Тигран

      Утро в центральной районной больнице началось со скандала. Орали друг на друга уборщица баба Люда и главврач Иван Константинович. Зрелище было настолько ошеломляющим, что сотрудники, торопливо забегающие в поликлинику, замирали у входа, оторопело глядя на стоящих посреди вестибюля спорщиков. Иван Константинович — рослый, широкоплечий, в распахнутом белом халате — нависал над уборщицей, низенькой, сгорбленной, и возмущённо размахивал руками, а та, нимало не смущаясь, шипела на него змеёй и нахально тыкала высокое руководство рукояткой швабры в грудь.       «Хорошо ещё мокрой тряпкой по лицу не хлестала», — мелькнуло в голове у Родиона Павловича, участкового педиатра. После чего он поймал на себе рассерженный взгляд Ивана Константиновича и торопливо сбежал в ординаторскую, как и все врачи до него. Из ординаторской никто не спешил расходиться по кабинетам, прислушиваясь к шуму с первого этажа и вяло строя предположения, из-за чего случился скандал. Примерно то же самое происходило и в сестринской — только там обсуждение шло в три раза бойче.       В сестринскую информацию принесла Марина Степановна из регистратуры. Её на работу подвозил муж, которому ещё до своей конторы надо было ехать едва ли не через весь город, а потому на своём месте Марина Степановна оказывалась на полчаса раньше остальных. Кроме, разве что, бабы Люды, шастающей по этажам с ведром едва ли не с четырёх утра. Так что начало скандала она прекрасно видела из своего окошка.       — Иван Константинович о Тиграшу споткнулся, — сообщила она, торопливо наливая себя чаю. — Потом поймать попробовал, так Тигран его по руке когтями полоснул. Ну вот он и рассердился. Увидел бабу Люду и начал кричать, что животным в больнице не место, и куда она смотрит, и что премии лишит за такое. Ну а баба Люда в ответ.       Тигран был котом. Здоровенным, лохматым, не то рыжим, не то бурым, не то серым, с длинным пушистым хвостом, напоминающим ёршик для посуды. Его прикармливала баба Люда. В больнице его заметить можно было в основном ночью, прогуливающегося по коридорам, гордо задрав хвост, и мурлычущего что-то утробным басом. Днём кот обычно или отсыпался у уборщицы в кладовке, на полке между чистящими средствами или в сухом ведре, или сидел на фонарном столбе неподалёку от входа, свесив хвост вниз и провожая людей пристальным взглядом ярких жёлтых глаз.       Услышав, как уборщица кличет своего любимца, сотрудники больницы припоминали анекдот про «давай назовём кота Мойшей», а Данил Арсенович попытался объяснить, что имя Тигран к тигру никакого отношения, кроме созвучия не имеет. На армянском «тигр» вообще будет… Но баба Люда сверкнула на него взглядом, не хуже кота, цыкнула крупным, чуть выступающим клыком, а затем неожиданно ласково заявила: «Что б ты понимал в котах, касатик. Он решил, что он сейчас Тигран, значит он — Тигран. А не нравится — так ему объясняй, как оно там, в армянском. А мне, старой, голову не морочь». Данил Арсенович слегка побледнел, мелко кивнул и сбежал подальше от уборщицы.       Объяснять коту правила армянского языка, естественно, никто не стал.       А сейчас Данил Арсенович — хирург-ортопед, между прочим, человек с высшим образованием! — сидел на своём стуле, неловко поджав ноги, и наблюдал, как баба Люда шурует тряпкой под его столом. Из-за скандала закончить уборку вовремя она не успела. А может, решила пройтись по всей больнице второй раз. Из вредности.       — Не место, видите ли, котам в больнице, — ворчала баба Люда, сердито макая тряпку в ведро. — Микробы от них, видите ли. Грязь. Так кто за грязью-то здесь смотрит, а? Когда это у меня хоть пятнышко оставалось? Да вы на ботинках тащите больше, чем с Тиграши натрястись может.       