Ты — мой главный вопрос.

Этот вопрос, наивный, и наверное, заранее обреченный, застаёт Меглина врасплох. «Придешь?» — безнадёжно и в то же время робко. Так не спрашивают, не говорят с теми, кто месяцами учил не быть неженкой, не быть жертвой… Он пробубнил что-то про людей и себя в ответ, стараясь смотреть только на дорогу. Есеня другого, в общем, и не ждала. В ресторан она поехала на такси. Заказала по телефону, в проверенном сервисе, но Меглин все равно вышел на улицу с ней, скорее, не проводить, а проверить, не сидит ли за рулем, не дай бог, чудом прозревший Андриевич. Вернулся в лофт, хотел было выпить вина, бутылку-другую, и заснуть пьяным сном на кровати (исключительно на своей половине — хотя знал, что Есеня все равно задремлет на его плече, а не на подушке, не признаваясь в этом даже самой себе)… Но почему-то он передумал. И адрес вспомнил сразу — тот, что она по телефону диктовала девушке из таксопарка. Костюма, правда, подходящего нет… На банкеты в СК его, пусть и самого успешного следователя за последние пару лет, перестали приглашать уже давно, а для других целей ни пиджак, ни брюки с точными стрелками были не нужны. Но все-таки Есеня изменила его привычки и в этом — он, во-первых, решил, что явиться в старой рубашке будет плохой идеей, а во-вторых, с усилием, но вспомнил, что можно надеть. Доехал быстро, хоть и, к собственному удивлению, в этот раз почти не лихачил на дороге. Меглин оставил машину в каком-то переулке, где (какая удача!) был сломан шлагбаум, закрывавший проезд с улицы. Постоял пару минут перед дверьми ресторана — как обычно на деле, когда пытается почувствовать, нет ли какого-то подвоха при захвате серийника в его же квартире. И все-таки зашел. Он, наверное, слишком нелеп в том костюме, который подготовила ему Есеня для владимирского оперного театра, с дурацкой бабочкой. Ну и ладно — на то, что думают другие, Меглину все ещё плевать. Но он знает, как вывести из себя слащавого нарцисса Женю, который так долго следил за ним взглядом, что даже забыл, когда нужно закончить тост. Подходит к столу — и обрывает на полуслове. — Красиво, молодой человек, но долго. Есеня оборачивается — и Меглин целует её, в щеку, как будто и по-дружески, но невозможно долго, так, что губы ненароком цепляют уголок её рта. Кажется, она опешила. И только несдержанный возглас удивления друзей приводит её в чувства, а в руках оказывается книга — одна из сотен, чьих названий и авторов не знает никто. Да это и не важно. Меглин действительно так сильно недолюбливал людей, что готов был подтвердить все слухи про себя. Много раз назвал Есеню в разговоре с очередным «нашим» то дочкой, то женой, то любовницей — но в этот раз, видимо, зритель попался не такой. Ну и ладно. Зато ей хорошо — по глазам видно. Он сидит в кресле, слишком расслаблено, как будто все ещё за рулем своего «Мерседеса». Рядом какая-то брюнетка, кажется, ещё одна однокурсница Есени («у неё друзья не из вуза вообще есть?»), болтает о чем-то — а он не слушает. Ну не может просто, и точка. Смотрит, сам не понимая до конца, почему, только на Есеню. А она — на него, даже когда отшивает очередной подкат Жени. Черт, а ведь за время, которое она со мной работает, я и забыл, что раньше ей шли хорошие платья, дорогие украшения… Да кому вру, разве я на это внимание раньше обращал? Есеня берет в руки книгу, где так нелепо, на всем блестящем развороте чернеет матовый вопросительный знак (к чему бы? книга вроде про любовь) — и показывает пальцем сначала на него, а потом на Меглина, сидящего напротив. Глаза в глаза. Он все понимает, и не отводит взгляд. «Ты — мой главный вопрос». Потом он встал, хотел выйти из зала — но Женя и Саша, как и их неуместные вопросы пошли следом. Конфликта Меглин в этот вечер точно не хотел, но не съязвить в ответ не смог. А весь пыл пьяного Осмысловского «охладил» какой-то поддатый мужлан, обидевшийся на дерзкую, по-настоящему мажорскую фразу парня во время тоста. Причем Женя врезал ему первым, но вполне ожидаемо, потерял равновесие от удара и сцепился с противником уже на полу. Меглин хотел вмешаться — но передумал и все-таки пошёл в уборную, где как раз освободилась кабинка. Эта показуха ни к чему. Убить маньяка — это одно, а вот драться по пьяни в ресторане… Хотя, нет, на самом деле, по её взгляду уже понял, что победа в другом, более важном сражении безоговорочно присуждена ему, о чем честно и как всегда прямо сказал Осмысловскому и Тихонову. А разменивать себя на пустяки в этом случае — почти то же самое, что соглашаться на расследование бытовухи, оказавшейся не по зубам очередному желторотому следаку. Домой они возвращаются на его машине. Это кажется ему так логично, как будто другого варианта и быть не могло. Есеня безмятежна и весела, читает всю дорогу отрывок из книги вслух. Меглин думает, что какое-то наваждение… Но что? Этот момент, когда ни она, ни он наконец-то не думают, находясь вместе, об очередном убийстве? Или всё же вся та муть, «проза жизни», раз за разом ждущая их за порогом дома? Разбираться не хочется. Не сейчас. Не с ней. Бергич говорил, что после всего, что произошло, будет невозможно больше, как они, просто и легко… Так что же это? Что со мной? А Есеня на пассажирском сидении смеется. Смеется и уже на улице, все еще с книгой и букетом, подаренным одним из парней. Она смеется и тогда, когда спускается по лестнице, открывает дверь лофта. А Меглин просто идет следом, сам не зная, что с ним… И разбираться ему, как следователю, в этом деле не очень хочется. Остановившись, Есеня оборачивается и спрашивает, как можно писать весь тот слащавый бред, что она только что прочитала в книге, и зачем такие сложности. Меглин улыбается в ответ (в какой раз в жизни?) и делает последний шаг, отделявший их друг от друга. — Согласен. Все намного проще, — и только целуя её, он понимает, на грани своего измученного болезнью сознания, что-то, что внезапно стало важно именно сейчас.