Восемь видов любви

1. Агапэ, бескорыстная любовь       Мать каждый день говорила ему, что любит его всем своим сердцем, даже если и казалось, что это не так уж и много. Он спрашивал ее, что такое любовь, что значит любить кого-то. Она не могла объяснить это точными словами, но говорила ему, что любовь означает дорожить кем-то даже больше, чем собой. Она любила его, и он любил ее – это было правдой. Он спрашивал, может ли он любить больше, чем одного человека, и его мама отвечала, что да, он может, более того, он может любить по-разному. Затем, когда мальчик продолжал расспросы и интересовался, любила ли она когда-нибудь кого-то кроме него, женщина молчала, как будто обдумывая правильный ответ, и через несколько минут говорила, что любила или, по крайней мере, думала, что любила, но она никогда не любила кого-то так сильно, как любила его. Любовь сбивала его с толку, и чем больше он спрашивал, тем непонятнее она становилась.       Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что Кушель любила лишь одного человека во всем мире – собственную мать. Однако мальчик был любопытным и постоянно спрашивал ее о любви.       - Разве любовь это самое лучшее, что есть на свете?       - Да, Леви, это единственное, ради чего стоит жизнь.       - А любовь всегда хорошая?       - Не всегда, иногда из-за нее тебе может быть грустно.       - Я не хочу грустить. Никого не буду любить кроме тебя.       - Ты не можешь выбрать, кого любить, милый.       - Любовь – отстой.       - Ты поймешь ее, когда повзрослеешь.       - Но я уже взрослый.       Он пытался понять ее, но не мог. Он гордился тем, что был умен: мама всегда говорила, что он очень сообразительный и остроумный для своего возраста. Но в таком случае, как это так получалось, что он не мог понять любовь? Всего шесть букв: Л-Ю-Б-О-В-Ь, не могло у него быть глубокого смысла. В «дверце» тоже было шесть букв, и его не трудно было понять, а еще «скандальный», довольно длинное слово – одиннадцать букв, но он знал, что оно означало и даже мог использовать его в предложении.       Его мама, заметив, что его голова вот-вот взорвется в попытках понять, что такое любовь, постаралась придумать самое лучшее из возможных определений, такое, которое устроило бы ее пятилетнего сына.       - Любовь – чувство бескорыстное. Любовь означает отдавать все, что у тебя есть, чтобы сделать другого человека довольным и счастливым, даже если взамен ты не получишь столько же. Когда ты любишь кого-то, ты делаешь лишь лучшее для этого человека. Это тоже может причинить тебе боль, но любить кого-то и быть взаимно любимым – это одно из лучших ощущений, которое дано испытать людям. Может, мы и не богаты, Леви, но мы есть друг у друга, и, что еще важнее, мы любим друг друга, и это делает нам честь.       Тогда он понял, вроде, поэтому перестал спрашивать.       Однако когда тело его матери безжизненно лежало в постели, он пожалел, что не задал последний вопрос: "Если ты умрешь, как думаешь, кто-нибудь полюбит меня вновь, мама?"       Позже, когда Кенни взял его под свое крыло, а затем оставил, Леви быстро нашел ответ: никто. 2. Филия, братская любовь       После смерти матери, после Кенни и всего остального он думал, что любовь была вне его досягаемости, что это было нечто, чего у него никогда не будет снова. Потом появились Изабель и Фарлан.       Каждый день с тех пор, как умерла его мать, он спрашивал себя, будет ли он любить снова и будет ли кто-то любить его в ответ. Однако в то же время он ничего не хотел знать о любви; любовь приносила боль, и он уже достаточно настрадался, можно сказать, на всю жизнь. Иногда ему казалось, что внутри у него пустота, большая дыра там, где должно быть сердце, бездонная яма, которую никто никогда не сможет заполнить.       