308-11-з

Тишину прервал противный монотонный трескучий звук, и спящие, как один, схожими движениями, почти синхронно поднялись с кроватей. Юноши и девушки начали заправлять постели и переговариваться вполголоса. Спустя некоторое время в помещение вошла женщина. Грубая строгая одежда, острые черты лица, нахмурынные брови, даже какая-то угловатая фигура - её вид будто послужил сигналом для подростков, и они, тридцать человек, встали по струнке около своих кроватей, ожидая действий женщины. В руках она держала стопку длинный желтых бумажек. Когда тишина простояла достаточно долго для того, чтобы можно было обрести смелость, отовсюду послышался шепот: - Неужели уже? - Да нет, опять просто прививки. - Разве уже не пора..? - Что-то мне боязно, - неуверенно, но громе остальных сказала Людка, почему-то отличавшаяся от других детей, и все затихли. - Людмила-триста восемь-одиннадцать-з, вам бумаги нет. Вы можете собираться, - строго сказала женщина. Девочка засветилась и радостная побежала куда-то вглубь здания, её кудрявые, тёмные, в отличие от большинства, волосы засверкались напоследок и пропали в холодных дверях. - Неужели сейчас.. - Нет, не может быть! Подростки уже не шептались, а говорили вслух, неспокойно, торопливо. Тем временем женщина начала проходить по комнате и раздавать бумаги. - Я думал, это слухи, -  сказал белокурый худощавый Артём, оборачиваясь на одноклассников, которые по лицам будто бы вообще не удивлялись. - Да, в этот раз получается неважно, - тихо заметила женщина. - Что ж, поторопимся. Ваш класс первый в очереди. Одиннадцатиклассники, толпясь, построились у выхода и, когда женщина вышла, поплелись за ней. Они спускались по тёмной холодной лестнице, тихой настолько, что было страшно издать хоть какой-то звук, изредка скудно освещаемой таким же холодным светом ламп с датчиками движения. Казалось, пройдено было и пять, и десять этажей, но женщина все спускалась и спускалась, и толпа шла за ней. Наконец вдалеке стала заметна открытая дверь, из которой лился тусклый оранжевый цвет, и подростки зашли в узкое помещение. В конце коридора была ещё одна дверь. На стене висел яркий экран с именами одиннадцатиклассников, выстроенных в алфавитном порядке. Первыми шли девочки. Артем, пытавшийся усмирить выпрыгивающее из груди сердце, нашёл себя в середине списка. Школьники начали входить в помещение по списку. Артём судорожно перечитывал написанное на бумаге. "Испытуемый Артем-308-11-з. Уровень коэффициента интеллекта - четвертый (удовлетворительный) . Уровень физического состояния - второй (неудовлетворительный). Уровень устойчивости генов - третий (удовлетворительный). Эвтаназии - подлежит." В последнее предложение Артём особенно вчитывался, надеясь, что прочитал что-то неправильно или где-то пропустил "не", но, кажется, все было верно. Стоял шепот. Подростки на трясущихся ногах нехотя входили в помещение, но больше не выходили. Только одну Леру, вечно буянную, женщине потребовалось толкнуть, чтобы провести её за дверь и заставить перестать кричать. Очередь была уже близко. Артём не мог думать ни о чем, кроме того, как бы сбежать. Байки о том, что при непослушании может последовать что-то более страшное, чем смерть ходили всегда, но сейчас они казались далёким и нереальным, в отличие от двери в двух метрах от юноши. Без задней мысли, когда женщина снова вышла проводить девушку за дверь, Артём рывком побежал к выходу из коридора. Подростки смотрели на него, как на умалишенного, но с некоторым сочувствием, и не пытаясь окликнуть кого-нибудь, чтобы сообщить о беглеце. Артём летел по лестнице, и начинал задумываться о происходящем. Всю жизнь детям вбивали в голову одно и