Встретимся на поле боя

К своему раздражению я заблудился. Вообще, по моему скромному мнению, чёртов особняк, в котором сразу после переезда в Олдонн обосновались капитан, дети и Оньянкопон, слишком, блядь, огромен для четверых человек. Пусть даже двое из них — неуёмные подростки. Впрочем, насколько мне известно, здесь в качестве персонала часто останавливаются свежезавербованные Армином агенты, которых тайно натаскивает капитан. Но сам я, например, в отличие от остальных — даже в отличие от опиздоёбившего мне щенка Тайбера — в особняке бывал всего три раза. Включая сегодняшний. Пожалуй, мне не стоило так упорно отказываться от компании Конни, отправившегося на поиски еды прямо на кухню. Он мог бы мне хотя бы подсказать, как в этом лабиринте бесконечных коридоров отыскать выход во внутренний сад. Но ты же слишком гордый, да? Обломишься признаться, что без чужой помощи не в состоянии сориентироваться на местности. Да. Так и есть. Неуместно гордый. В итоге я потратил лишние пятнадцать минут на блуждание по особняку, и только сейчас наконец натыкаюсь на витражные двери, выходящие на террасу. Мы застряли здесь как минимум до глубокой ночи. Если не до утра. После того, как капитан подтвердил, что письмо Хистории подлинное, мы отправили обрисовывающее всю ситуацию послание Армину. И теперь ждём ответ. Переоборудовать одну из комнат особняка для приёма и передачи телеграфных сообщений было одним из самых удачных предложений Оньянкопона. Правда, из-за подключения к общей линии для межконтинентальной связи нет никаких сомнений в том, что все наши сигналы перехватываются Глобальным Альянсом. Так что сообщения приходится долго и упорно кодировать. Но в критических ситуациях, как, например, сейчас, телеграф спасает. Сам Армин, если ничего не изменилось, в данный момент должен торчать в Штабе в Сальте. И готовиться к конференции, посвящённой критическому сокращению популяций насекомых. Академия Глобального Восстановления, образованная учёными из нескольких уцелевших после Гула стран, пыталась инициировать это обсуждение ещё в первые полгода после разрушительного марша армии Колоссальных. Но тогда большие воротилы Альянса от них вяло отмахивались, потому что в полуразрушенном мире и без того было достаточно проблем, которые следовало бы обсудить и решить. Но вот, спустя два с половиной года, ситуация с насекомыми только усугубилась — их численность значительно уменьшилась. И теперь это всё явнее ощущается во всех аспектах экосистемы: помимо очевидного нарушения пищевых цепочек и уменьшения биоразнообразия, сократились и показатели урожайности. А учитывая, что восстановление плодородных земель продвигается не такими стремительными темпами, как хотелось бы... Короче, если к Академии умников на этой грёбаной конференции не прислушаются, риски для сельского хозяйства и продовольственной безопасности в глобальном масштабе возрастут в дохрена тысяч раз. То, что пришлось пережить нам на Парадизе после разрушения Марии и потери большей части посевных полей, ни в какое сравнение не пойдёт с продовольственным кризисом пиздецового масштаба, который запросто может возникнуть через какие-то два-три года. Если не придумать действенный способ восстановить биоразнообразие растоптанных ко всем херам земель. Не представляю, как спит по ночам взваливший себе на плечи ответственность за всё человечество Армин. И это он ещё не знает, что Хизуру, спевшись с Хисторией, подложили нам славный подарочек с Пурисганом... Представляешь, как он обрадуется, когда получит наше послание? В диком, блядь, восторге будет. Мои мысли из-за хронического недосыпа последних