Нимфа

Стебелёк к стебельку, цветок к цветку. Мы с подружками плетём венки на зелёном лугу… нет, я одна, но отчего нет у меня весёлых подружек?.. А, поняла!.. Я – нимфа, лесная нимфа, речная нимфа, дух природы, прекрасная языческая богиня, и таковы же были мои подружки, но их поймали человеческие юноши, сыны Адама и Евы, и сделали своими жёнами, и стали мои нимфы-подружки смертными женщинами… отчего же не встретила своего возлюбленного я?.. Нет, встретила, помню, что встретила, но не удержала, испугалась, не решилась… нет, я же нимфа, выходит, это он не удержал меня?.. Выскользнул у него из рук подол моего невесомого зелёного платья, и упорхнула я в луга, и осталась ему лишь память… Цветок к цветку, стебелёк к стебельку. Нужно собрать самые красивые цветы. Я сделаю из них пышный букет и преподнесу его королеве; пусть услаждает её взор своими красками, а обоняние – ароматом. Добрая королева Гертруда, что бы я делала без её участия? Она была так добра ко мне с тех пор, как умер мой отец. Не одари она меня своей заботой – куда бы подалась я, лишившись и отца, и брата, и возлюбленного? Брат мой далеко. Отец мой мёртв. Мой возлюбленный… жив ли он, и даже если жив – есть ли у меня возлюбленный? Королева ничего не знает. Она знает то, что знают другие, но не знает главного, и бедный мой отец тоже не знал… Что сделала бы королева, если бы знала? Как отнеслась бы ко мне? Поняла ли бы меня? Она ведь тоже женщина – значит, должна понять… но при этом – она королева и она его мать… «Ступай добром в монастырь». Но что мне делать в монастыре, если я – лесная нимфа, разве удержат меня его каменные стены? Разве властны надо мной христианские святые и сам Господь? Я – лесная нимфа, я – языческая богиня, так отчего не удержала я своего возлюбленного? Как могла я, всесильный дух полей, не суметь его удержать? Путаются стебли цветов в букете, и путаются мои мысли, и как сухие травинки меж цветочных стеблей, попадает меж них всякий сор. В стенах замка я нередко забываюсь совсем – и не помню потом, что говорила и делала, – но здесь, на зелёном лугу, мне легче. Здесь легче дышится, здесь не давят каменные стены, здесь простирается надо мною бескрайнее небо и мягкая, как шёлк, трава ласкает мои босые ступни. Я – лесная нимфа, я – речная нимфа, я – дух лесов и полей… Здесь я порою помню всё – но как же больно вспоминать!.. С рассвета в Валентинов день Я проберусь к дверям И у окна согласье дам Быть Валентиной вам. Он встал, оделся, отпер дверь, И из его хором Вернулась девушка в свой дом Не девушкой потом. Хорошая песня, правда?.. Меня учили подобным песенкам мои подружки, менее знатные, чем я. Я сходу запоминала их, я всегда хорошо запоминала стихи… и ни отец мой, ни брат не знали, каким песням учат меня подружки… И из его хором Вернулась девушка в свой дом Не девушкой потом… Я помню тот день. Да, да, я его помню, я ещё не вовсе утратила память!.. На таком же лугу, только качались над нами ветви дерева… Гамлет читал мне свои стихи и, как всегда, просил прощения за их недостаточную красоту, а я подарила ему букетик цветов и сказала, что как полевые цветы мне милее садовых роз, так и его стихи – стихов более признанных поэтов… Мой отец не знал. Мой брат не знал. Они думали, что я лишь принимала от Гамлета письма; письма – и пару безделушек. Они мне верили. Они ошибались. Они так и не узнали, что произошло в тот день на лугу под деревом. Ни отец, ни брат, ни королева. После того, что случилось тогда меж нами – и скрепило наши клятвы, – Гамлет попросил у меня прядь волос, и я согласилась, и он отрезал её своим кинжалом… когда я возвращала ему письма и украшения, ни я, ни он не упомянули о ней – быть может, он и впрямь ничего не помнил?.. Стоило ли мне заговорить о браке – тогда, когда я оправляла юбки, а он с улыбкой отрезал у меня прядь? Смела ли я заговорить об этом первой – тем более, с ним, наследным принцем Дании? – Пред тем, как с ног меня валить, Просили вы руки… – И обошёлся