Дневники Терабитии

I was praying that you and me might end up together. It's like wishing for rain as I stand in the desert,  But I'm holding you closer than most, 'Cause you are my heaven. Десятилетний мальчик с каштановыми волосами и зелеными глазами бежал по многолюдной улице Окленда, чтобы поскорей успеть домой из школы. Наверняка его младшая сестра Лесли уже дома, и ей опять достанется больше шоколада от папы. Отец всегда в первую очередь уделяет внимание малышке Лесли, да и мама тоже. Вероятно, такова судьба всех мальчишек — быть забытыми семьей после рождения сестры. — Лучше бы Лесли никогда и не появлялась на свет, — пробурчал себе под нос мальчик и припустил еще быстрее. — О, Генри, ты пришел? — раздался с кухни мамин теплый голос. — Да, мам, — ответил мальчик и скорчил недовольную гримасу, когда к нему прибежала обниматься Лесли. Неужели все девчонки любят обниматься? Это ведь так противно. — Генри, мы с папой ждали тебя. Я даже свою шоколадку без тебя не открывала, — быстро, словно боясь, что ей не хватит времени выговориться, сказала Лесли. — Могла есть ее спокойно. Я все равно ничего не буду. — Но, Генри… Генри, не дав сестренке договорить, прошел мимо нее в свою комнату. Закрыв дверь в свое маленькое царство на ключ, мальчик лег на кровать. Как же ему все надоело. Школа, в которой у него совсем нет друзей, сестра, которой достается вся родительская любовь… — Это несправедливо, — зашептал Генри, и горячие слезы покатились по его щекам. Вечером, когда за окном догорело пламя заката, в дверь комнаты Генри постучали. — Я не хочу никого видеть! — крикнул Генри. — Это я, сынок, — раздался за дверью тихий голос отца. — Я принес тебе кое-что интересное. Генри нехотя встал с кровати и открыл отцу дверь. Когда-то он часто заходил к сыну по вечерам, чтобы поговорить, но теперь вечером он был всегда занят — читал сказку Лесли. — Я не стану заходить, чтобы не злить тебя, но возьми вот эту коробку, вдруг ты найдешь там новый мир, — отец заговорщицки улыбнулся и протянул Генри старую, потрепанную коробку. — Новый мир? — Мальчик саркастично ухмыльнулся. — Скорее пыльную галактику. Отец взъерошил рукой каштановые волосы и развернулся, чтобы уйти, но затем, будто вспомнив, что забыл сказать что-то важное, повернулся к Генри. — Никогда не суди по внешнему виду, он обманчив, — сказав это, отец развернулся и широкими шагами пошел в сторону спальни Лесли. Генри поставил коробку на кровать и закрыл дверь. Первое, что ему захотелось сделать, — лечь спать, совершенно не обращая внимания на коробку, забыв о ней, но любопытство пересилило. Вообще любопытство — самое сильное чувство на земле и самое важное, ведь если бы не оно, то многих приключений и в помине бы не было, не открыли бы новые материки, не нашли клады… Без любопытства жизнь не была бы такой яркой, потому что всем правило бы равнодушие ко всему. Генри укрыл ноги одеялом и вытряхнул содержимое коробки на кровать. Аккуратности у маленьких мальчиков всегда в избытке. Больше всего в загадочной коробке было рисунков. Генри всегда мечтал научиться рисовать, и теперь он с восторгом перебирал чьи-то рисунки. Было видно, что рисовал это все ребенок, но сколько же было вложено терпения в прорисовку деталей! Генри проводил по рисункам пальцами и подолгу всматривался в лица нарисованных существ: орков, фей, гоблинов, волшебников… Часто ему встречались изображения милой девочки с короткими волосами цвета соломы. На каждом рисунке она улыбалась и напоминала маленького рождественского ангелочка, дарящего тепло всем людям. «Наверное, эта девочка уже давно взрослая, ведь рисунки такие старые, — подумал Генри. — А жаль. Мне бы очень хотелось с ней познакомиться». Среди вороха рисунков мальчик