недель сумбурно скачут с темы на тему, и я чувствую нарастающую пульсацию в висках. Не хватало ещё головной боли сейчас. Заебись просто. Выхожу на террасу и с облегчением делаю глубокий вдох. Пока мы торчали в переговорной у телеграфного аппарата, на улице прошёлся дождь. И теперь в воздухе ощущается освежающая прохлада. Насколько я понимаю, редкость для Олдонна. Не дождь — льёт здесь с неба круглый год. А свежесть. Редкость. Обычно в этой грёбаной столице мира воняет дымом. А крыши вычурных построек упираются в нависшую над городом серую склизкую пелену. Оттого Олдонн кажется мне слишком тесным. И очень похожим на Митру, заметил? Город крайностей. Город контрастов. Нарядные, вылизанные до неправдоподобной чистоты улицы. Чихающие клубами дыма заводы. Фешенебельные магазинчики, по которым праздно прогуливаются разряженные, как куклы, дамочки. Провонявшие сточными водами подворотни, в тёмных лабиринтах которых шатаются пьяные и озлобленные рабочие фабрик. Огромный город. В котором мне, тем не менее, тесно. И тяжело. Тяжело дышать. Тяжело думать. Забавно, что когда-то я так сильно мечтал поселиться в точной копии Олдонна. В Митре. Ты мечтал жить в Митре. И всё просрал. Ради чего? Как быстро я возненавидел бы эту притворную идеальность, если бы моё глупое желание всё же исполнилось? Или, заткнув уши, чтобы не слышать голос разума, я заставил бы себя поверить, что красивого фасада для счастливой жизни достаточно? Мы никогда этого не узнаем. У тебя не хватило яиц идти до конца. Так что не ной теперь, придурок. Бросаю взгляд через весь сад в сторону спрятанной за цветущими кустами беседки. Я не вижу саму Пик, но, судя по тонкой струйке сигаретного дыма, пробивающейся сквозь редкие кроны, она именно там. Спускаюсь по ступенькам с террасы. Иду к ней. В ту роковую ночь, когда я согласился с планом Ханджи, я отказался от своей мечты о мирной жизни. И даже сейчас, несмотря на жертву Эрена и уничтожение всех титанов, мои шансы воплотить в жизнь эти до охренения наивные фантазии всё ещё ничтожно малы. Но я, вопреки здравому смыслу, наоборот всё чаще возвращаюсь к ним. Просто потому, что теперь я знаю точно, с кем хочу их разделить. Только вот хочет ли она хоть что-то делить с тобой, а? Сунув руки в карманы брюк, неспеша бреду к беседке. Я специально вышагиваю так, чтобы шорох гравия на дорожке под моими ногами отчётливо различался в тишине сада. Чтобы у Пик было время подготовиться к тому, что я нарушу её уединение. Она ускользнула на улицу практически сразу после того, как Оньянкопон отправил сообщение Армину. Я догадался, куда она направилась. Сады, оранжереи, парки, аллеи... она всегда ищет успокоения в окружении растений. Но сам я решил остаться в доме с остальными, подумав, что ей — после всего произошедшего за день — хочется побыть одной. Так какого хрена ты тогда сюда припёрся? Прошёл уже час. И я всё-таки рискнул отправиться на её поиски. Но не потому, что нам надо поговорить об услышанном в книжной лавке. А ты уверен? Да. Я не стану поднимать эту тему сейчас, если она сама не захочет. Мне просто нужно убедиться, что она в порядке. И не травит саму себя въедливыми мыслями о совершённом просчёте. Подхожу ближе и понимаю, что вокруг беседки отцветают те же кусты, что я уже не раз видел в Олдонне. Они здесь повсюду. В вечер моего прилёта, на том самом приёме, когда я полез в сад следить за Мастардини, меня обсыпало лепестками этих странных розовых цветков. Идеально симметричных. Неправдоподобно прекрасных. Но без запаха. Наклоняюсь, чтобы поднять с травы один из сотни опавших лепестков. На ощупь он гладкий. Приятный. Красивый. Плотный