Белый Дракон и его Тень

      Будучи поглощенным повседневными делами и заботами, что перемежались с постоянными партиями в го, Цзыцю и не заметил, как пролетело лето. Жаркий и удушливый август сменился мягким и ласковым сентябрем, который время от времени приносил с собой плотные белесые туманы и сильные дожди. Дни становились все короче, ночи — холоднее и юноша уже сейчас кутался в теплую накидку, а вечерами ненадолго разводил в доме огонь, чтобы было теплее спать. Он по-прежнему спускался с горы раз в несколько недель, чтобы пополнить припасы, но теперь это небольшое путешествие, что раньше занимало у него несколько дней, сейчас оборачивалось самым настоящим приключением и могло длиться гораздо дольше.       А все потому, что многие из местных жителей где-то раздобыли доски и теперь осваивали игру в го. Стоило тени Цзыцю показаться на торговой площади, как его сразу же со всех сторон обступали и дети, и взрослые, с просьбами дать советов, сыграть или разобрать партию. Чу Ин находил это прелестным. Он был безумно счастлив сопровождать своего юного подопечного в каждой его вылазке в город, чтобы снова почувствовать себя звездой и вдоволь насладиться людским вниманием, даже если оно как бы и было адресовано не ему. Цзыцю же всегда во время таких встреч чувствовал себя неловко и с радостью отдал бы призрачному наставнику весь почет и заслуженные лавры, если бы хоть кто-нибудь еще мог его видеть. Но призрак оставался призраком, что днем, что ночью, ровно также как и юноша никуда не мог деться от их общей с Чу Ином славы. Поняв, что проще принять сложившуюся ситуацию, чем противиться ей, Цзыцю не отказывал никому из желающих в обучающей партии, терпеливо объяснял азы го юным умам, и всегда давал подсказки и советы тем, кто уже имел хоть какое-то представление об игре.       — Ты был прав, — однажды сказал ему Чу Ин, когда после насыщенной учебой недели Цзыцю наконец сумел вырваться из рук воодушевленных горожан и возвращался обратно на гору с полной поклажей продуктов. — Мое мастерство будет жить вечно. Я передал его тебе, ты передашь кому-нибудь из этих юных проказников, а они в свою очередь пронесут его через года и покажут своим ученикам… Если смотреть на мое существование с такой точки зрения, то я и впрямь смогу стать бессмертным.       Он мечтательно улыбнулся, на что юноша только покачал головой, решив его слегка поддеть.       — Мастер Чу, ты и так живешь уже целую вечность и давно переплюнул всех даосов вместе взятых. Неужели тебе все еще мало?       — Это другое, — с деланно обиженным видом произнес он и Цзыцю рассмеялся. Чу Ин снисходительно взглянул на своего спутника. — Вот когда доживешь до моего возраста, тогда и поймешь.       Улыбка юноши на миг померкла, но он все же сумел удержать ее на лице, чтобы не беспокоить призрачного наставника. В последнее время Цзыцю очень часто ловил на себе его внимательные изучающие взгляды, поэтому старался вести себя как раньше спокойно и непринужденно.       — Ну разумеется, если брать во внимание и твой призрачный тысячелетний довесок, то боюсь, мне навсегда суждено остаться невеждой в твоих глазах. Куда уж мне, простому смертному, тягаться с величием и мудростью божества го?       Теперь пришла очередь Чу Ина смеяться. Он немного подумал и великодушно добавил:       — Мм, ну хорошо-хорошо. Тогда… Так уж и быть, ради тебя я сделаю исключение. С того дня как тебе исполнится двадцать восемь, я буду считать тебя своим ровесником. Что скажешь?       — Я польщен, — со всей искренностью, на которую только был способен, ответил Цзыцю и задумался. — Хм, в таком случае одна вещь определенно порадует меня больше других.       — Какая? — не понял Чу Ин, взглянув на него вопросительно и Цзыцю повернулся к нему с доверительным видом, будто собирался открыть страшный секрет.       — Даже став твоим ровесником я все равно буду выглядеть лучше тебя!..       — Эй! — возмущенно воскликнул Чу Ин, но юноша только посмеялся от души, и древний мастер тут же последовал его примеру, разумеется не приняв никакие из его слов близко к сердцу.       Изо дня в день Цзыцю всеми силами старался вести себя как обычно, но, чем ближе становилась зима, тем неспокойнее было у него на сердце.       А после праздника середины осени Цзыцю получил то самое послание, которого в душе страшился больше, чем чего бы то ни было.       — Господин Лин Цзы принял наш вызов, — негромко сказал юноша, когда прочел письмо, что доставил путешественник, специально посланный мастером для того, чтобы вручить юноше. — Он планирует приехать в столицу к концу декабря и будет ждать нас там.       