Иван Константинович, в общем-то, был прав. Не место животным в больнице. Но Данил Арсенович бабе Люде об этом сообщать не собирался. Он хотел получить назад свой кабинет, а не тряпкой по морде.       — Аллергия какая-то у больных может быть, — продолжала бурчать баба Люда, елозя тряпкой по шкафу с такой яростью, словно пыталась в нём дырку протереть. — И плевать ему, что Тиграша в палаты не заходит. Да и вообще, когда это с него хоть шерстинка упала?! Тиграш за своей шубой следит, она у него одна.       Родион Павлович, наблюдая за экзекуцией шкафа, автоматически кивнул. Кот и впрямь был на удивление ухоженным — словно и не прибился с улицы. Некоторые подозревали, что он вполне хозяйский, а к бабе Люде просто пожрать бегает. Может даже породистый. Говорил о мейн-кунах, о сибирских кошках, изучали стандарты пород. Но изловить кота, чтобы осмотреть внимательнее, никто не пытался — до Ивана Константиновича дураков не было.       Родион Павлович был готов сейчас чему угодно кивать — лишь бы избавиться поскорее от бабы Люды. Он вообще предпочёл бы сегодня не попадаться на глаза ни ей, ни Ивану Константиновичу. С главврачом получалось — достаточно было из кабинета не выходить, а вот от уборщицы спрятаться оказалось сложнее. Она, в конце концов, делом занята, порядок наводит. Отговориться можно было разве что наличием в кабинете пациентов, и то баба Люда просочилась между двумя посетителями, буркнув очереди: «Дежурная уборка». Очередь немного поворчала, но хватать уборщицу за рукав и вытаскивать из кабинета никто не стал — а друг с другом любящие родители, стараясь протолкнуть своё чадо на приём, иногда и не такое выкидывали.       — И вообще — кот должен быть, — настойчиво проговорила баба Люда, вытаскивая из урны пакет, в котором едва ли успело скопиться три бумажки, и меняя его на новый. — Особенно в таком месте. Без кота никак. Хозяин он здесь, видите ли, а не понимает.       Изгнанный из больницы кот весь день торчал на своём любимом столбе, глядя на людей волком.       — Да, без него ночью скучновато будет, — вздохнула Анастасия Александровна, участковый терапевт, в чьём кабинете, как оказалось, срочно нужно было поменять мусорные пакеты.       Баба Люда покосилась на неё.       — Скучно… Не в скуке дело. Эх, повезёт вам, если ночью будет скучно.       Морг, по идее, считался отдельным от больницы зданием. У него даже свой вход был. Но в кабинет патологоанатома можно было попасть и через коридор второго этажа.       Эдуард Виссарионович, буравивший взглядом дверь, ведущую из его кабинета в коридор непосредственно морга, покосился на вломившуюся к нему уборщицу с ведром, вынул изо рта догоревшую сигарету и душевно сказал:       — Шла бы ты отсюда, Люда Аполлоновна.       Уборщица смерила его понимающим взглядом.       — Полынь над дверью повесь, — посоветовала она, разворачиваясь в дверях.       Эдуард Виссарионович с силой ткнул окурок в почти заполнившуюся пепельницу и полез за новой сигаретой. Курить в помещениях больницы, конечно же, было нельзя, как и держать животных, но, во-первых, главврач кабинет патологоанатома навещал редко, а, во-вторых, не выгонят же его. Кого иначе на его место брать? Хирурга? Или аллерголога, о котором Иван Константинович сегодня орал и которого в больнице испокон веков не водилось? Это название гордое — «центральная районная», а на деле в том районе не центральных — две поликлиники, по одному терапевту и педиатру в каждой, и травмпункт.       Пучок полыни над дверью морга Эдуард Виссарионович всё-таки повесил. И ручки святой водой облил. У двери самого морга, и у той, что вела на улицу, и в свой кабинет, и у выходящей из кабинета в общий коридор. За последним его застал Родион Павлович. Удивился, разумеется, у Родиона все мысли на лице написаны, но поймал мрачный взгляд Эдуарда Виссарионовича и молча исчез. Это у бабы Люды — швабра и тряпка, а у патологоанатома — скальпель.       — Расчёска пропала, — пожаловалась Анечка, перерывая в очередной раз свой ящик тумбочки. — Вот что за напасть?       Расчёска была не первой пропажей из сестринской. До этого исчезло несколько чашек, губная помада из забытой Мариной Степановной сумочки, пара назначений. А в ординаторской даже историю болезни потеряли. Сёстры опасались выпускать из виду лекарства и документы. Стоящий в комнате цветок засох, несмотря на регулярные поливы и подкормку.       Иногда пропажи находились. Одна из чашек, разбитая, едва ли не растоптанная в пыль, лежала перед главным входом, помадой кто-то изрисовал зеркало в туалете — мужском, между прочим, — сгинувшую историю болезни, изорванную в лоскуты, разметали по коридору морга. Неприятно. Баба Люда, вызнав, чья была история, засела у палаты в засаде, всё с той же полынью. У Ивана Константиновича от этой картины потом весь день глаз дёргался.       В дверь постучали и в сестринскую заглянул один из санитаров.       — Бабу Люду не видели? — осведомился он. — В туалете зеркало кто-то расколотил.       — Это к беде, — отстранённо заметила Анечка. — Вот нет расчёски, хоть ты тресни!       Она сердито захлопнула ящик.       — А то у нас до сих пор сплошная радуга и мёд течёт рекой, — меланхолично отозвалась Марина Степановна. — А баба Люда, скорее всего, уже с уборкой закончила. Дуй к ней в кладовку, может успеешь перехватить, пока домой не ушла. Или к Эдуарду загляни. Они в последнее время сблизились на почве совместного собирания полыни. А может и раньше, кто знает.       Санитар убежал отлавливать уборщицу, а разговор в сестринской привычно свернул на перемывание косточек коллегам.       — Это не поликлиника, это дурдом! — рявкнул Иван Константинович и хряпнул кулаком по столу.       Поморщился, потёр отбитую руку и обвёл взглядом мрачно притихших коллег.       — Значит так, — констатировал он. — Слушать вас мне надоело. График дежурств составлю сам, никакие возражения не принимаются. Уймите своё разбушевавшееся воображение, пропейте успокоительные, если надо, и марш работать. Медики все, учёные люди, а ведёте себя, как бабки суеверные.       Выносить ночные дежурства последнее время было всё сложнее. Мало того, что пропадали вещи, так ещё и у людей разыгралась паранойя. Ничего конкретного — сплошное «почудилось, привиделось, померещилось». Но по ночам теперь врачи и медсёстры сбивались в один кабинет, и на обходы выходили только группами — словно первоклашки в туалет.       — Вместе бояться веселее, — мрачно пошутил Эдуард Виссарионович, отыскав дежурного терапевта дремлющим в сестринской. — И помирать тоже.       — Иди ты! — рявкнула на него дежурная сестра и даже замахнулась полотенцем.       В итоге составление графика дежурств на следующий месяц застопорилось. Каждый находил сорок отговорок, чтобы не попасть в ночь, а затем все принялись выяснять, чья отговорка важнее. Цирк продолжался до тех пор, пока в последний день Иван Константинович не поинтересовался у Марины Степановны, собираются ли график предоставлять ему на утверждение. Выяснил, что график ещё не готов, и устроил разнос всем.       Теперь вынужден сам возиться. Иван Константинович ещё раз пробежался глазами по таблице. Вроде бы всё наконец верно. Но время уже… девятый час. Иван Константинович зевнул, потёр лицо, потянулся к телефону. Напечатал дежурное «Задержался, скоро буду», отправил жене. Откинулся на спинку кресла, снова зевая.       