и слегка поблескивает, как будто сделан из воска. Подношу его к лицу. Вдыхаю. Ничего. Словно и в самом деле искусственный. Задумчиво кручу лепесток в руках. — Обидно, да? — вдруг слышу голос Пик, и поднимаю голову, чтобы взглянуть на неё. Она сидит на кованой лавке в дальнем углу беседки, боком ко мне, и смотрит куда-то перед собой, вдаль. В правой руке — сигарета, а левой она придерживает массивную глиняную пепельницу на своих коленях. — Такие безупречно красивые цветы должны источать просто волшебный аромат. А они не пахнут. Стерильные. И холодные. — Почему они не пахнут? — прочистив горло, тихо спрашиваю я. Вхожу в беседку и останавливаюсь в нескольких шагах от лавки, чтобы запечатлеть в своём сознании образ Пик с этого ракурса — в окружении мягких лучей закатного солнца. Если Пик и замечает, как я временами замираю и пялюсь на неё, то никогда не подаёт виду. Догадывается ли она, что я, как одержимый, изучаю каждую её чёрточку, чтобы потом в очередной раз по памяти воспроизвести их на бумаге? Ты ведь никогда показывал ей ни один из нарисованных тобой набросков, трусливый слюнтяй. Верно. Не показывал. Значит, не догадывается. — Не знаю, — качает головой Пик, отвечая на заданный мной вопрос, и крепко затягивается сигаретой. Затем, после паузы, элегантной паутинкой выдыхает дым и поясняет: — Это камелии. Всё-таки приближаюсь к ней и, расстегнув нижнюю пуговицу пиджака, сажусь рядом на лавку. Вытягиваю ноги и откидываюсь на жёсткую кованую спинку. Наши с Пик плечи соприкасаются, и она, искоса взглянув на меня, едва заметно улыбается. — Разве не все цветы должны источать хоть какой-то запах? — прищурившись, уточняю я. — Они же должны как-то привлекать к себе насекомых. Для опыления. — Они и привлекают. Своей броской красотой, — Пик свободной от сигареты рукой тянется к моим пальцам и перехватывает зажатый между ними нежно-розовый лепесток. — Видимо, этого им всегда было достаточно. Но, может, вскоре им придётся приспособиться к новым реалиям. — К новым реалиям? Ты про исчезновение насекомых? — Да. Некоторые виды опылителей безвозвратно исчезнут, — пожимает плечами Пик и бросает лепесток в пепельницу. Я провожаю это движение взглядом и только сейчас замечаю зажигалку, лежащую на коленях Пик рядом с пепельницей. Руки чешутся взять её в руки, чтобы поближе разглядеть гравировку, но я сдерживаюсь. — Так что, возможно, камелиям придётся мутировать, чтобы выжить. Они могут стать менее неприступными. Начнут источать живой аромат. Когда правильно расставят приоритеты. У меня закрадывается призрачное подозрение, что мы вновь говорим не только о растениях. Между строк, за этими садовыми метафорами, скрывается нечто большее, но я никак не могу сообразить, что именно. Потому что в данный момент все мои мысли фокусируются на небольшом серебряном прямоугольнике с вычурной гравировкой. «З.Й.» — Он терпеть не мог ей пользоваться, — заметив мой интерес, на полтона тише произносит Пик. — Командование пафосно вручило ему этот кусок серебра вместе со званием командира отряда воинов. В качестве поощрения. За проделанную работу. Зик хотел избавиться от неё, но я забрала зажигалку себе. На память. Я молча киваю. И в то же время мой мозг разрывают десятки вопросов, которыми я хочу завалить Пик прямо сейчас. Но если я начну их задавать, разговор неизбежно приведёт к Микасе. А я не уверен, что Пик горит желанием обсуждать эту тему. Хоть она и заверила меня, что мы обязательно разрешим всё именно сегодня. Я не хочу давить на неё. В прошлый раз моя эгоистичная истерика слишком... ощутимо повлияла на Пик. И после событий сегодняшнего