обнаружил кожаный блокнот. От него пахло сыростью, пылью и прошлым. Самое интересное в дневниках то, что они сохраняют воспоминания всегда свежими. Генри почему-то сразу подумал, что это дневник его отца, хотя тот ему ничего и не сказал об этом. Страницы дневника были исписаны не особо красивым, но аккуратным почерком. Мальчик вновь удивился такому терпению, он бы никогда не смог вести дневник. Зачем заново прокручивать в голове события прошедшие и записывать их в блокнот, когда можно поиграть на компьютере или погулять? На первой странице дневника было аккуратно выведено: «Собственность Джесса Ааронса. Не читать без разрешения!» Генри усмехнулся — это действительно были вещи его отца. Мальчику стало смешно, потому что он никогда не мог представить, что его папа был таким же мальчишкой, как он сейчас. Взрослые в глазах детей всегда взрослые. В детстве вообще сложно поверить, что серьезные и такие правильные родители когда-то ходили в школу, забавлялись с друзьями… Нет, они слишком взрослые для всего этого, всегда были слишком взрослыми. А теперь в руках Генри было наглядное доказательство того, что его отец когда-то был мальчишкой, даже больше — влюбленным мальчишкой. Да, Генри сразу догадался, что эта девчонка со светлыми волосами и озорным взглядом была подругой его отца. Сперва у него была надежда, что это мама, но, взвесив все и поразмыслив, мальчик пришел к выводу, что девочка с рисунков совершенно не похожа на маму, у которой глаза светятся более мягким светом, а улыбка не такая задорная, хотя и такая же теплая. Генри стало даже немного обидно, что девочка с рисунков не живет где-нибудь рядом, не заваривает ему чай, когда холодно… Он понял, что очень хочет узнать эту девочку хотя бы через слова своего отца.  Генри лег на подушку, натянул повыше одеяло и открыл дневник. Он ожидал простых слов о самых обыкновенных буднях мальчишки, но дневник открыл ему нечто гораздо большее — целый мир фантазий, мечтаний и грез наяву. Ему открылась Терабития и… Лесли, та самая девчонка с волшебной улыбкой и искорками в глазах. Генри с жадностью читал обо всем — о проблемах Джесса в школе, которые так напоминали ему собственные, о домике на дереве, о красках, о волшебстве, в которое надо лишь поверить, чтобы оно стало реальностью. Никогда еще Генри не читал так много за один вечер. Он просто не мог остановиться, поглощенный тем миром, что подарили ему страницы дневника. Иногда Генри казалось, что он усыпал, убаюканный тихим шепотом страниц, но он ловил себя на том, что все еще продолжает читать, хотя глаза закрываются, пытаясь затянуть его в мир сновидений. Попытки сна захватить власть над мальчиком были изначально обречены на провал, ведь кто захочет спать, когда грезит наяву? Но неожиданно для самого себя Генри резко прервал чтение. Он просто не мог поверить в то, что было написано прыгающим от волнения почерком.  «Сегодня Лесли умерла». Генри несколько раз перечитал эти три слова, отказываясь верить в них, хотя до того он с легкостью поверил в Терабитию. В сказку всегда гораздо легче поверить, чем в жестокую реальность. Генри и не заметил, как по щекам его полились слезы. Он плакал, словно ребенок, о девочке, которую никогда не знал и, что самое ужасное, никогда уже не узнает. Ему казалось, что без Лесли все теряет смысл: рисунки, дневник, жизнь… Генри просто не мог представить, как можно жить дальше, когда умирает волшебство, ведь Лесли действительно была маленьким чудом. Он даже хотел бросить чтение дневника, но, посмотрев, что до конца осталась лишь пара листов, мальчик утер слезы и продолжил читать. Последние записи в дневнике были однообразны — Джесс вспоминал Лесли, думал о ней, мечтал о том, что она на самом деле жива. Он описывал, как бегал к тому самому месту, к той веревке в надежде, что Лесли будет стоять там и улыбаться, как всегда, как раньше.  