Уж в пристани волшебный ожил челн;

Оптимистическая ложь до такой степени необходима в медицине, что врач, неспособный искренне лгать, выбрал не ту профессию. Джордж Бернард Шоу

Он может лгать и делать вид, будто бы держит себя целым перед лицом трагедии за счет работы и заботы о других. И ни один психолог не подумает, что тут есть проблема. Он может даже обойти вулканское вуду и прочие проверки. Делает ли он это? И да, и нет. Он не притворяется, пока они добираются до Земли или, позже, с командой. Не тогда, когда ему еще работать с ними и лечить их раны. Это непродуктивно для дальнейшего установления доверия. А вот на психологических проверках - да, он играет красиво. Есть невысказанные правила в отношении экипажей кораблей и их отношений с начальством, которые его более чем устраивают. Например то, где неважно какой у тебя психоз, если ты можешь сработаться с командой, то никто не будет возражать, пока это не угрожает. Но это там, в черном. А здесь есть комиссия и обязательные проверки от медицинского персонала. И милый, располагающий к себе бетазоид не задает больше обязательных вопросов. Но и не прописывает ничего от кошмаров. Впрочем, от его кошмаров не помогли бы и самые сильные наркотики. Его ужасы вывернули бы их на изнанку. Бессмысленно корректировать уровни дофамина, ни к чему не приведут и любые другие корректоры мозговой активности. В его снах трещат кости гранд-скелетов и растения распадаются в пыль так же, как это делают люди. В его мечтах всё, что от него остается - мумия из магловских фильмов ужасов: белесые кости, обтянутые гниющими мускулами и обрывками кожи. В его кошмарах человек, которого он защищает собой от смерти, умирает, превращается в пыль, прямо у него в руках. Впрочем, не так уж и важно, что именно он видит, когда засыпает и мозг находит ассоциации для катастрофы Вулкана. В конце концов лучший способ понять, что это не более чем кошмар - сделать вдох. Воздух этого мира слишком чист, влажен и свеж для мира испещренного путями из пепла и пыли. А потому он продолжает рутину, с той лишь разницей что лечит не только курсантов Флота, но и пациентов из больниц Сан-Франциско. Он проходит через дни с постоянным дыханием, мерным расширением и сжатием легких и диафрагмы. Его глаза не туманятся ни одним прошлым, а руки не дрожат. Лучшее лечение после этой катастрофы - рутина. И он впадает в неё, как ручей в реку. Становится просто винтиком в отлаженном механизме. Благодаря себя, в редкие тихие моменты, за то что выбрал именно эту отрасль с правилами и четкими инструкциями. Не то чтобы Джим Кирк был с этим согласен. Эта солнечная персона спит на его кушетке, разбивает тишину разговорами. Светлые волосы мелькают в приемном покое к концу смены, тонкие пальцы проворно выдергивают документы из его рук, когда кажется в глазах почти не осталось влаги. Он уже давно сделал себе место в его распорядке, но в эти дни - требует больше: внимания, кожного контакта, ответов и уверенности. И Леонард дает ему это. Медленно и грузно раздвигает свои границы, постепенно адаптируется и приспосабливается. Иногда он даже забывает, что ему больше шестидесяти в суммарном результате прожитых лет. А когда вспоминает или просыпается без кошмара, постучавшегося в подсознание, просто принимает и учитывает для дальнейшего.