ебанутого во всех отношениях дня меньше всего я стремлюсь расстроить её ещё сильнее. А что если твоё молчание делает только хуже, умник? Ты не думал об этом? Что если Елена не бредит и Пик действительно есть дело до тебя и Микасы? Меньшее, что ты можешь сделать, так это заверить её, что ей не о чем беспокоиться. Не удержавшись, тихо хмыкаю себе под нос. С каких это пор мой внутренний голос вещает разумные вещи? О, твою ж мать, просто прекрати страдать хернёй, Жан-бой. — Никак не могу избавиться от дурацкой привычки собирать вещи, наделяя их новыми смыслами, — продолжает говорить Пик, даже не подозревая о диалоге, который я сейчас веду сам с собой. Не отрывая глаз от зажигалки Зика, она щелчком пальца стряхивает пепел с кончика сигареты и медленно подносит её к губам для последней затяжки. — Это плохо? — ощупывая взглядом её задумчивый профиль, осторожно спрашиваю я. — Наверное, — Пик усмехается, медленно, будто даже сонно, моргая. — Но зато я больше не выдумываю сотни разных сценариев, обманывая саму себя. Обманывая себя в очень важных вещах. И обманывая себя в мелочах. Обманывая себя всегда. Когда мне не нравится реальность. Я больше так не делаю, знаешь. Научилась принимать её. Реальность. Какой бы ранящей она ни была. Хмурюсь, пытаясь осмыслить услышанное. — О чём ты? — Ты, наверное, и не помнишь, но мы... мы уже затрагивали эту тему, — всё ещё не глядя на меня, Пик с силой впечатывает окурок сигареты в пепельницу и прокручивает его, чтобы потушить. — На корабле. В каюте Фалько. После бойни на пристани. Ты спрашивал у меня, как часто я думаю о том, что могло бы случиться, сделай я в какой-то из моментов иной выбор. Я вспоминаю. Отчётливо вспоминаю. Хотя, по ощущениям, этот разговор состоялся в прошлой жизни. Как будто бы даже не с нами. — Выбор, который создаёт новую реальность, — в знак подтверждения киваю, хотя Пик по-прежнему не поднимает глаз, наблюдая за раскрошенным окурком. — Я помню. Помню всё, что мы тогда сказали друг другу. И помню, как Пик меня поцеловала. Внезапно. Порывисто. Напрочь сбив меня с толку. И предопределив всю нашу историю. — Я долгие годы жила, выдумывая для себя мир, в котором все принимают только правильные решения. Делают только идеальные выборы, — голос Пик лишён каких-либо эмоций, но я уже достаточно её знаю, чтобы понять, какой душевный надлом скрывается за этой чётко выверенной интонацией. — В моих фантазиях я была счастлива. Потому что моя мама нас не оставила. Потому что Покко перестал доказывать всем вокруг, что он лучший. А Зик отказался от своего великого плана. Меня настигает понимание. — В твоих фантазиях они выбирают тебя, — озвучиваю свою догадку и замечаю, как после моих слов Пик едва уловимо вздрагивает, а затем зажмуривается. — Да. Я выдумывала это всё потому, что в реальности такого никогда не происходило, — с её губ срывается смешок, больше похожий на всхлип. — Ты не представляешь, как горько, когда раз за разом выбирают не тебя. — Серьёзно? — теперь фыркаю я. В мой тон против воли всё же проскальзывают ядовитые нотки. — Не представляю? Пик резко выпрямляется и открывает глаза, уставившись удивлённым взглядом в пустоту перед собой, словно поражённая внезапно открывшейся ей истиной. — Посмотри на меня, — мягко прошу я и кладу ладонь на подрагивающее запястье Пик. Она очень медленно, почти заторможенно, поворачивает голову. Встретившись с ней глазами, я читаю в выражении её лица беззащитную неуверенность, и что-то внутри меня странным образом сжимается. — Мне так же, как и тебе, совсем не нравится быть для кого-то вторым выбором, — честно признаюсь я. Пик под моим внимательным