Ангел Хранитель

***

      В тот день я в сотый раз согласился со словами Тины о том, что рак — это гуманная болезнь. Бродил по нашему любимому книжному ресторанчику в Брюсселе, холодными пальцами проходясь по полкам, и вспоминая, как зажимал новоиспеченную жену между шестым и седьмым стеллажами, запуская руки под слишком тонкую для октября кофту. В тот день, когда мы нашли это место, я ругался на неё половину пути, кутая дополнительно в своё пальто. Купил плед у женщины в парке, безумно насмешив её своим предложением.       Это был выцветший кусок шерсти, но в тот момент подобное решение казалось мне гениальнейшим из всех. Тина смеялась, пытаясь оттащить меня от ничего не понимающей дамы, которая водила руками по материи, рассматривая маленькие пятнышки от вина в потрёпанном углу. Едва заметные среди густого ворса, они делали этот плед таким атмосферным. — Держи, — в конечном итоге, она всё-таки протянула ткань мне, стараясь говорить на английском ровно. Потом посмотрела на сконфуженную Тину, которая прятала покрасневшие от холода и стеснения щеки за волосами. — Грей свою королеву, — женщина улыбнулась мне так добродушно, что солнце показалось гораздо ласковее, чем было на самом деле, а Кароль зарделась еще больше, обвив руками мой торс, и спрятав лицо между лопатками.       Поблагодарил нашу спасительницу. Протянул ей деньги и еле заставил взять. Никогда не думал, что бельгийцы настолько любят туристов, что готовы отдать им частичку собственных воспоминаний, но Тина упорно твердила, что женщина просто увидела нашу любовь.       Я самозабвенно целовал её на улице Святого Ламберта, держа плед, чтобы он не упал на землю. Вжимал в кирпичную стену и наслаждался ощущением дрожащих ладошек на шее и лице. Сам дрожал, как потерянный в чужом городе ребёнок, но от нежности, которую она мне дарила.       Смог оторваться только когда услышал странный стук позади Тины и понял, что мы увлеклись настолько, что опирались уже не на бетонную опору, а на самое обычное стекло, закрывая какой-то паре вид на резвящихся воспитанников «Алэти», решивших устроить генеральную репетицию прямо посреди площади.       Старался не засмеяться, наблюдая за тем, как Тина испугано отскакивала от стекла, складывала ладошки в извиняющемся жесте. Держал её за плечи, прижимая к себе, пока разглядывал интересный потолок через окно, а она продолжала жестами извиняться перед парой. В конце концов, не выдержал, выдернув её из потока невысказанных жестов. Подмигнул мужчине, поднявшему вверх большой палец, когда Тина уже стояла лицом ко мне, закусывая губы. — Видишь, даже незнакомцы считают, что ты — Королева, — заправил прядки волос за уши, чтобы видеть её глаза. За последний год отвык от того, что она прячет свои эмоции, но тот день превратил Тину в маленькую смущающуюся девочку, которая ковыряла тротуар носком ботфортов, то ли надеясь отломить кусочек плитки, то ли пытаясь убить нелюбимую пару обуви. Я не знал наверняка, что именно ей руководило, но этот день был действительно «медовым». — Давай отдадим сюда нашу дочь? — она убежала от ответа и ответственности, оглянувшись на Школу танцев, а я не смог сдержать улыбку в который раз. — Бросим всё и переедем в Брюссель, Малыш? — провёл рукой по её спине, скрытой под тёплым пледом и внезапно понял, что не смог нащупать застёжку бюстгальтера. — Тина, — протянул, склоняя голову на бок, целуя её за ухом, пока она продолжала наблюдать за детьми. — Я же просил надевать хотя бы топ, когда на улице холодно, — обхватил её руками за пояс, а потом увидел надпись над входом в здание, посетители которого стали невольными свидетелями нашей языковой практики. — Пошли, — нырнул с ней в тёплое пространство книжного ресторанчика, взглядом моментально находя свободное место возле шкафа с классической английской литературой.       Мы пили горячий чай и ели вафли практически целый день. Я читал Лоуренса вслух, а Кароль, смеясь, просила не нарушать тишину блаженства, разбирая мои фразы через слово, ловя на обещании стать её личным тьютором.       Мы сжигали калории до утра, вернувшись в гостиничный номер. Вспоминали цитаты, и она говорила, что бесполезно оглядываться вокруг, когда уже поздно. Я даже не думал, что Брангвена она полюбит больше, чем меня. Конечно же, шутил. Продолжался в ней чередом поцелуев и сбитым дыханием. Тонул в шелковых стонах, которые обволакивали меня своим до неприличия глубоким содержанием.       Я пытался свести нас в одну мелодию, не понимая, как мажор с минором могут гармонировать так же складно. Гладил по волосам, рукам, ногам, пока она спала.       