б по-людски, Не будь вы так легки. Тоже хорошая песня. Но ведь ты бы не поступил так со мной, мой Гамлет, мой принц, мой возлюбленный? Ты уверял меня, что любишь, и – о, ты любил, ты любил всем сердцем, я видела это, я верю, я знаю!.. Ты не просто забрался ко мне под юбку тогда, на зелёном лугу. Ты бы попросил потом моей руки у отца, хоть и выше меня по положению, отец был неправ, он был несправедлив к тебе, когда говорил, что ты, наследный принц, никогда не женишься на одной из придворных дам… Королева Гертруда благословила бы наш брак. Я знаю. Королева меня любит. А король – что ж, королю, твоему дяде, никогда не было до тебя слишком большого дела, хоть и назвал он тебя своим наследником. Мы не говорили о браке, мой Гамлет, но что с того? Мы просто не успели о нём заговорить, а мне и не нужно было слов, ведь я – нимфа, я дух полей, а ты – мой возлюбленный, и я читала твои мысли без слов… Ты бы попросил моей руки, ведь правда? Какая гадость, сладу нет! Стоит покуда свет, Вот так и будут делать вред По молодости лет?.. Ты ведь не таков, мой Гамлет?.. Ты просто… просто не успел. Девушка может напомнить юноше о любовных клятвах, и – о, я напомнила бы, будь ты хоть трижды принц!.. Но как напомнить о клятвах тому, кто лишился рассудка? Тому, кто едва помнит самого себя, не говоря уже о своей возлюбленной? Успей ты попросить моей руки – было бы лучше, стань я женой безумца? Безумца. Безумца. Меня саму ныне считают безумной, ведь так? Как смешно… сейчас мы могли бы друг друга не бояться, мой Гамлет, мы оба были бы безумны, не я, нимфа лесов, стала бы из-за тебя смертной женщиной, но ты – языческим духом мне под стать… О Гамлет, если бы я могла тебя винить!.. Но ты не помнил себя, когда забыл наши клятвы… и даже – когда убил моего отца. Я должна бы винить тебя по меньшей мере за это, но – как винить безумца? Безумен ли ты? Безумна ли я? Безумны ли мы? Я боялась тебя, когда ты лишился рассудка, но, быть может, зря? Теперь я сама такая же, теперь даже добрая королева, твоя мать, избегает меня. Безумие оказалось вовсе не страшным – и, быть может, сейчас я сумела бы понять тебя, быть может, сейчас ты оказался бы единственным, кто понял бы меня… Ты умер? Ты правда умер на чужбине, мой Гамлет? Слухи верны? Говорят, женщина чувствует, когда умирает её возлюбленный. Но я не знаю, что я чувствую, путаются мои чувства, и путаются мысли, и путаются стебельки цветов… Вернулась девушка в свой дом Не девушкой потом… Отец не узнал о моём позоре. Брат не узнал. Королева не узнала. После того дня я недолгое время боялась, не принёс ли он плоды, – но в положенный срок пролилась кровь, и опасения мои оказались напрасны. Не пришлось мне, как я боялась, искать, краснея, разговора с возлюбленным; я – лесная нимфа, я ещё недостаточно стала смертной женщиной, чтобы зачать дитя. Вскоре состоялся разговор с отцом и братом. Они велели мне более не принимать от тебя писем и подарков, мой Гамлет, если только не станут твои ухаживания более весомыми; о, они не знали, что я уже стала твоей женой!.. Как хорошо, что они не знали, всё же мы были не венчаны, и я дала им обещание, и впрямь вернула нераспечатанным следующее твоё письмо вместе с прилагавшейся к нему ниткой жемчуга. Я не хотела этого делать, но – что, если бы отец узнал, что я ослушалась его приказа?.. Я была уверена, что ты поймёшь, я ведь уже отдала тебе себя, как могла я после этого по доброй воле отвергнуть твои ухаживания? Ты поймёшь, думала я, а значит, вот-вот попросишь у отца моей руки, ты же не оставишь свою Офелию? Но я ошибалась. Жестоко ошибалась, хоть и не в тебе, не ты был виной дальнейшим страшным событиям, мой Гамлет, но злой рок, твой и мой, и всей Дании, ибо вся Дания осиротела, лишившись светоча твоего разума. Я согласилась с отцом, что ты мог утратить рассудок от любви ко мне, однако никогда не верила в это, ибо не была твоя любовь безответной, и кому, как не тебе, было об этом известно? Просто не ведал мой