то же. "Вы живете ради общего будущего, общего блага", - говорили учителя, говорил классный руководитель, говорили стены. - Вот я не хочу жить ради общего будущего! - вдруг воскликнул Савва, мальчонка странный, выбивавшийся из общей толпы. Говорят, на него полагали большие надежды, но почему-то после этих слов Савву больше никто не видел. Это, вспоминал Артём, случилось около двух лет назад. - Коли попали в класс з, можете и не жаловаться, вам всем приговор уже подписан! - в сердцах пять лет назад сказал классный руководитель, разгоряченный неуспехами, поведением и очередными биологическими анализами ребят. Куски пазла не хотели собираться воедино, только сейчас Артём начал раздумывать о том, что происходит. Все детали прошлой монотонной, серой, одинаковой жизни он пытался отчаянно понять, но воспоминания сливались в один и тот же белый шум с редкими выбивающимися всплесками. Им никогда не объясняли, что и зачем они делают. Почему они должны умирать? Они же люди, совершенно не скот! Думал ли бедный беглец о том, что скрыться до этого никогда не получалось? Знал ли, что не получится сейчас? На Артёма было направлено множество камер, и кто-то неспеша уже спускался по этой же лестнице вниз, навстречу юноше. Наконец Артём завидел светлую фигуру, и в ступоре попятился. Перед ним стоял мужчина средних лет с раслабленно опущенными плечами, но нахмуренными большими бровями и уставше-строгим взглядом. В его руках был небольшой агрегат, в котором юноша без труда узнал электрошокер. - Куда бежите? - сиплым голосом сказал мужчина с той манерой, с которой опытный врач говорит с душевнобольным. - Кто вы такой? - задыхаясь ответил Артём первой пришедшей на ум фразой. - Можете звать меня Антоном Павловичем. А вы? - Артём-триста восемь-одиннадцать-з! - заученной скороговоркой оттарабанил юноша. - А подробнее, кто вы?! -  Думаю, вы хотите знать, что я организатор эвтаназии. А вы, как я понимаю, очередной беглец. Вы не один такой разумный не лишились ещё инстинкта самосохранения, - Антон Павлович устало улыбнулся. - Что происходит? Эвтаназия - правда? - Совершенная. А вы не верили? Где ваша справка? - Я разорвал её. Антон Павлович направил электрошокер на юношу, тот уже успел дернуться от испуга, но, когда мужчина нажал на какую-то кнопку, заместо электрического разряда, над агрегатом засветилась небольшая голограмма. - Н-да, а КИ у вас хороший. Очень жаль. Впрочем, не стоит расстраиваться. Ваше тело, Артём, мы разберём на молекулы. Оно точно чем-нибудь да поможет. Это не звучало как новость, из-за которой не стоит расстраиваться. - Что..? - Если вам хочется узнать, что происходит, я готов рассказать. Хочется? Или не хочется? Нет, скорее все-таки хочется. Артём решительно кивнул. - Зачем нас убивают? - Что ж, для этого, наверное нужно знать, зачем вас растят. Мы, то есть, не мы, - Антон Павлович хмуро задумался, - кое-кто пытается вырастить, грубо говоря, совершенного человека. Но, знаете, он ведь совершенный только по названию. Им нужен человек, который будет обладать незаурядным интеллектом, сильным набором ген, хорошей подготовкой, но должен быть покорным, как овечка. Вы представляете? Мне почему-то кажется, что это мало возможно, но не мне решать. Генная инженерия - вещь кропотливая, и времени для таких задач требуется безмре-ерно много. И попыток тоже. Удачные идут дальше, по их подобию либо естественно, либо, чаще всего, искусственно, после полного созревания создаются новые поколения, и так будет пока вы не достигните нужного результата. От неудачных, жаль, но приходится избавляться. Разумеется, их большинство, даже для тех, кто считается удачным, планка регулярно повышается. От вас