиться за плечи парня, повиснув на нем. -Хино! Хино! – зовет ее шокированный старшеклассник, но она лишь сильнее виснет на нем. Они снова настолько близко, что ее карие в его зеленые. Она замечает смущение на его щеках, понимает, что красная сама. И вновь ощущает теплое дыхание. Рука Кахоко холодная, словно мрамор, а Цукимори – непривычно горячая. Такой контраст приводит девушку в чувство. Кареглазая смотрит уже более сознательно, даже пытается произнести что-то, но выходит лишь глубоко вздохнуть. За окном бьет молния. -Хино, ты простудишься,- спокойным голосом наставляет Цукимори, но он рад, что темнота скрывает покрасневшее лицо. Рука музыканта касается лба скрипачки. Он холодный, почти ледяной,- Тебе надо лечь. Сама девушка все еще висит на нем, посему парень шагает до постели, поддерживая ее. Сейчас кареглазая выглядит такой хрупкой, словно хрустальная. А болезненная бледность делает ее похожей на фарфоровую куклу. Такую беззащитную, нежную и…любимую. -Спокойной ночи,- парень, уложив подругу, собирается уйти. Час поздний, а вставать утром рано. Но оставлять ее такую совсем не хочется. Словно слыша его мысли, маленькая ладошка перехватывает рукав рубашки, сминая его. Цукимори смотрит удивленно, не веря в происходящее. -Не уходи, Цукимори,- Хино самой не вериться в правдивость последних слов, но гроза на улице заставляет сердце замирать. Да и сейчас ей хочется, чтобы он был рядом. Чтобы пожалел, обнял или отругал за детскую слабость. Неважно, главное, чтобы он просто был рядом. Холодного музыканта пробирает, и он присаживается, а после и ложится рядом, прижимая скрипачку к себе. Ее холодный нос утыкается в его шею, а сопение заставляется улыбнуться. Девушка дрожит от каждого раската, зарываясь в ворохе одеял и, все ближе вжимаясь в тело родного скрипача. Кареглазая дышит неровно, продолжая мять рубашку при каждом новом «зареве». Цукимори гладит Кахоко по голове, отчего та успокаивается, и засыпает, не замечая пылающих щек парня. -Лен,- на выдохе произносит девушка, прижимаясь все сильнее. Собственное имя бьет набатом, заставляет душу наполняться приятным теплом. «Наверное, эти чувства и зовутся любовью!» -Кахо,- выговаривает он, целуя девушку в лоб,- Моя Кахо!