Наслаждался ответными ласками, погружаясь в сон после её пробуждения.       Через десять лет бродил в одиночестве среди книжных полок переделанного ресторана, стирая пыль с воспоминаний и утопая в бессилии полусчастья.       Приходил сюда каждый день, пока наша дочь училась делать батманы в «Алэти», накидываясь каждый раз на своего хореографа с радостными объятиями и восторженным блеском глаз. Я старался не завидовать Улите, но в моей голове Бьянка могла смотреть таким взглядом только на Тину, а я не имел права отбирать у ребёнка «пример для наследования» своими страданиями.       Рассказывал ей каждый день наши истории, надеясь поселить в маленькую головку хоть какие-то воспоминания о маме, но она постоянно срывалась с места, только услышав музыку на улице или сигнал будильника, что еще хуже — мелодию вызова, поставленную на Улиту.       Я постепенно её терял. Пытался привить любовь к музыке, но она не воспринимала наложенный на аккорды голос. Закрывала мне рот ладошкой и просила не петь. Нажимала на «Стоп», когда я меланхолично вслушивался в Тинин голос, жизнеутверждающим мотивом, льющийся из динамика.       Я прыгал от счастья, когда Веня неожиданно рассказал о своём школьном дне на румынском, а Кароль стояла за его плечами, знающе улыбаясь, но не мог привить дочери любовь к родному языку её матери и старшего брата.       Больнее было только, когда бросив краткий взгляд на клип к «Помнишь», Бьянка её не узнала. Замерла на несколько секунд, вглядываясь в изображение, а потом перевела на меня заинтересованный взгляд. Веня рассматривал каждый пиксель, остановив видео, когда дочь ко мне повернулась, но потом уставился с ужасом на нас двоих, услышав краем уха диалог. — Красивая, — она улыбалась, поправляя в очередной раз волосы, которые выбились из двух косичек. — Очень, — не отводил взгляда от экрана, на котором замерла «моя весна». — Пап, а кто это?       В тот день я едва не погибал возле полок в очередной раз, не обращая внимания на звонящий телефон и жалостливые взгляды, пока официант всё же не одернул меня, попросив либо ответить, либо выключить звук.       Терялся в голосах, стараясь разобрать быструю русскую речь, отвыкнув от подобной роскоши в Бельгии. Сосредотачивался на малейших деталях, выясняя, с кем говорю, пока не понял, что на той стороне Юля пытается до меня достучаться. — Пять лет, Дан. Вчера было, — напоминала мне так, будто я мог забыть то, что действительно очень хотел. Просыпаться каждый день и не надеяться увидеть её на соседней стороне кровати. Засыпать и не надеяться, что не проснусь. — Юль, зачем? — я вышел на улицу, чтобы не раздражать людей. Ветер поддевал край пальто, и я на ходу застёгивал пуговицы, с грустью отмечая, что октябрь всегда приходит с холодами. — Мы хотим вспомнить, Дан, — мне казалось, что Санина нарочно упоминала моё имя практически в каждом предложении, будто пыталась достучаться до того мужчины, с которым виделась в последний раз. Не знала, что он тоже умер пять лет назад, а её действия были так же бесполезны, как сделанное покойнику искусственное дыхание. — Без меня, — не желал возвращаться в Киев без неё. Не хотел находится в Украине и дня, пересиливая себя только в знаменательные для нас даты. Ходил по нашим местам, пытаясь не сорваться. Как бы не хотел — не мог себе этого позволить.       Обещал быть сильным.       Тине. Вене. Себе. — Тогда это не имеет смысла, — огорченно выдыхала в трубку, злилась на мою слабость. Не одобряла.       Я чувствовал раздражение даже через тысячу километров. Честно говоря, безумно хотел приехать, но боялся последствий.       Боялся того, что выйдя на сцену в День памяти, подсяду на этот наркотик снова. Боялся, что услышав её песни чужим голос — закричу, что это фальш, и даже Орлов не сможет меня вразумить.       Боялся, что придётся взять Бьянку с собой. И в тот момент понимал, что её отсутствующие воспоминания не так страшны, как возможная боль от забытой потери.       Я не хотел, чтобы ей болело.       Я хотел видеть её улыбку и счастливые голубые глаза. Потрескавшиеся от ветра, а не укусов губы. Она была слишком маленькая, чтоб знакомить её с мамой вот так.       Отказывался до последнего, но не удержался в последний момент. Приехал за несколько месяцев до концерта, взвалив на себя всё, что только можно было взвалить. Перевёл Бьянку на дистанционное обучение до следующего семестра, а Веню попросил помочь с видеорядом. Не знал, имел ли право вмешивать его в это, но без него бы совсем не справился.