могли бы избавиться ещё раньше. - Почему избавиться!? Можно же- - Вы знаете, Артём, по бумагам все вы вовсе никогда не существовали. - Какое значение это имеет вообще ? - Большое на самом деле. Видите ли, если кое-кто другой узнает о подобном, не сносить нам наших голов. Рождаемость в мире контролируется как никогда. Не вмещается уже столько народа на нашей планетке. А лимиты мы, эх-хе-е, давно превысили, - видя непонимание в глазах юноши, Антон Павлович искренне улыбнулся. - Да, есть такая штука - мир. Там живёт много-много людей. - Сколько? - Пятнадцать миллиардов. - Да быть не может. - Я тоже так думаю. Человеческая жизнь сейчас не стоит ничего. И ваша, к сожалению, тоже. Хотя она даже и не человеческая. Вы знали, что почти каждый из вас был выращен искусственно? Вот так, да. - Зачем вам совершенные люди? - Это сложно объяснять, и вы сами вряд ли что-нибудь поймёте, но пятнадцать миллиардов человек - это не шутки. Одни силы считают, что пора научиться ещё перед рождением человека определять то, кем он является. Если создать человека слобого и глупого - проще простого, то люди совершенные, число которых когда-нибудь в прекрасном, - на слове "прекрасном" он сделал несяный, почти саркастичный акцент, - будущем нужные люди будут уметь контролировать, ещё совершенно неуправляемы и, наверное даже, нереальны. - Зачем вы мне все это рассказываете? - Вот чудной. Вы же сами спросили у меня. - Вы можете это рассказывать? - А почему нет? Вы в глобальном смысле уже не являетесь человеком, но я понимаю ваше стремление знать все обо всем. Конечно, совершенно всего вы понять не сможете. Это просто недосягаемые для вашего мозга концепции, но, наверное, будет хоть немного пищи для размышлений напоследок. - И вам... не жаль? - Я просто выполняю свою работу. Я уже сказал вам, что сейчас даже человеческая жизнь ничего не стоит. Вы бы поняли, если пожили бы в мире, а не в этом подземелье. Жалости больше не существует. А если бы и существовала, я занимаюсь этим уже десять лет, и буду заниматься до самой смерти, - от последней реплики Антон Павлович особенно посмурнел. - Дела у нас по факту подпольные, и организации совершенно не хватает. Большинство привыкает к своей участи и стремится помочь "общему будущему", но беглецы, не утерявшие инстинктов (что, кстати, снова говорит о том, что совершенный человек из вас выйдет никакой)случаются регулярно, хотя пока ни одного не упустили. Я всегда рассказываю про мир беглецам, по крайней мере, разумным. Если вам так будет легче, то считайте, что мне вас жаль. Однако я не смогу сделать совершенно ничего более. Весь разговор проходил на безмолвной лестнице, и потому, кроме сиплого голоса Антона Павловича, растерянных реплик Артёма и передразнивающего их эха, не слышалось ничего, но тут юноша начал улавливать стук тяжёлых подошв по ступеням и вспомнил, что он делал на этой лестнице. Две грузные, сильные фигуры схватили Артёма под руки. Антон Павлович засунул электрошокер в карман и кинул на юношу последний взгляд, полный совершенно неясных чувств или, быть может, их отсутствия. Артём начал кричать. Он не человек. Он не жил всю свою жизнь. Он  учил абстрактные предметы, проходил обследования, спал и ел, но он не жил, он был просто лабораторной крысой, которая не может понять ни речи людей, заставляющих её бегать по лабиринтам, ни того, что они вкалывают в неё. Пятнадцать миллионов человек? Нет, такого же не бывает. Что такое мир? Он просто не может понять. Он неспособен жить. Он сделан лишь для того, чтобы быть убитым. Артём кричал до потери голоса. Кричал, кричал, кричал. Лестница закончилась. Началось помещение с оранжевым освещением. Захлопнулась дверь.