Глаза Чу Ина после услышанного сразу же загорелись ярким, ничем незамутненным восторгом.       — Это же прекрасная новость! — воскликнул он, едва ли не хлопая в ладоши от переполнявшей его радости. Глядя на него Цзыцю снова, как и в детстве, ощущал эхо бурливших в нем эмоций. Там смешалось столько всего, что и целого дня не хватило бы на то, чтобы разобраться. Сам же юноша сжимал в пальцах письмо и старался смотреть на ситуацию с положительной точки зрения. Даже если хворь снова вцепится в него, это еще не значило, что он не сможет вновь добраться до Пекина и сыграть за призрачного наставника партию. Он должен был постараться ради Чу Ина и его мечты. В конце концов, разве не это всегда было для него самым важным?..       — … А ведь это не просто еще одна прекрасная возможность отыскать Божественный Ход. Мы можем встретиться с Фань Сихоу и, кто знает, вдруг император Канси снова захочет сыграть с нами?.. Он довольно одарен и я бы с удовольствием сразился с ним еще раз, чтобы увидеть, сколь далеко он уже продвинулся за это время. Было бы чудесно, не правда ли? Сяо Байлун?..       Оказалось, погрузившись в свои мысли Цзыцю даже и не понял, что пропустил большую часть вдохновенной речи своего призрачного наставника мимо ушей. С трудом сглотнув комок, неожиданно вставший в горле, он ободряюще улыбнулся ему.       — Конечно.       У Цзыцю не ушло много времени на сборы. Отправив ответ с согласием обратно Лин Цзы, всего несколько дней юноша потратил на то, чтобы привести в порядок свой дом и сад. В путь он взял только самое необходимое, в том числе и Чу Инов древний гобан. Когда тысячелетний дух это заметил и многозначительно посмотрел на него, Цзыцю только пожал плечами.       — Мне спокойнее, когда я знаю, что он рядом.       Чу Ин хоть и делал вид, что находил совершенно излишней такую привязанность когда он сам всегда был подле своего юного спутника, на самом деле Цзыцю знал, что в глубине души он был более чем доволен. Завершив все свои дела, одним прекрасным утром юноша и его призрачный наставник покинули гору. Цзыцю ни разу не обернулся, когда они принялись спускаться в долину, чтобы попрощаться с жителями маленького городка.       — Будет любопытно взглянуть через несколько лет на то, как здесь все изменится, — Чу Ин с ностальгией осматривался по сторонам, будто напоследок пытался до мельчайших деталей запомнить все, что попадалось его взгляду. Цзыцю в ответ только кивнул, хотя на самом деле у него не было никакой уверенности в том, что хоть когда-нибудь еще ему снова придется увидеть свой дом, их с древним мастером дерево, или сыграть в го на доске, что высечена на большом белом камне.       Всякий раз, когда в голове возникали подобные мысли, он старательно гнал их прочь.       Жители долины встретили и проводили его со всем радушием. Снарядили в дорогу, пожелали удачи и велели возвращаться только с победой. В этот раз Цзыцю был тронут не меньше Чу Ина и постарался как можно лучше сохранить в памяти этот момент.       Весной дорога от столицы до горы Ванъю заняла у них несколько месяцев. В этот же раз непогода, обрушившаяся на империю Цин во второй половине октября, несколько нарушила их планы. Некоторые из главных трактов сильно размыло дождем, из-за чего приходилось ехать в обход и подолгу делать остановки. Чу Ин то и дело нетерпеливо вздыхал всякий раз, когда им приходилось простаивать день-два. А когда у него случался очередной приступ праведного негодования и с языка неосторожно срывался какой-нибудь нелестный эпитет в адрес неба, уже через секунду он спешил извиниться, чтобы не навлечь на свою призрачную сущность еще больше неприятностей. Цзыцю это в равной степени и раздражало, и забавляло. С самого начала как они тронулись в путь, призрачный наставник практически не замолкал. Цзыцю как всегда больше отмалчивался и слушал болтовню тысячелетнего духа с добродушным снисхождением, снова иррационально чувствуя себя опекуном гиперактивного ребенка с огромным самомнением, настроение которого временами менялось тысячу раз на дню. Но все же Цзыцю всегда находил подкупающей его детскую непосредственность и был очень рад, что ему повезло встретить в своей жизни этого человека и подружиться с ним. Сколь бы много недостатков ни было у его призрачного наставника, юноша никогда не мог заставить себя на него сердиться. Он всегда был ему слишком дорог.       