бедный отец всего, что произошло между нами. Что же послужило истинной причиной твоего безумия, мой Гамлет? Некого спросить, и ты сам более не смог бы дать ответ, даже будь у меня возможность вновь заговорить с тобою наедине… Ты забыл наши клятвы, мой принц, но ты не вовсе забыл меня. Я всё ещё видела любовь в твоём горящем взоре – тогда, перед тем, как ты убил моего отца и тебя сослали в Англию, – хоть и сделалась та любовь пополам с мукой. Виноваты стены замка. Каменные стены, они давят на меня, нимфу лесов, они давили на тебя, мой возлюбленный, они уничтожили твой разум, уничтожили мой… Языческие духи должны жить в полях и лесах – но нам приходится жить в плену каменных стен замка. Нам приходится это делать, мой возлюбленный, чтобы притворяться людьми. Мой Гамлет, ты правда умер в далёкой Англии?.. Если бы меня попытались выдать за другого, я бы и впрямь попросилась в монастырь. Там тоже каменные стены, они скрыли бы то, что я уже была твоей женой, хоть и венчала нас не Святая Церковь, а языческие боги полей… и, быть может, в святых стенах не осталось бы во мне ничего от лесной нимфы, и стала бы я доброй монахиней, смиренной и чистой, изредка вспоминающей, как однажды изведала земную любовь… Но отец мёртв, а брат далеко. А я вслед за тобой лишилась рассудка – не мне судить, не мне, но, верно, и впрямь так, раз все об этом говорят? Как хорошо, как хорошо, никому не нужна в жёны безумица, я останусь твоей женой, только твоей… Ты мёртв. Верно, ты и впрямь мёртв. Но отчего тогда жива я? Надо собрать ещё цветов. Я подарю их доброй королеве. А потом – потом я отправлюсь по воде в Англию, я ведь речная нимфа, я могу ступать по воде, совсем как Христос, – и возложу цветы на твою могилу. У тебя ведь должна быть могила, мой Гамлет, там, на чужбине? Надо собрать ещё цветов… Я падаю. Я лечу. Меня несёт вода, я речная нимфа, я дух полей… Я плыву к тебе, ведь так, мой возлюбленный? Ты умер, и я плыву к тебе в царство мёртвых… Или… или лгут слухи, и ты жив?.. Вода становится холодной. Платье – слишком тяжёлым. Как же так, ведь я – речная нимфа?.. Если ты жив, мой Гамлет… Солнце бьёт в глаза. Пронизывает воду. Пахнет цветами, пахнет речной тиной… Суждено ли мне стать ангелом на небесах? Или же я и впрямь – языческий дух? Мои глаза ловят отблеск солнца на воде, и следующая мысль – особенно ясна. Если ты жив, мой Гамлет, значит, это я дождусь тебя. На небе ли, в реке ли или в полях. Я ведь всё равно твоя жена. Я – нимфа… ты сам меня так называл… Тяжелеет платье… солнечный зайчик на воде… Ты ведь ко мне придёшь?..

***

Офелия!.. О, радость!.. Помяни мои грехи в своих молитвах, нимфа… Темна ночь, и темны мои мысли, и не идёт сон. Глухая тоска будто стальным обручем сдавливает грудь – оттого ли, что по сей день не исполнил я наказа умершего отца? Или же от разлуки со всеми, кто близок моему сердцу… или… Глухая тоска. Мрачные предчувствия. Женщины склонны доверять чувствам больше, чем разуму. Возможно, нам, мужчинам, стоило бы порой поучиться этому у них? Отец не являлся ко мне с той ночи в опочивальне матери. Быть может, его дух просто не в силах покинуть землю родной Дании? Отца видел Горацио, видели караульные – так отчего же не видела мать? Мог ли он скрыться от её взора из жалости и любви к ней, из опасения, что это зрелище поколеблет её рассудок? Или же… Отец истинно являлся на галерее – но может ли быть так, что его явление в опочивальне и впрямь было бредом моего воспалённого разума? Быть может, притворяясь безумцем, я и впрямь начал впадать в безумие? А впрочем, что об этом думать. Судить меня некому – и на то, чтобы вернуться в Данию и свершить месть, ясности ума мне хватит. Темна ночь и темны мысли. И я страшусь ложиться – что, если отец, не сумев предстать передо мной наяву, предстанет во сне? Ему есть за что корить своего сына – и я страшусь услышать от него слова укора. Медальон с портретом отца всё так же при мне. И помимо царственного отцовского лика