После матери был Кенни, но Леви был уверен, что не любил его, по крайней мере, не так, как любил свою мать, и, черт возьми, как же он был уверен в том, что Кенни тоже не испытывал к нему теплых чувств. Любовь должна быть бескорыстной и заботливой, а Кенни был эгоистом и плевать хотел на него: он доказал ему это, когда снова оставил его одного.       Одиночество было чувством, к которому он уже привык, но это еще не значило, что оно ему нравилось. С другой стороны, кто бы был настолько глуп, чтобы полюбить его? Кроме того он знал, что лучше не любить того, кто в конце концов его бросит, как это сделала его мать, как это сделал Кенни.       Ладно, может, он и любил Кенни, но любить его было больно. В то время как любовь к матери была сладкой, приносящей свободу и утешение, любовь к Кенни была ядовитой и жесткой, и когда он думал о ней, появлялось чувство беспокойства. Он дал ему дом, он научил его выживать в Подземном городе – Леви не знал почему, но он вырастил его, а Кенни никогда не делал что-то безвозмездно. Юноша был уверен, что упускает что-то, но не знал что. С его стороны было глупо думать, что мужчина заботится о нем, но маленькая белая ложь никогда никому не вредила. Он «любил» Кенни, видя в нем отцовскую фигуру, которой у него никогда не было, но эта «любовь» смутила его разум и изменила её восприятие.       Любовь – это слабость, она может поставить тебя на колени, и он хорошо это усвоил. В чем смысл, зачем связывать себя с чем-то, что неизбежно принесет горе? Леви не собирался повторять ту же ошибку снова; он знал, что единственный человек, который точно останется с ним – это он сам, и это было неизменно.       А затем Изабель и Фарлан вошли в его жизнь. Ну, Фарлан вошел, а Изабель влетела, не удержав равновесия.       Он знал, что не стоило, но ничего не мог с собой поделать, и очень скоро они в буквальном смысле были неразлучной шайкой-лейкой. Внезапно они стали семьей, о которой он мечтал с тех пор, как умерла его мать. Он любил их всем сердцем. Бескорыстна была эта любовь – как и говорила его мать – он хотел для них самого лучшего, он хотел видеть их счастливыми, независимо от того, какую цену пришлось бы заплатить. Однако это был другой вид любви, это была чистая привязанность. Это было не то обожание, которое он испытывал к матери, и не та ярость, которую он испытывал к Кенни, это было нечто нежное и сладкое. У Леви никогда не было брата или близкого друга, о которых он мог бы заботиться, пока рос, но он думал, что если бы они у него были, он бы чувствовал именно так. Должно быть, это другой вид любви. Мать говорила ему, что любовь никогда не бывает одинаковой, она имеет разные формы, и для него в тот момент любовь имела форму Изабель и Фарлана.       К сожалению, ничто хорошее не длится вечно, по крайней мере, для него. Любовь причиняет боль и ставит тебя на колени, он не должен был забывать об этом. Когда он увидел голову Изабель, лежащую на земле в луже собственной крови, с разинутым ртом, широко открытыми глазами и бледным лицом, он упал на колени. Он видел себя, Изабель и Фарлана, все хорошие моменты их жизни, весь смех, который они разделили, и все истории, которые им еще предстояло написать. Но они никогда не смогут этого сделать, потому что их больше нет, они ушли, как его мать, как Кенни. Он снова остался один.       Любовь всегда ставила его на колени, и он никогда не забудет об этом снова. Он не был создан для любви, точно так же, как любовь не была создана для него. 3. Людус, игривая любовь       Тебя он встретил по чистой случайности, оказавшись в нужном месте в неподходящее время.       Он вернулся с продолжительной миссии и был совершенно здоров, серьезно, но Ханджи любила делать из мухи слона. Ну, может быть, у него и была травма, но незначительная, ничего такого, о чем он не мог бы позаботиться сам. Леви провел годы в Подземном городе – ему не нужен был врач, он мог сам наложить швы и вправить кости. Однако Ханджи так не думала и ворчала, что его ранам нужен осмотр – так он и оказался на одной из больничных коек, ожидая главного врача.       