Первые признаки простуды у Цзыцю проявились почти через месяц после того, как они покинули гору. Сначала у него только слегка першило в горле, затем першение перешло в боль при глотании, а через несколько дней он почти полностью охрип. У него немного покраснели глаза, кашлял он почти без остановки, и только и делал, что все сильнее кутался в меховой дорожный плащ. В те моменты, когда Цзыцю особенно сильно доставало недомогание, Чу Ин смотрел на него так, будто бы боялся вздохнуть лишний раз. Юноша, наблюдая за ним, только усерднее растягивал пересохшие губы в улыбке.       — Все в порядке, мастер Чу, тебе не стоит беспокоиться. Если все пройдет как надо, мы прибудем в Тунчжоу как раз к празднику Дунчжи*, а оттуда до столицы рукой подать. И что бы ты там себе ни думал, а я еще планирую вдоволь наесться тамошних пельменей.       Чу Ин бросил на него один из своих долгих недоверчивых взглядов, в которых так и читалось «ребенок, как тебе не стыдно вешать мне лапшу на уши после всех этих лет».       — Ты говоришь это только для того, чтобы меня успокоить, — невыразительно откликнулся древний призрак.       Цзыцю хотел засмеяться, но вместо этого издал какой-то неопределенный хриплый смешок.       — С чего ты взял? Это всего лишь простуда. Меня не знобит и не лихорадит, и если не считать легкой слабости, я очень даже неплохо себя чувствую.       Призрачный тысячелетний дух только тяжко вздохнул и отвернулся к окну, обеспокоенно хмурясь. Цзыцю не сложно было догадаться, что он совершенно ни в чем его не убедил, только разве что больше расстроил тем, что не желал говорить правду. Чу Ин, как и сам Цзыцю, был довольно отходчивым и долго не таил обид (исключение составляли разве что игроки в го, жульничавшие у него на глазах: подобную низость древний мастер не прощал никому и никогда). Но сейчас все было немного иначе. Из-за того, что он ничем не мог ему помочь, Чу Ин начинал все больше расстраиваться и сильно переживать.       — Может, нам все же стоило остаться на горе?.. — неуверенно спросил он так тихо, что юноше пришлось поднапрячься, чтобы расслышать его слова. Чу Ин с прямой спиной и невидящим взглядом смотрел в окно, крепко сжимая в пальцах свой призрачный веер. Темные брови сошлись к переносице, а губы были плотно сжаты в одну линию. Он казался напряженным, будто пружина под давлением. Цзыцю очень хотелось хоть немного расшевелить и приободрить его, потому что опечаленное состояние друга и на него самого действовало удручающе.       — Меня очень тревожит твое здоровье, — чуть громче тем временем сказал Чу Ин и снова тяжко вздохнул. — Я чувствую себя виноватым, ведь это из-за меня мы снова отправились в путь.       Цзыцю медленно глубоко вдохнул и выдохнул.       — Чу Ин, перестань. Я обещал тебе помочь в поисках Божественного Хода, и ты знаешь, что я всегда серьезно отношусь к своим словам.       — Знаю, — неохотно бросил древний мастер, неуверенно скосив на него глаза.       — Со мной ничего не случится, — тепло сказал юноша и на выдохе снова сильно закашлялся. После того, как приступ закончился, он перевел дух и постарался, чтобы голос звучал увереннее. — Когда приедем в Тунчжоу я немного передохну, даю слово. И если нам повезет, то мы сможем полюбоваться фейерверками во время праздника. А потом и фонарями на Новый Год.       — Фейерверками? Что это?       Цзыцю мысленно поздравил себя с маленькой победой. Верный способ отвлечь Чу Ина от тяжелых мыслей — рассказать ему о чем-то, чего он не знает.       — Если говорить по-простому, это огни, которые во время больших праздников запускают в небо с помощью трубки и пороха, — принялся объяснять юноша, выуживая из памяти все, что ему когда-либо приходилось читать по этому поводу. — Они взлетают высоко в небо и там взрываются тысячами крошечных огоньков. Говорят, это выглядит очень красиво.       Чу Ин покивал с глубокомысленным видом, а затем поинтересовался:       — Сяо Байлун, а что такое порох?..       Объяснения заняли у Цзыцю какое-то время, а все потому, что один вопрос тянул за собой другие связанные с обсуждаемым предметом вопросы и далеко не всегда юноша мог исчерпывающе ответить на них все так, чтобы Чу Ин все понял хотя бы отчасти. Цзыцю и припомнить не мог, когда в последний раз ему приходилось так много говорить в компании древнего мастера. Обычно это Чу Ин при каждом удобном случае любил возвращаться воспоминаниями в прошлое, и при этом непостижимым образом всякий раз умудрялся достать для него на свет какую-нибудь новую давнюю историю. Но в те промозглые сырые дни, наполненные тихим стуком капель дождя, призрачный наставник изменил своей многолетней привычке и спрашивал без остановки обо всем, что только приходило ему в голову. В какой-то момент Цзыцю даже начал подозревать, что это не он пытался отвлечь Чу Ина от тягостных мыслей, а как раз-таки наоборот. Древний мастер действительно был очень любознательным и сейчас вовсю пользовался случаем, чтобы отвлечь его самого, заставляя фокусировать внимание на посторонних вещах, которые не имели отношения ни к его здоровью, ни к цели их поездки. Цзыцю был очень благодарен и признателен ему за этот жест, но от долгих разговоров он вконец охрип и в какой-то момент снова был вынужден замолчать.       