в нём – прядь девичьих волос, которую я изредка позволяю себе прижать к губам. Офелия, радость моя, сможешь ли ты меня простить?.. Иначе я представлял себе наше будущее, любимая, тогда, на зелёном лугу. Я собирался просить твоей руки, собирался сказать матери и дяде, что моей женой станешь только ты… В ту пору я ненавидел дядю лишь за женитьбу на матери. И всё же уже тогда терзали мою душу подозрения на его счёт, но, привыкши доверять мыслям, а не чувствам, я гнал их от себя… Я хотел бы открыться тебе, любимая, но – как я мог? Любой наш разговор мог быть подслушан, любая моя записка – перехвачена твоим отцом. Несомненно, это он велел тебе не принимать от меня писем и подарков – не зная о том, как далеко зашла наша любовь, но запоздало страшась, что она может настолько далеко зайти. И даже просто спроси он тебя, о чём мы говорили, – мог ли я требовать, чтобы ты, всегда послушная дочь, лгала родному отцу? А твой отец – о, Полоний всегда был верен моему дяде. Я знаю, ты умолчала о том, что произошло на лугу. Но это требовало лишь молчания – не лжи; и доведись мне отвечать за то, что я сорвал цветок твоей невинности, это не имело бы отношения к смерти моего отца и преступлению дяди. За это я готов был ответить – с того момента, как впервые коснулся твоих губ. Но я не мог сказать тебе, что моё безумие – лишь притворство. Что я не забыл тебя, не забыл наших клятв, что мои жестокие слова призваны не ранить тебя, а усыпить подозрения других, и что, раня тебя, обратной стороной лезвия они ранят меня ещё сильнее… Притворство ли?.. Притворялся я – или впрямь обезумел? Может ли безумец осознавать своё безумие – пусть даже и отчасти? Я не мог просить тебя ждать меня, моя родная. Слишком темно будущее, слишком темна моя стезя, и впрямь – слишком омрачён порой мой разум… Если ты всё же дождёшься, если я отомщу за смерть отца и трон Дании станет моим – тогда никто не помешает мне пред всеми назвать тебя своей женой. И ты ведь простишь меня, правда, любимая? Я встану перед тобой на колени, возьму твои руки в свои, я буду умолять забыть мои злые слова, которые никогда не шли от сердца… Но, возможно, для тебя было бы лучше, выйди ты за другого? Не только мои жестокие слова стоят между нами. На моих руках – кровь твоего отца, её не смыть, и способна ли ты продолжать меня любить, видя её следы? Способна ли позволить этим рукам тебя ласкать – пусть и убил я Полония по ошибке, приняв за дядю? Если бы брат выдал тебя за другого и в ночь после свадьбы открылось бы, что капля росы уже пролилась с цветка, – что ж, ты достаточно умна и, полагаю, легко сумела бы убедить всех, что безумный принц взял тебя силой. Кто осудил бы девушку, не сумевшую дать отпор королевскому сыну и племяннику, утратившему рассудок? Или, быть может, и впрямь было бы лучше, уйди ты в монастырь. Слишком темны мои мысли, и темна стала душа, и на моих руках – кровь твоего отца; могу ли я вновь прикоснуться к тебе, такой чистой, такой прекрасной? Не запятнает ли моё прикосновение твою ангельскую белизну? Моя радость, моя лесная нимфа… Быть может, строгость и чистота монастыря были бы для тебя предпочтительнее брака со мной. Безгрешный холод монастырских стен – лучше, нежели порочный жар моей души, нежели та страсть, что вспыхнула меж нами на лугу, пусть и была она не порочна, а чиста и возвышенна, настолько, насколько может быть таковой плотская страсть… Но если ты дождёшься меня – выбирать тебе. Я буду молить тебя о прощении, но не стану молить принять то или иное решение. Знай только, что Гамлет всегда будет любить лишь тебя. Темна ночь, и темны мои мысли, и мрачны предчувствия… Меня ждёт страшная месть – но ждёшь и ты, Офелия. Я знаю, я слышу твой голос, ты поёшь мне, хоть я и не в силах разобрать слов… Быть может, сейчас, пока твой нежный голос звенит у меня в ушах, я всё же рискну лечь в постель. Быть может, я даже сумею уснуть. Не боясь увидеть во сне отца – и надеясь увидеть тебя. Мой ангел, моя нимфа…