Не то чтобы он боялся врачей или «больниц», ему просто не нравилось, что какой-то незнакомец будет его трогать, или что он будет чувствовать себя безнадежным и беспомощным. Он не любил испытывать нужду в помощи или совете, он мог все сделать в значительной степени самостоятельно. Но Ханджи не слишком доверяла его врачебным способностям, и Леви знал, что спорить с ней было бессмысленно.       - Доктор Бруннер не смог приехать, так как был занят какими-то бумагами, поэтому послал меня. Я его стажер.       - Я не позволю какой-то жалкой пародии на врача обрабатывать мои раны.       Это был не тот момент, который люди назвали бы «милым знакомством», это было больше похоже на «знакомство с придурком». Общение с людьми никогда не было его коньком, хотя он и не пытался; грубая манера вполне его устраивала. Будь на твоем месте кто-либо другой, ты бы сдержалась, но наличие острого языка и отсутствие страха перед Капитаном не дало тебе промолчать. Вероятно, именно это и привлекло его: он уже настолько привык к тому, что люди отшатывались в страхе, когда видели его, что иметь кого-то, кто действительно сопротивлялся, было довольно заманчиво.       - Что ж, эта жалкая пародия знает больше, чем вы когда-либо будете, так что вспомните, сколько вам лет, перестаньте быть стервой и позвольте мне заняться вашими ранами.       - Наглости у тебя хватает так со мной разговаривать.       - А у вас хватает наглости приходить ко мне на работу и оскорблять меня.       Во время той первой встречи вы почти не разговаривали друг с другом. Он не любил трепать языком, а тебе не нравилось его отношение, поэтому ты и не пыталась завязать разговор. Он вынужден был признать, что ты хорошо справлялась со своей работой, заботливо ухаживала за ним и знала, что делала.       - Что ж, не так уж плохо для жалкой пародии.       Это было самое близкое к комплименту, что он мог сказать, и, похоже, ты это знала, потому что Леви мог поклясться, что видел, как ты слегка улыбнулась.       - Ну разве вы не душка? Так приятно с вами работать. Рана на руке была довольно скверной и плохо обработанной, так что, к счастью для вас, придется заглядывать на осмотр еще не раз. Вот часы моей работы, если вы хотите, чтобы эта жалкая пародия на врача лечила вас, Капитан. Я могла бы привыкнуть время от времени видеть ваше дружелюбное лицо.       Он не знал, должна ли была последняя часть быть истолкована как флирт, но он действительно вновь нанес тебе визит – для наблюдения за своей травмой, разумеется. Однако если ты поинтересуешься теперь у Ханджи, она скажет, что ты привлекла его внимание уже тогда, а Леви все продолжит твердить, что в то время ты раздражала так сильно, что никаких разговоров о заинтересованности и быть не могло.       Его еженедельные визиты превратились в ежедневные. Не нравилась ты ему – ну да, ну да.       - Я начинаю думать, что сумела привлечь ваше внимание, Капитан.       - Тч, ты всего лишь менее раздражающая, чем остальные сопляки.       - Ох, Капитан, вы и правда знаете, как заставить меня покраснеть.       Он солгал. Ты привлекла его внимание, и вы оба это знали. Это не была любовь, вовсе нет, это было нежное любопытство, которое с каждым днем росло понемногу, как распускающийся цветок.       - Тч, все, что твой рот может делать, это говорить дерьмо.       - Этот мой рот умеет многое, хотите я покажу Вам, Капитан?       - Когда вернетесь из экспедиции, вам придется пройти в лазарет, чтобы осмотреть раны, и, будьте добры, перестаньте строить из себя героя, это чушь собачья.       - Мне начинает казаться, что у тебя мания на то, чтобы осматривать меня, соплячка.       - Раскусили, я делаю это лишь потому, что не могу держать свои руки при себе, когда дело касается вас, Капитан.       - Почему ты зовешь меня Капитаном? Это раздражает, я не твой начальник.       - Знаю, но мне нравится дразнить вас, Капитан.       Он заботился о тебе больше, чем о других людях в своей жизни; ему нравилось быть с тобой, может, это был другой вид любви. Любовь к матери была бескорыстной; любовь к Изабелле и Фарлану – нежной; любовь к тебе – или что это, черт возьми, было за чувство – была игривой, кокетливой, и приносила ему радость.       Может это и не была любовь, но он был уже близко. 4. Мания, одержимая любовь       Ваши отношения раздражали абсолютно каждого, кто знал о вас двоих (а ведь все видели, что у вас есть чувства друг к другу): ничего не делая, вы просто ходили вокруг да около, и на это было больно смотреть. Они не знали, были ли вы оба настолько невнимательны, глупы, испуганы, а может просто дурачили их. Ханджи была уверена в последнем, потому что не могло такого быть, что вы двое еще не были вместе, ведь все указывало на это: шутки, кокетливые замечания, то, как он присматривал за тобой, и как ты заботилась о нем.       - Что происходит между вами, а, коротышка?       - Ты мне скажи, четырехглазая.       - Вы с Леви встречаетесь, но храните это в секрете? Скажи мне правду, или я скоро с ума сойду.       - Мы не встречаемся, Ханджи.       По правде говоря, Леви тоже уже начал терять рассудок. Эта игра, что поначалу так забавляла, превратилась во что-то более серьезное, что-то более навязчивое, и ему это не нравилось. Он не мог перестать думать о тебе и о том, что ты делала, пока он был занят бумажной волокитой. На заданиях его голова была занята мыслями о твоем благополучии и о том, все ли с тобой в порядке. Он не мог игнорировать то, как бешено билось его сердце всякий раз, когда ты была рядом с ним, или то, как он замечал каждую деталь о тебе. Он чувствовал себя беспомощным, и ничто не могло прекратить это.       Он, у которого всегда был план и четкое понимание того, что делать, был бессилен перед чем-то, что он мог бы предотвратить или, по крайней мере (как он думал), избежать. В глубине души он знал, что так или иначе влюбился бы в тебя, ведь некоторые вещи обязательно случаются, и любовь – одна из них, но он не хотел признавать, что что-то столь приземленное, как это чувство, могло одолеть его в его собственной жизни.       Он прекрасно знал, что ты чувствуешь к нему – ты не боялась говорить об этом вслух, и это сводило его с ума, а по тому, как блестели глаза истинного стоика, глядя на тебя, ты была уверена во взаимности. Он знал, что стоит ему сказать лишь слово, подать один лишь только знак, и ты будешь принадлежать ему, а он – тебе, но он не мог дать тебе желаемого, и это был вопрос времени, когда он тебе надоест. Ты была молода и красива, одно из великолепнейших созданий, которых он когда-либо видел – ты заслуживала лучшего, чем он, и ты скоро поняла бы это. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на него.       - Чего ты ждешь, Леви? Сделай же что-нибудь, потому что на это становится тяжко смотреть.       - Не лезь не в свое гребаное дело, четырехглазая.       Все ждали от него действий, но он не мог. В такие моменты он вспоминал вопрос, который не смог задать матери: "Если ты умрешь, как думаешь, кто-нибудь полюбит меня вновь, мама?" Его мать любила его, и она умерла, точно так же, как Изабель и Фарлан; он не мог любить тебя, потому что, в конце концов, потеряет тебя, как потерял всех остальных.       Не было места любви в его жизни.       Но в твоей было, и ты нашла кого-то: кого-то, кто сделает то, что не смог сделать он, кого-то, кто полюбит тебя так, как ты заслуживала.       Он почти ничего не знал об этом человеке. Ты выглядела счастливее, и это все, что его волновало. Он думал, что, увидев тебя с кем-то другим, его сердце и желания успокоятся, но они становились только хуже, не было никакой возможности забыть о тебе. Ты была повсюду.       - Ну же, Леви, сделай что-нибудь.       - Разве я не говорил тебе отстать, Ханджи?       Его посещения прекратились, но ты продолжала ждать его, надеясь, что он опомнится. Ты не понимала, правда не понимала – у него была возможность, он мог воспользоваться шансом быть с тобой… но он этого не сделал, поэтому ты двигалась дальше или пыталась делать это. Ты не любила своего партнера, но ты вполне могла представить сценарий, по которому влюбляешься в него. Однако ты все еще скучала по Леви, не как по потенциальному любовнику, а как по другу. То, как он вычеркнул тебя из своей жизни, словно ты была никем, разбило твое сердце. Чего он хотел от тебя?       Он хотел все. Он хотел тебя всю, и все же он ничего не мог с этим поделать. Он просто застыл во времени, пока ты продолжала двигаться. Он встречал твоего партнера однажды, когда тот пришел навестить тебя; этот человек был нежным и любящим, смотрел на тебя, как на самую яркую звезду на небосводе; держал тебя за руку и целовал губы. Он делал все, чего желал Леви. Он ревновал, но не имел права возникать, никогда не имел.       То, как он смотрел на тебя, заставляло тебя чувствовать себя виноватой, как будто ты предавала его, и ты была так озадачена, и раздражена, и зла, да просто в ярости – тебе действительно хотелось ударить его по лицу. Поэтому в ту ночь ты ворвалась к нему в комнату.       - Что, черт возьми, с тобой не так?       - Это я должен спрашивать, не я вламываюсь в чужую комнату без предварительного приглашения.       Он никогда не видел тебя такой, такой взбешенной и полной ярости, направленной на него, и он знал, что это его вина.       - Что ты хочешь от меня, Леви?       Он хотел всего.       Он хотел тебя.       - Не понимаю, о чем ты говоришь. Не могла бы ты перестать тратить мое время?       По твоему выражению лица он понял – это была последняя капля.       - Ты эгоист, засранец, придурок и еще много чего. Но прежде всего, ты гребаный трус, вот тебе и Сильнейший человечества. Ради всего святого, Леви, я любила тебя, я все еще люблю, но я не могу ждать того, кто так боится хоть что-то сделать. Я хочу тебя, а ты, ты тоже хочешь меня. Что тебя останавливает?       Он вновь вспомнил вопрос, который так и не успел задать: "Если ты умрешь, как думаешь, кто-нибудь полюбит меня вновь, мама?"       Ты любила его и не боялась этого, но он боялся, и ты собиралась покинуть комнату. Ты повернулась к нему спиной, и он должен был решить: сейчас или никогда. Он должен был выбрать: позволит ли он тебе окончательно уйти из его жизни или сделает что-нибудь?       Хоть раз он не стал думать, не стал слушать свой разум – он послушал свое сердце. Он так долго заставлял себя верить, что у него его нет, но оно было на месте, и оно билось для тебя.       Он поцеловал тебя, и ты поцеловала его в ответ.       - Моя.       - Твоя. 5. Эрос, страстная любовь       Вы оба считали, что личная жизнь была не для чужих глаз, вы не хотели, чтобы люди говорили о ваших отношениях на первых этапах. Драгоценными и новыми были эти чувства, и вы хотели уберечь их от мира немного дольше. Вот почему никто на самом деле не знал о благоприятном исходе тяжелого испытания. Нет, они видели, что что-то изменилось, потому что вы могли находиться в одной комнате, не заставляя остальных чувствовать себя неловко из-за ваших нерешенных вопросов, но они не могли точно определить, что именно изменилось, они просто предположили, что вы, наконец, все уладили.       