«–Он тебе больше к лицу, чем мне..»

— Элизабет, всего… — Я устала! Слова из её уст прозвучали так, словно она обнажила самый острый нож в своей несуществующей коллекции. Интонация превратилась в смертоносное лезвие. Оно моментально пронзило все гнетущие голоса, которые мешали сконцентрироваться и прочувствовать долгожданный вкус победы. Прошло не больше часа, с того самого момента, когда Хармон исполнила свою заветную мечту: третья попытка, стала тем самым золотым ключиком, который принес Бетт оглушительную победу над тем, кого она искренне боялась всем своим нутром. Точно так же, как и восхищалась. Может именно это и являлось основной причиной её предыдущих неудач? Говорят, нельзя недооценивать соперника. Только вот, обратная сторона медали, всегда равноценна другой. Шумиха вокруг персоны русского гроссмейстера была ошеломительной, что заведомо унижает любого, кто решит пойти против него. Все комплексы, страхи и неуверенность «бегут» вперёд паровоза. Для двадцатилетней Хармон — это и было основной проблемой. Девушка пыталась найти ответы в алкоголе, предаваясь самокопанию и жалостью к себе. Она топила ошибки в градусах, надеясь отыскать там поддержку, неосознанно убеждая себя в том, что именно это и является утешением. Благо, американка во-время поняла, её ум — это дар. Не каждый может раскрыть в себе таланты и использовать их во благо. Когда Элизабет всё осознала, Боргов был повержен, словно ладья. А данную фигуру она умела унижать очень утонченно. Так, ей когда-то сказал очень особенный человек. — Хорошо. Холодно отчеканил приставленный к ней кретин, имя которого она даже не планировала запоминать, не то, чтобы произносить вслух. Молча махнув головой, рыжая покинула фойе отеля, полностью забитого журналистами, и уверенно направилась в сторону лифта. Зеваки расстроенно вздохнули. Они желали получить «горячее» интервью, но вместо эксклюзива, они молча провожали Хармон взглядом, а «ответом» от неё, был лишь глухой стук каблуков. — Наконец-то. Как только Элизабет оказалась в номере, девушка захлопнула дверь и приложилась к деревянной поверхности лбом. Дыхание от чего-то сбилось, а сердце стучало так громко, что и без врача можно было поставить предварительный диагноз — пульс скачет как никогда и никем необузданная лошадь. Хармон не владела языком медиков, потому, усмехнулась данному сравнению в голове, после чего, все же отошла от двери, с грустью осознав, что желанная свобода, на данный момент, является лишь словом. Номер — вот, что она может себе позволить. Только в этих четырёх стенах, она может выдохнуть. Не долго думая, кареглазая на ходу стянула с себя всю одежду и лишь в ванной комнате, Хармон смогла немного прийти в себя. Девушка ощущала тяжесть в области груди. Это всё не имело никакого отношения к физическому дискомфорту. Болела душа. Дабы заглушить все моральные переживания, она намеренно решила перебить все ненужные ощущения умственными способностями. Тёплая вода обволакивала всё тело, а мозг работал на полную. Элизабет прокручивала минувшую партию в голове. От начала и до конца. Раз за разом. Если бы мысли могли вскипать, из её головы шёл бы нескончаемый поток пара. Так продолжалось на протяжении часа. Может двух. А может трёх… Чёрт возьми, она сбилась со счетов. Вода в ванной стала настолько холодной, что ей ничего не оставалось, как остановить умственное насилие и покинуть временное убежище. «Или это была пыточная?» Обернувшись полотенцем, Хармон босиком направилась в комнату, и уже хотела было забыться сном, как вдруг… Плотину сорвало смертельным потопом. Рыжая замерла в дверном проёме и устремила свой взор на одну вещицу. На поверхности кресла, обтянутого коричневой кожей, лежал белый шерстяной свитер её ночного гостя. Точнее… Вчерашнего гостя. А если быть уж совсем точной, гостя, который поселился в трепетной душе шахматистки и очень-очень давно. От этих мыслей, сердце Элизабет забилось с новой силой. Безумие охватило с головы, до пят. Жар усилился, а из глаз, предательски потекли жалкие слёзы. Она не хотела. Правда, не хотела. И она держалась. Держалась как королева, на той самой шахматной доске, которая стала главным смыслом её жизни. Только сейчас, когда игра идёт с самой собой, кареглазая без страха, ставит себе же оглушительный шах и мат. — Проиграла… Шепчет в темноту, а после, медленно подхватывает мягкую вещь Таунса. Полотенце, которое скрывало её наготу, упало к ногам. Хармон это не смутило. В номере она совсем одна. Этаж был