***

      Был невероятно удивлён, когда Бьянка попросилась со мной на мероприятие, к которому мы с Веней так долго готовились. Переглядывались с Огиром долгое время, пытаясь отговорить нашу малышку от этой затеи. Приводили все весомые аргументы, но она оказалась непреклонна. Собралась за считанные минуты, прихватив с коридора свой любимый гимнастический коврик и зелёную бутылочку с водой.       Я старался не акцентировать внимание на том, кому раньше принадлежала эта вещь, но улыбку сдержать не мог. Садился в машину с диким ощущением пустоты, но Вене повести не дал. Этот день был сложным не только для меня. В силу ответственности, я не мог взвалить на ребёнка, пуская и взрослого, все проблемы.       Бьянка сидела на заднем сидении молча, поджав под себя ноги, и включив музыку в наушниках. Смотрела на вечерний город и что-то шептала себе под нос.       Множество раз спрашивал, что именно она проговаривает, но дочь смеряла таким холодным взглядом, что я едва не задыхался, цепляясь пальцами за руль.       Веня не вмешивался, время от времени поглядывая на сестру через зеркало заднего вида, и я понимал, что из нас всех он выбрал самую правильную позицию.

***

      Юля буквально выталкивает Балана на сцену, чтобы он открыл концерт, спустя десять минут после того, как все места в зале оказались заняты. Он качает головой и едва не хватается за перегородки на стенах, потому что в последний момент понимает: слышать её песни чужими голосами он не готов. Слушать её песни сегодня — означает согласиться с фактом её смерти, а он так и не похоронил Тину в мыслях. — Думаю, здесь сегодня собрались её подруги, — вспоминает любимое обращение жены к зрителям и садится на край сцены, свесив ноги. Плотно сжимает руками микрофон, потому что это единственное, что удерживает его от морального падения.       Назад не оборачивается специально. Не готов видеть рисованный 3-D образ, созданный Вениамином, на котором Кароль улыбается и смеётся. Боится, что окончательно потеряет ощущение реальности.       Но когда зрители замирают — не выдерживает. Поднимается. Понимает, что выглядит глупо, делая множество лишних движений, но он на сцене не стоял ровно столько же, сколько его жена. А его внутренний стержень — сломан, но он будет сильным. Даже через собственную слабость.       Оборачивается к экрану. Сглатывает, потому что Тина на видео тянет руку вперёд, и он хочет сделать движение в ответ. Отвернуться к зрителям уже не может. Нарушает все правила, едва не становясь к ним спиной. Паша одёргивает его через наушник. Напоминает про положение боком, и Дан слушается механически. Поворачивается через силу, но взгляд всё равно не отводит. — У меня была заготовлена длинная вступительная речь, — запинается. Во рту пересыхает, и он смахивает слёзы, боясь представить, что будет дальше, если его так кроет уже в начале. — Но, признаюсь честно, я её забыл, — ждёт осуждающего гула, но в зале полная тишина. Люди его понимают. Первые ряды отчетливо видят кольцо на безымянном пальце и упрекают себя за сочувствие, потому что это последнее, чего хотел бы певец. Он хотел бы живую жену, но желания имеют свойство оставаться невыполненными. — Можете сказать, что я сошел с ума, — всегда был весельчаком на сцене, но сейчас чувствует, что должен быть гораздо более искренним, чем всегда. Смотрит за кулисы, где стоит его дочь, и не может отвести глаз, потому что её взгляд сегодня кажется совершенно другим. Он устремлён на огромное изображение женщины на экране, и на мгновение Дану кажется, что он видит Кароль за её спиной. Встряхивает головой и закрывает глаза. — Это вполне реально. Но у Тины была такая сильная энергетика. Эта женщина, — он поднимает руку вверх, перебирая пальцами воздух. — Была сплетена из особых магических волокон, наверное. Я до сих пор ощущаю её присутствие рядом, — видео на экране замирает, и из темноты черного фона вперёд выплывает их общее фото, сделанное за несколько дней до свадьбы. Кароль обнимает его за шею, обхватив ногами торс, и Дан осторожно поддерживает её за бёдра, целуя в плечо.       