Однако Ханджи знала, что именно изменилось. Она гордилась тем, что знала Леви; после многих лет работы с ним она выяснила, что мужчина общается только языком тела, поэтому начала обращать внимание на то, как оно реагирует, вместо того, чтобы слушать, что говорит его рот. Поэтому, когда она спросила его, встречается ли он с тобой, и он коротко ответил "нет", она знала, что это ложь. Она заметила, что он выглядит более непринужденным, что ты рассталась со своим партнером, что Леви тянется к тебе и что когда он смотрит на тебя, его глаза не наполнены тоской и раскаянием, они блестят и не такие холодные, как обычно. Так что, понятное дело она знала, что что-то происходит, но молчала. Она, может, и говорила слишком много, и люди могли посчитать ее раздражающей, но, в конце концов, она была хорошим другом и отнеслась бы с уважением, если ни один из вас не хотел предавать эти отношения огласке.       Держать все в секрете было труднее, чем он первоначально думал; он был холоден и отстранен со всеми, но он не мог быть таким с тобой, ведь ты разжигала огонь внутри него, и он только и мог думать о том, чтобы прижать тебя к себе покрепче. Это было странно для него – он провел так много лет, лишенный физического контакта, что не мог представить себя зависимым от него, но он ошибался, так ошибался.       Ты знала, что Леви изголодался по прикосновениям, не нужно было быть гением, чтобы это заметить. Когда ты научилась понимать язык его тела и стала слушать его рассказы о детстве, все сошлось воедино: его мать умерла, когда он был совсем маленьким, человек – самое близкое к роли отца, что он имел в своей жизни – был токсичным и жестоким к нему, а после Изабель и Фарлана он никого не впускал в свое сердце так просто. Леви не привык, чтобы кто-то его обожал, и ты знала, что начни ты осыпать его ласками, это, вероятно, немного отпугнуло бы его, а это было последнее, чего ты хотела. Поэтому ты начала постепенно: сначала просто держала его за руку, потом были нежные поглаживания, поцелуи в щеку, объятия, легкие поцелуи в губы, и, когда ты увидела, что он начал чувствовать себя более комфортно, все стало развиваться само по себе, а ты позволила ему выбрать темп. Это был долгий процесс, но он того стоил.       Через несколько месяцев Леви уже не мог оторваться от тебя и, конечно же, не хотел, чтобы и ты отпускала его. Это был новый вид любви; сначала, на ранних стадиях ваших отношений, она была игривой, но затем она превратилась во что-то более страстное: быстрые чмоки превратились в пылкие поцелуи; он больше не держал тебя за руку, но держал в крепких объятиях, пока ты снова и снова сходила с ума от удовольствия под ним; поцелуи теперь спускались все ниже и ниже, исследуя новые части тебя, которые он доселе не видел и которые никто другой никогда не увидит. Он и подумать не мог, что физический контакт может так много значить для него, но теперь это было так, и он знал, что никогда не сможет вернуться к жизни без прикосновений, где тебя не будет рядом, чтобы любить его. 6. Филаутия, любовь к себе       Леви не был ни глухим, ни слепым, ни глупым. Он мог слышать, что люди говорят о ваших отношениях, о том, что ты заслуживаешь лучшего. Он смотрел на свое отражение в зеркале и видел, что не был красив, по крайней мере, не так, как ты; он не был мужчиной, который заставлял бы людей сладостно замирать, и он знал, что ты могла бы иметь любого мужчину или женщину, каких бы ты только пожелала. Но из всех других людей ты выбрала его, ты решила быть с ним. Он был удачливой сволочью, а ты принимала ужасные решения – вот так пара.       Ты смотрела на него так, словно он держал в руках звезды на небе, и прикасалась к нему так, словно он вот-вот исчезнет, словно он был сном, от которого ты боялась очнуться. Он не понимал, почему он, ведь он не был ни самым красивым, ни самым милым, и любить его было делом не из легких, а ты все равно решила держать его рядом. Ему нравилось думать, что он умен или умнее средних показателей, и все же он не мог понять тот факт, что ты любишь его и только его, и все, это же было так просто.       