Генри уже даже не пытался скрыть своих слез, он плакал, он чувствовал все то горе, что тогда придавило его отца, ему казалось, что это он только что потерял солнце, освещающее его жизнь. Чем меньше слов оставалось до конца дневника, тем хуже чувствовал себя мальчик. Он боялся, что вместе со страницами кончится и его жизнь, что он жив только пока есть Терабития, пока есть Лесли, его Лесли. Последняя запись в дневнике была датирована девятью годами позже всех остальных. Девять лет после смерти Лесли. Почерк отца уже не был таким угловатым, хотя и красивым он явно не стал. «В этой жизни мы все что-то находим и что-то теряем. Это нормально. Много лет я плакал по ночам, вспоминая Лесли. Мне казалось, что жизнь без нее стала серой. Конечно, у меня всегда была сестра, которая помогала мне пережить смерть Лесли, но никто, даже Мэй Бэлль, не мог заменить ее, девочку, что могла пробудить волшебство в любой душе. Но время текло, стремилось неудержимым потоком в будущее, и я должен был жить дальше, не пытаясь вернуться назад. Я должен был отпустить Лесли. Нельзя вечно держаться за прошлое. Нельзя. Я перестал плакать по ночам, вести дневник и молить Бога о том, чтобы он забрал и меня вместе с ней, я начал улыбаться, но был не в силах отпустить ее. Я держал ее так крепко, что просто не мог уже разжать этих объятий. Лесли была моей мечтой, моим небом, она была всем для меня. Но сегодня случилось то, что изменило мою жизнь. Я встретил Одри. Ее серые глаза светились добротой и нежностью, ее мягкая улыбка очаровывала. В ней не было такого задора, такой невероятной, всепоглощающей веры в волшебство, как у Лесли, но она и не была Лесли. Благодаря Одри я понял, что мне не нужна для счастья Лесли, что такой, как она, я просто не смогу найти, потому что таких нет. Она была одной-единственной, девочка с волосами цвета соломы и глазами, похожими на два маленьких солнышка. Но она ушла, как уходит многое из нашей жизни, а я должен был продолжать жить дальше. С Одри. Я больше чем уверен, что Лесли одобрила бы мое решение. Она всегда и всем желала счастья. Теперь же настал мой черед пожелать счастья ей, отпустить ее, чтобы она могла спокойно улететь на облака, где ей и место. Ведь я знал, всегда знал, что она была неземным созданием  — эльфом или ангелом, который ненадолго спустился на землю, чтобы подарить людям тепло, радость и волшебство. Лети же обратно, мой ангел! Лети к солнцу, любимая Лесли! Я никогда не забуду тебя, но сейчас я тебя отпускаю, чтобы жить дальше. А когда у нас с Одри родится дочь, то я назову ее в честь тебя, Лесли». Генри заснул в слезах, прижимая к груди дневник. А утром, открыв глаза, он увидел отца, сидящего на краю его кровати и рассматривающего рисунки. — Я их не видел уже больше десяти лет. Не хотелось вспоминать, — вздохнул отец, посмотрев на Генри. — Я боялся, что вновь буду плакать, но ошибся. Я счастлив. — Папа, — только и смог прошептать в ответ Генри. Он был уверен, что стоит ему заговорить о Лесли, и он расплачется. — Не грусти, — улыбнулся отец. — Лесли всегда улыбалась. — Я бы так хотел с ней познакомиться, — выдавил мальчик. — Между прочим, — мужчина хитро усмехнулся, — она спит в соседней комнате и ты с ней знаком уже целых семь лет. Просто ты не замечал этого. Закрой глаза — и поверь. — Разве это так просто? — Нет. Конечно нет. Но никто и не говорил, что волшебство — это просто, — отец встал и, сложив рисунки обратно в коробку, вышел из комнаты, не сказав больше ни слова. А Генри почувствовал, что теперь он готов отдать шоколадку Лесли, своей Лесли, ведь ее улыбка самая яркая на всем белом свете