взглядом нервно покусывает нижнюю губу. — Я сейчас не о Микасе. Для неё я никогда и не был выбором. Не был. И не буду. — Но тогда... кто... — начинает Пик, но тут же сбивается и хмурится. — Да. Ты правильно поняла. Я о тебе. О тебе и твоих призраках. Нет-нет, — поспешно качаю головой я, заметив, что она всё-таки собирается спорить. — Я не могу соперничать с мёртвыми. Не могу и не буду, потому что не в силах ничего исправить. Но думаешь, я не понимаю, что при иных обстоятельствах ты бы ни за что не выбрала меня? — А ты бы не выбрал меня. Я прислоняюсь своим лбом к её лбу и выдыхаю: — И тем не менее. Мы здесь. Вместе. Мы приняли целую кучу решений, которые привели нас сюда. И я ни о чём не жалею. Ты выбрала поцеловать меня. Я выбрал остаться в твоей каюте. И выбирал тебя после. Раз за разом, Пик. Осознанно. Именно тебя. И выбираю тебя сейчас. Бережно обхватываю ладонями лицо Пик и, погладив большими пальцами её холодные щёки, немного отстраняюсь, чтобы ещё раз заглянуть ей в глаза. — Понятия не имею, куда этот выбор нас с тобой заведёт, — доверительно понизив голос до шёпота, продолжаю тараторить я, чтобы убедить её. Мне очень хочется, чтобы она всё поняла. — Не знаю, правильный он или мы с тобой снова жутко проебались. И в конечном счёте всё-таки причиним друг другу боль. Я ничего не могу предугадать наперёд. Единственное, в чём я сейчас уверен: нам давно пора вычеркнуть лишних людей из наших отношений. Живых. Мёртвых. Потому что мне нужна ты. Сильно. Пиздец как сильно, Пик. Именно ты. Она тянет свою голову вверх и трётся носом о мой нос, а потом касается моих губ лёгким, нежным и очень щекотным поцелуем. Поэтому не могу сдержать улыбки. И Пик слабо улыбается в ответ. — Я тебе верю, — она тоже шепчет, опалая горячим дыханием мою кожу. — Но всё ещё боюсь. Потому что ты залез мне под кожу. Раньше я всегда была одна. И могла справиться со всем. А теперь... я не представляю, как жить, если у нас ничего не получится. Меня это раздражает. И пугает. Ты сказал, что поездка на Парадиз ничего не изменит. Но... давай смотреть на вещи реалистично... когда это произойдёт... Пик вздыхает, многозначительно замолкая. Я понимаю, что она права. Моё самонадеянное и необдуманное замечание, брошенное несколько часов назад, было неоправданно оптимистичным. Возвращение на Парадиз всколыхнёт слишком много сложностей. И конфликтов. Во всех смыслах. Глупо верить, что на нас с Пик это никак не повлияет. И всё же. — Когда это произойдёт, — прокашлявшись, с твёрдостью, которую вовсе не испытываю, подхватываю я, — нам просто придётся сделать ещё один выбор. И только время покажет, будет ли он верным. Ободряюще глажу костяшками левой руки щеку Пик и сцеловываю её грустную улыбку. Вряд ли мои сладкие мечты о мирной жизни однажды станут реальностью. Вероятнее всего им суждено так и остаться лишь фантазиями об идеальном мире, в котором никто никогда не ошибается. Мы с Пик не побежим, держась за руки, по усыпанному ромашками полю навстречу закатам и рассветам. Я не смогу целиком исцелить её от страхов и неуверенности. И не заменю ей утерянную любовь. Но я точно знаю, что мы оба сделаем всё возможное, чтобы у нас что-то да получилось. Потому что нам действительно не справиться друг без друга. Она нужна мне. А я нужен ей. Мы выбрали друг друга потому, что хотели избежать одиночества перед лицом грозившей нам смерти? Потому, что разглядели друг в друге родственные страхи? Возможно. Но теперь, когда выбор сделан, мы постараемся не цепляться за прошлое. И смотреть в будущее. Какой бы тревожный, ужасный, колоссальных размеров пиздец оно бы нам ни готовило.