Всякий раз, когда ты слышала, что люди говорят о твоем возлюбленном, ты зверела, потому что знала, что все эти комментарии подпитывают ненависть Леви к самому себе. В его жизни долгое время не было любви, и это, очевидно, повлияло на его самовосприятие, которое ты хотела изменить, потому что он заслужил любовь, он заслужил все счастье в этом сером мире. Он любил изображать из себя сильного, но ты видела его насквозь, и хотя он никогда не реагировал на все эти слова, они ранили его. Ты хотела, чтобы он увидел себя твоими глазами, потому что тебе было больно от одной мысли, что он принижает себя, думая, что не достоин твоей любви.       Каждый день ты произносила ему слова любви, словно читала молитву своему собственному богу.       "Я люблю тебя."       "Ты красивый."       "Я могла бы любоваться тобой до конца своей жизни."       "Не знаю, что бы делала без тебя."       Ты говорила, что ему нужно любить себя, видеть хорошее в себе; он догадался, что это один из видов любви, который ему еще предстояло открыть: любовь к себе. Он не считал, что способен любить себя и вполовину так, как его любила ты.       - Леви, ты знаешь, по крайней мере, одну причину, почему ты должен любить себя: потому что ты делаешь меня счастливее, чем я когда-либо была.       Он не любил себя, пока еще нет, но если в его силах было заставить тебя улыбаться так, то не мог же он быть настолько недостоин тебя. 7. Сторге, семейная любовь       Леви избегал любви, сколько себя помнил, а потом ты ворвалась в его жизнь словно тайфун. Любовь нашла его, и он не мог сбежать, никто не может – это был урок, который он, наконец, выучил.       Столько времени он считал любовь чем-то ненужным – бременем для души. Любовь разрушает, она бьет в спину, и так было всякий раз, когда он опускал стены, выстроенные вокруг своего сердца. Любовь всегда пользовалась этим и уничтожала его, приближая к безумию: он слишком много раз терял себя, любя людей, и когда встретил тебя, не хотел, чтобы история повторилась. Он не хотел новых Кушель, Кенни, Изабель и Фарланов, ведь любовь была безжалостна. Она его не интересовала, по крайней мере, он пытался убедить себя в этом каждый день, в том, что ему лучше быть одному. Стоила ли любви вся эта боль? Он считал, что за любовь приходится платить высокую цену, а он не мог себе этого позволить. Однако все меняется – такова жизнь – а судьба всегда что-то припасает, ну а в его случае кого-то.       Ты была для него всем; он так долго был потерян, блуждая среди теней, почти став одной из них, а потом появилась ты и словно маяк принесла свет в его жизнь, изменив правила игры, его игры. Каждая стена, которую он построил вокруг себя, рухнула, и ты заполнила каждую брешь в его сердце. Для Леви впустить тебя, давая контроль над своим сердцем кому-то другому, было самым страшным, что он когда-либо делал в своей жизни. Ты осознавала силу, которой обладала, и никогда не злоупотребляла ею. Ты была его утешением в этом безумном мире, оазисом посреди пустыни.       Любить его было нелегко, он знал это; он был груб, резок, слишком замкнут, скверен, он был тем, кого люди любили называть «гребаным придурком», и все же ты никогда не отказывалась от него и от того, что у вас было. Вместо того чтобы уйти, когда у тебя была такая возможность, ты осталась, несмотря ни на что: ни на бессонные ночи, ни на его плохое настроение и сварливость, ни на его едкие замечания… Ты не сбежала, ты была слишком упряма; вместо этого ты научила его другим формам любви.       Ты воплощала все из тех, что он знал.       Ты была бескорыстна, отдавая ему каждую часть себя и любя его каждой клеточкой своего естества.       Ты была его лучшим другом, его спутницей, лучшей его половиной.       Ты была игривой, веселой, наверное, единственной, кто мог заставить его улыбнуться и принести ему счастье.       Ты была всепоглощающей, как огонь, что горел в его душе.       