слишком высоким, чтобы зеваки-журналисты, могли сделать компрометирующие кадры молодой шахматистки. Да даже если бы сейчас она увидела, что её снимают, вряд ли нашлось место возмущению. Все эмоции принадлежали мужчине, которому ещё вчера, она нагло врала в глаза. Врала о том, что все позади. Что влюблённость сменилась на тёплую дружбу, а обида испарилась за несколько прожитых лет. «Ох, Таунс, если бы ты знал…» Элизабет стояла напротив зеркала, уже облачившись в огромный белый свитер. Ткань пропитана запахом мужчины, полное имя которого, до сих пор остаётся загадкой. Хармон обняла себя двумя руками и закрыла глаза. Девушка представила, что её обнимает именно он и… — Чёрт! Кареглазая не выдержала. Дрожь, что стала её нынешним путеводителем, лишила полного контроля. Мысли смешались в один огромный нераспутный ком. Единственный разумный выход, как ей показалось, был на поверхности. Хармон ринулась к телефону и вновь заказала в номер алкоголь. Умом она понимала, что совершает ошибку. Возможно завтра, на первых полосах газет, рядом с «оглушительная победа» будет что-то про выпивку. В этом отеле было всё против неё. Пока она в России, за ней следят. Только вот, почему-то совсем не страшно, что её в одночасье могут утопить в рюмке злосчастной водки. Через несколько минут, рыжая включила телевизор. Сделав звук погромче, Бетт наплевала, на то, что песни были русскими и зажав в зубах сигарету, подошла к окну. Москва. Чертовски красивая, но опасная. Она манила с того самого момента, когда ей стало известно, что именно тут находятся самые сильные соперники в мире. Хармон мечтала быть лучшей. И стала. «Но не для него.» Табачный дым пропитал легкие. Очередная затяжка. Глубокая, ядовитая, туманящая её душу. На время. Так и было в её жизни. Она обманывала себя различными способами, и убеждала, что всё действительно позади… Но стоило ему появиться вновь, как дым исчезал и наступала жестокая ясность происходящего. Это взгляд. Серьёзный, без доли лукавства и лжи. Он полон восхищения, нежности и ласки. Это одновременно сводило с ума и раздражало! Разве так может смотреть тот, кто питает слабость к противоположному ей полу? Разве так разрешено смотреть на друзей? Смотреть сквозь душу. Да что там…смотреть прямо в неё?! Разве так можно воспламенять желание внутри?! Не только физическое, но и душевное. Разве… Хармон слегка пошатнулась, как те снежинки, которые начали падать на землю ноябрьской Москвы. Кажется, это был первый снег в этом году. И, кажется, первый снег в её жизни. Она наконец-то отвлеклась. Её настолько заворожило это потрясающее зрелище из белой метели, что она даже не услышала, что в дверь номера несколько раз постучали. Сколько она так простояла…неизвестно, да и… — Он тебе больше к лицу, чем мне. Улыбка на лице Хармон из-за ребяческого восторга, что подарило ей преддверие Московской зимы, сменилась на испуг. Она не ожидала, что её уединение нарушат. Но как только Бет обернулась, страх моментально улетучился. Осталось откровенное удивление. — Таунс… Брюнет подошёл ближе. Его горячее дыхание парализовало, а в нос ударил острый запах присутствия. Шахматистка стала дышать ещё глубже, не думая скрывать возрастающую жадность. Хотелось поймать этот момент близости и запечатлеть его в памяти не только с помощью картинных воспоминаний. Таунс усмехнулся в свойственной ему манере и аккуратно высвободил зажатую её пальцами сигарету, после чего, потушил в пепельнице, что была на подоконнике. — Я не могу противиться тому, что не даёт мне покоя столько лет, Хармон. Только сейчас, когда она смогла прийти в себя, девушка увидела волнение в его глазах и тут же поняла: он боится только её реакции. Твердость в его словах поражала и таранила душу насквозь. — Ты понимаешь о ч… Рыжая не даёт договорить. Она знает, что он хочет сказать. Откуда? Всё просто. Она чувствует тоже самое. Две половинки сложились вместе в один пазл. И спустя столько мучительных лет, их губы наконец-то соприкоснулись, а тела, словно магниты, притянулись друг к другу без всяких законов физики. Нежность граничила с голодом. И это прослеживалось во всех движениях двух людей, что вдоль и поперёк изучили друг друга мысленно, и наконец решились переступить за тонкую грань иллюзорности. — Понимаешь… И это последнее, что произносит молодой журналист с таинственным именем. Чувственность и страсть… Именно они, будут править этой ночью. А Хармон и Таунс, впервые в своей жизни, узнают, что это такое, заниматься любовью.