Чудеса просто так не случаются

      Илья хорошо знал, что Макс любил яркие, захватывающие фильмы про отчаянных героев — в космосе, на Земле, в прошлом или будущем, это неважно, его завораживала их смелость и готовность броситься на выручку друзьям и незнакомцам. Илья знал, что сам он никогда не стремился быть героем, ему просто нравились классные истории. Его целью не было спасение целой планеты или, что уж там, галактики — он лишь выполнял свою работу, а в свободное время возвращался в необычные миры, праздновал победу вместе с героями, радовался за них и на время забывал об ожогах и ссадинах по всему телу (и не давал Илье их как следует обработать).       Макс, конечно, радовался и своим победам. Может быть, с ним не всегда радовался весь мир, как в кино, не всегда после адской — в прямом смысле — ночи выходило солнце (но дождю порой он был рад даже больше), и не все возвращались домой, но Илья всё же старался разделить его радость (хотя бы по телефону, если у пожарных, конечно, была связь).       А что сам Илья? Ну, Илья любил Роллингов и наливки от Серёгиного отца, у него в комнате висел ковёр с волками, над которыми Макс всегда смеялся. На стене соседнее место с Роллингами, правда, не так давно занял Боуи — любовь Макса ко всему космическому оказалась на удивление заразительной.       А под волками Илья спал — на скрипучем старом диване, спиной к стене, и каждое июньское утро его будили лучики солнца, лениво ползущие по сонному лицу. Иногда Серёга оставлял ему половину яичницы на плите (какой заботливый). Иногда Илья просто не хотел есть — и начинал утро с бессмысленного перебирания струн. Эта гитара — Гибсон, блин, дорогущая — ждала Макса, но мучил её Илья. Не стоять же ей без дела.       Потом Илья пробовал искать работу: обратно его всё-таки не взяли, Серёга ворчал что-то про арендную плату, но, слава богу, не был готов выставить его на улицу — хотя грозился порой, мол, лето на дворе, не замёрзнет. Илья отмахивался и обещал завтра сходить на собеседование — и порой он правда выходил из дома, напяливал капюшон на растрёпанные волосы, цеплял тёмные очки на нос и пополнял проездной. Потому что Макс тоже переживал из-за того, что Илья потерял работу, писал ему постоянно: «может, вообще к нам пойдёшь? Ожоги сможешь лечить? Зато поближе ко мне, к природе!» Потом, правда, у Макса пропала связь, и обсуждение как-то сошло на нет.       Тогда Илья садился на трамвайчик — в конец, к окошку, и ехал до конечной. Смотрел, как мимо проносились пышные зелёные кроны деревьев, фонарные столбы, дома, дети, собаки, велосипеды. Тогда он поднимал взгляд — верхушки лип и крыши домов заливало закатным золотом. Как-то Илья услышал, что девочка рядом с ним сравнила это с пожаром; Илья помнил, что Макс — когда у него был отпуск и они с Ильёй объездили весь район на мопеде — рассказывал об огне, о том, как он прыгает с дерева на дерево, как ослепляет и жжётся. Так вот, закат ни разу не был похож на огонь, деревья горели не так. Илья это знал точно.       Лучик утреннего солнца пробился через пыльное окно, и Илья недовольно распахнул глаза. Огляделся, прислушался к тишине: Серёга давно на работе, а на плите снова уже остывшая яичница. Сигарета, кофе, через силу — нормальная еда, наполовину расстёгнутая молния чехла от гитары. Пара уведомлений на экране телефона: от Серёги и Веры, а у пожарных по-прежнему нет связи. Ещё сигарета. Илья сбросил с плеч плед, надел нормальную одежду, заглянул в пустой кухонный шкаф, собрал рюкзак и вышел из квартиры. Сегодня всё тот же маршрут: магазин на углу, трамвайчик до конечной, а там — немного пешком, через стрекот кузнечиков и редкое жужжание пчёл и комаров. На закате люди обычно уже возвращались в город, так что на кладбище было безлюдно — ну, даже мертвецки тихо. Макс бы посмеялся.       На каменной плите лежали свежие цветы — видимо, мать приходила утром. Рядом — полупустой пакетик с леденцами. Наверное, птицы растащили. А может, непослушные дети, может, даже те самые, которые теперь верят в чудеса. Илья порылся в рюкзаке, высыпал горсть леденцов для Макса и положил ещё один себе в рот. Мята приятно холодила язык и как будто слегка рассеивала туман в голове.       — Привет, — улыбаясь, поздоровался Илья. — Пришёл вот, принёс ещё твоих любимых. По-моему, в магазине на углу их совсем перестали разбирать — мне кажется, это ты им всю выручку делал перед сезоном.       Илья замолчал, глядя на неподвижное изображение Макса. «Герой... присвоено посмертно...» Они оба постоянно спасали жизни, выслушивали слёзные благодарности и отмахивались — ну, это же их работа. Он, правда, работу потерял, да и вообще облажался: жизнь-то не спас. Одну-единственную жизнь упустил, не смог ничего сделать. Да что там, даже не узнал сразу — связи-то не было.       — Посмотрел, знаешь, эти твои «Звёздные войны». Помоги мне, ты моя единственная надежда, вот это вот всё, да? Классно, красиво, — Илья тихо усмехнулся. Его единственная надежда лежала под землёй и уже вряд ли смогла бы кого-то выручить. Хотя он-то ещё в первый свой сезон мог бы уволиться и больше никому не помогать — спасённых хватило бы ещё на две жизни вперёд.       Илья проверил время на экране телефона. Ровно год назад на закате Макс ещё геройствовал. Илья оглянулся: верхушки деревьев догорали в золотистых лучах. Вокруг Макса тоже пылала листва, только вряд ли он вспоминал о закате — думал, наверное, долетят ли дети до базы, исполнится ли чудо.       Наклонившись к памятнику, Илья прошептал:       — Жаль только, чудеса просто так не случаются.