Ты была страстной, пьянящей.       Ты была всеми видами любви, которые он когда-либо познал, но ничто не могло подготовить его к той любви, которую он испытал в тот момент: семейной. Ту, что ты чувствуешь, когда держишь своего новорожденного в дрожащих руках. Он не мог дать этому описания, подходящих слов найти не удавалось – он пытался, но каждый раз терпел неудачу.       Именно так любила его мама, и тогда он понял, как много значил для нее. Держа на руках маленькую Кушель, он вспомнил все те дни и ночи в грязном борделе, каждый миг, что он проводил рядом с матерью, все, что она делала, чтобы дать ему лучшую жизнь, и вскоре понял, что нет ничего на свете, чего бы он не сделал для своей дочери. Это было не самое лучшее время для рождения ребенка, но в тот момент, в тот самый момент, когда Кушель открыла свои серые глаза, он был уверен в одном: он разорвет все и всех, только чтобы увидеть ее улыбку.       Стук в дверь. Еще один. Прошло две минуты, и вошла Ханджи, а за ней следом Эрвин.       - Тч, очкастая, кто дал тебе разрешение войти?       - Мой статус крестной матери.       - Смотри, чтобы я не пожалел об этом.       - Она прекрасна, как ее зовут?       - Кушель.       Кушель стала его новым миром; он любил ее до потери рассудка, так, как никого уже любить не будет, и никто, вероятно, не будет любить с той же преданностью, с какой Леви Акерман любил свою дочь.       - Знаешь, Кушель, ты – лучшее, что когда-либо случалось со мной, и я обещаю тебе, что у тебя будет самая лучшая жизнь, какую только может дать тебе такой человек, как я. Я могу быть немного холодным, возможно, немного строгим, и ты, вероятно, иногда будешь злиться на меня, но что бы ни случилось, я буду любить тебя. И, кстати, никаких отношений пока я не умру, потому что ни один ребенок не будет достаточно хорош для тебя. Ты заслуживаешь мира Кушель, и я дам тебе все, что он может предложить. Возможно, тебе будет трудно, ты родилась не в лучших обстоятельствах, но я буду защищать тебя, потому что ты заслуживаешь жизни, которую я не смог прожить.       Первое слово Кушель было «папа».       Первые шаги Кушель сделала в сторону отца.       Любимым занятием Кушель было находиться в объятиях отца.       Кушель могла уснуть только после того, как отец целовал ее в лоб.       И Кушель никогда не будет любить кого-то так сильно, как она любила своего отца, потому что она любила его так же сильно, как он любил ее. 8. Прагма, вечная любовь       Он был стар, и лицо его было морщинистым, он был покрыт шрамами, изуродованным, и бывали дни, когда он не мог заснуть, потому что кошмары были слишком реальны. Но он был счастлив, он был женат на самой красивой и особенной женщине, которую когда-либо встречал, у него была любящая дочь, куча сорванцов, которых он с гордостью называл внуками, и чайная, о которой он всегда мечтал.       Жизнь была несправедлива к нему. Он потерял так много дорогих ему людей, он участвовал в войне, и на его плечи легла тяжесть всего мира. Но, в конце концов, после пыток, невзгод, смертей… У него были люди, которые любили его и которых любил он.       Любовь того стоила – он наконец понял это.       В свои семьдесят лет он узнал о последнем виде любви, том, что проходит проверку временем и длится вечно. Он любил свою семью больше всего на свете и будет любить ее еще долго после того, как его кости обратятся в прах и никто уже не вспомнит его имени.       Тогда же он вспомнил вопрос, который так и не смог задать матери: "Если ты умрешь, как думаешь, кто-нибудь полюбит меня вновь, мама?"       Он взглянул на небо и улыбнулся.       - В конце концов, кто-то оказался достаточно глуп, чтобы полюбить меня, мам… кто бы мог подумать?       Нежный ветерок коснулся его кожи, и единственная слеза скатилась по щеке.       - Полагаю, это и есть мой ответ, мама.