Однотипные и меланхоличные серые дни тянулись один за другим, и им не было видно конца. Большую часть времени Цзыцю, поддаваясь слабости, спал, убаюканный теплом и мерной тряской. Когда ему было особенно тяжко, Чу Ин молчаливо составлял ему компанию, не смея тревожить ни словом, ни даже взглядом. Иногда они пытались играть в воображаемое го, но все сводилось к тому, что Цзыцю засыпал где-то на середине партии, а проснувшись едва ли мог вспомнить, на чем они остановились. Юноша чувствовал себя виноватым за то, что их путешествие было совсем не таким воодушевленным и преисполненным надежд, каким должно было быть, но всякий раз, стоило ему сказать об этом, как Чу Ин в ответ только качал головой.       — Не напрягайся. Береги силы, — мягко говорил он, и Цзыцю не доставало духа, чтобы ему возразить.       Первый день зимы ознаменовался еще одним тяжелым пасмурным днем. В какой-то момент юноша остановил повозку, чтобы выйти на свежий воздух и полюбоваться видом замершей в преддверии сна природы. Чу Ин не пришел в восторг от этой идеи, но переубедить своего юного спутника не смог и поэтому ему ничего другого не оставалось, как привычно встать рядом с ним, чтобы составить ему компанию. Некоторое время они просто стояли молча, думая каждый о своем. Весь окружающий вид полностью вторил душевному состоянию юноши: Цзыцю чувствовал себя очень вымотанным и уставшим, и даже после нескольких часов сна его не покидала слабость. Он продолжал бороться с ней как мог, потому что дал слово Чу Ину и не мог его нарушить. Они должны были увидеть фейерверки в Тунчжоу, полюбоваться фонарями, когда достигнут столицы… Должны были сразиться с Лин Цзы и отыскать Божественный Ход… А после вернуться на гору Ванъю и обязательно устроить партию на белом камне-доске, под широкими ветвями их совместно посаженного дерева.       Цзыцю обещал себе, что после того, как они исполнят мечту Чу Ина, он обязательно как следует проспится и отдохнет.       Ему и правда так сильно хотелось спать…       На секунду прикрыв глаза и сделав глубокий вдох, Цзыцю повернулся к своему призрачному наставнику и от души ему улыбнулся. Ему хотелось, чтобы Чу Ин знал, сколь важным всегда было для него их совместное большое приключение. Сколь дороги ему были годы, проведенные вместе. Как сильно он ценил поддержку и веру своего постоянного призрачного спутника, его наставления, бесконечные воспоминания, совместные партии...       Цзыцю чувствовал, как безвозвратно утекало в вечность отведенное ему время. Он хотел бы сказать так много, но никогда не был особенно красноречив. Все, что было у него в сердце, Чу Ин и так знал.       — Спасибо тебе за это путешествие, учитель Чу, — поклонился юноша древнему призраку и Чу Ин, мгновенно заподозрив неладное, тут же уставился на него во все глаза. Цзыцю не обратил на это внимания. — Спасибо тебе за то, что был со мной все эти годы.       — Сяо Байлун!..       Ветер зашумел с новой силой и полы плаща юноши взметнулись вверх, будто крылья чудной птицы. У него больше не было сил обманывать себя: болезнь с каждым днем только крепчала, методично вытягивая из него искры жизни. Это казалось таким несправедливым. Он был еще так молод, так много еще чего не видел, не успел!.. Ни для Чу Ина, ни для себя. А казалось, времени впереди всегда было в избытке...       Ощутив, как пробежал мороз по коже, Цзыцю выровнялся и вновь взглянул на своего вечного призрачного спутника, не дав ему и шанса продолжить свою мысль.       — Пойдем обратно, — кивнул он головой в сторону повозки. Древний мастер уже порывался что-то сказать ему, но юноша снова продолжил говорить, одарив его светлой дружеской улыбкой. — В дороге расскажешь еще что-нибудь о Южной Лян, хорошо? Кажется, мне никогда не надоест слушать твои истории, даже если скоро я буду знать их все наизусть.       С затянутого тучами низкого пепельного неба одна за другой начали падать редкие крохотные снежинки.       Чу Ин смотрел на него пристально, но ничего не говорил, и только крепче стискивал в пальцах свой веер.       — Если ты хочешь, — почти шепотом ответил древний мастер. Глаза его в тот момент очень подозрительно блестели.       Цзыцю благодарно кивнул.       — Спасибо.