Вставать не хотелось. И вообще шевелиться. Тело от долгого сидения словно закаменело, разум, опьяневший от пересчитывания рабочих часов, вяло барахтался в подступающей апатии. Хотелось спать. Иван Константинович бессильно уронил руку на подлокотник, она соскользнула, повисла в воздухе. Кончики пальцев покалывало холодом. Грудь сдавила незнакомая тяжесть, воздуха начало не хватать. Он хотел поднять руку, поправить ворот, но едва смог хотя бы дёрнуть плечом.       — Никшни, — раздался внезапно над самым ухом утробный басовитый голос. — Сгинь.       Перед глазами всё расплывалось, но в этом тумане мелькнула лохматая лапа, блеснули сталью длинные когти.       А потом раздался визг. Так, наверное, и верещит поросёнок, когда его режут. Иван Константинович судорожно дёрнулся, зажал уши. Звук подействовал не хуже будильника — старого, советского, противно трезвонящего на одной ноте. И силы двигаться разом нашлись, и возможность дышать вернулась, и муть перед глазами рассеялась.       Вместо неё появился кот. Громадный, то ли рыжий, то ли бурый, с проступающим серым подшёрстком и длиннющим хвостом. Топтался на столе главврача, по свежесоставленному графику, не имея никакого уважения к документу.       Визг смолк, и Иван Константинович опустил руки. Оттянул всё-таки воротничок, глубоко вздохнул.       — Спасибо, отпустило, — пробормотал он, ни к кому не обращаясь, а затем сфокусировал взгляд на коте. — Какого?..       — Никшни, — сказал кот. — Спи.       И мазнул хвостом Ивану Константиновичу по лицу.       Сон навалился, как тяжёлое пуховое одеяло. Иван Константинович наклонился вперёд, ложась на стол, а над ухом всё ещё мурчал кошачий бас:       — Один раз ты меня похвалил…       — Константиныч! Константиныч, вставай! Просыпайся, касатик. Жена дома извелась. А ну вставай, засоня, не то из ведра оболью!       Иван Константинович резко открыл глаза. Над ним склонилась баба Люда. За её спиной торчал Эдуард.       — Проснулся, — удовлетворённо заключила уборщица. — Забирай пропажу, Виссарионыч. Бледный, но жить будет.       — Что вы тут делаете? — сбивчиво спросил Иван Константинович, с усилием выпрямляясь и бросая взгляд на часы.       Полвторого. Ох и прилетит ему от Маши за «скоро буду».       — Машка панику подняла, — подтверждая его мысли, ответил Эдуард. — Когда твоё «скоро» на три часа затянулось, а на звонки ты ответить не соизволил. Как и дежурные. Вся больница дрыхнет, от главврача до пациентов. Один я в строю, — он хохотнул, но не тяжело, как в последние дни, а словно облегчённо.       Иван Константинович выкарабкался из кресла. Ноги слегка подкашивались, но Эдуард подхватил под руку, повёл из кабинета.       — Люда Аполлоновна, вы с нами? — поинтересовался он, запихивая начальство, а по совместительству — друга детства, в машину.       — Пешком пройдусь, — отмахнулась уборщица.       — А она?.. — запоздало поинтересовался Иван Константинович, когда Эдуард уже влез на водительское кресло и захлопнул за собой дверь.       — Вань, это ты у нас до хрена прогрессивный, — хмыкнул тот. — А я с трупаками в морге сижу. И не собираюсь один в такое место посреди ночи соваться. Тем более, когда на звонки никто не отвечает. Вот какой дебил удумал строить на кладбищах? Ладно ещё древние, про которые никто не вспомнит, но уж с царских времён-то можно городские планы как-то посмотреть. Сам пристегнёшься или помочь? Не маши мне тут руками, хочешь, подробно расскажу все причины смерти в ДТП при отстёгнутом ремне?       С утра Иван Константинович едва не споткнулся о кота. Он как раз заходил в больницу, а кот выходил. Мяукнул недовольно, сверкнул жёлтыми глазами и удрал на ближайший фонарный столб.       — Что?.. — Иван Константинович резко развернулся к уборщице, возящей тряпкой по полу вестибюля.       — Никшни, — цыкнула на него зубом баба Люда. — Нужен кот в таком месте. Нечего на работу раньше приходить, тогда в дверях сталкиваться не будете. У Тиграши график, в конце концов.