Бьянка за кулисами закусывает губу и отворачивается к Паше, который сминает в руках несчастный листок со сценарием вечера. Все прекрасно понимают, что тексты писались зря. Тина никогда не любила фальш и придуманные разговоры. Всегда всё делала от души, и они сегодня будут говорить так, как она научила. — Знаете, — проводит языком по губам, и ему плевать, что голос дрожит, а по щекам катятся слёзы. Если они считают его слабаком — это их право, но говорить иначе Балан не может. — Она всегда любила петь. Продолжалась в музыке, как ни в чем другом, — иногда ему казалось, что даже с детьми у Тины не было такого единения, как с творчеством, но это был действительно дар. — Таня говорила, — не замечает, как называет её настоящим именем. Слишком лично. — Что будет петь, пока смерть не разлучит её с этим делом. Я скептически относился к задумке сегодняшнего мероприятия. Никогда не слышал, чтоб кто-то еще мог передать весь тот спектр эмоций её словами, который ощущал на каждом концерте. Но сейчас мне кажется, что хоть вы и услышите множество разных голосов — в каждом сможете узнать Её.       Он уходит со сцены, дождавшись, пока фотография исчезнет, рассыпавшись на пиксели. Удивляется тому, как же идеально это подходит под их счастье. Становится за спиной Бьянки, а потом опускается перед ней на колени, прижимая к себе двумя руками. Позволяет дочке запустить руки в густые волосы и успокаивающе их перебирать, а потом с ужасом отмечает, что она дрожит, но не говорит ни слова, начав тихо укачивать её в своих руках.       Вместе выныривают из болезненных объятий, когда сцена погружается в темноту, а на экране проносятся мрачные картины густого леса, и Юля выходит из-за кулис в черном платье, тянущемся по полу. Бродит между лучами белого света, которые Виталий посылает прожектором, а потом внезапно замирает. — Як ти живеш навіть не знаю, Дивна стіна мене тримає… Закрили твої очі, закрили мені, Нас хтось тримає на землі.       Санина смотрит на потолок, а вместе с ней и зрительный зал, и вся команда. Их захлёстывает общим энергетическим потоком, и разряды пробирают каждого, проходя через всё тело. Дан пытается держаться и не вспоминать, как дрожащими руками сам закрывал ей глаза после того, как успокоительное, вколотое врачами, начало действовать. — Скільки людей вже на колінах, Страшно коли не бачу сина… Закрили твої очі, закрили мені, Нас хтось тримає на землі. Закрили твої очі, закрили мені, Нас хтось тримає на землі.       Он слышит, как дрожит голос Юли. Едва ли не ощущает вибрацию помещения. Ему кажется, что все присутствующие вокруг — в диком напряжении, и Дану безумно хочется забрать отсюда ребёнка. Он вообще не понимает, каким образом позволили ей сегодня присутствовать здесь, но Бьянка смотрит на сцену и на видеонарезку сильно внимательно, будто пытается запомнить каждый момент. — Чи ти жива, навіть не знаю Ніби ти тут, я відчуваю Закрили твої очі, закрили мені, Нас хтось тримає на землі Закрили твої очі, закрили мені, Нас хтось тримає на землі В обличчях перехожих шукаю я тебе На зустріч сподіваюсь, бо надія живе.       Дану кажется, что они зря наняли нескольких операторов на этот концерт, потому что люди не настолько мазохисты, чтобы пересматривать это действо. Он клянётся себе, что ни разу не откроет ролик на Ютубе, потому что одной песни хватило, чтобы сегодня его сломать.       Орлов старается не обращать внимания на то, что Юля меняет падежи слов, а вместе с ними — смыслы. Снимает очки, хоть и совсем не хочет этого делать. Не знает, как держится Антон на сцене, и дико сочувствует Дану, который сжимает дочь в руках, как последнюю кислородную маску в разгерметизованом самолёте. Паше кажется, что они падают.       Надеется, что только кажется.       Юля едва не убегает со сцены, закрывая рот рукой. Предлагая Дану сделать концерт памяти, не думала, что ей самой будет настолько сложно. Она оборачивается на сцену несколько раз, замечая странную тень в центре. Смотрит на неё пока свет не гаснет. Одёргивает себя, забываясь в объятиях Вала, которые твердит, что она молодец.       Качает головой, потому что она нашла способ сделать больно всем, и себе в том числе. Не рассмотрела моральную сторону вопроса.       Юля старается не поворачиваться в сторону соседних кулис, потому что видеть разбитого Балана для неё слишком. Он был сильным даже в ту ночь, когда Тина в последний раз открывала глаза. Они тогда все ушли, решив оставить их наедине, словно чувствовали.       Валера помнит слова врача в тот день: «Если она переживёт эту ночь — то через месяц вы заберёте её домой». А еще утвердительный кивок Дана и уверенное: «Она сильная. Эта ночь не заберёт её у меня». Не хочет думать о том, что у Балана действительно хватило энергии удержать её до утра. Он помнит, как звонил на рассвете, чтобы успокоить внезапно заистерившую супругу, которой на восьмом месяце беременности нервничать было совершенно нельзя. И помнит облегченный выдох в трубке: «Она спит. Кажется, температура начала падать».       Они еще три дня до самых похорон с Орловым пытались оттащить Дана от гроба, потому что он без устали твердил, что она проснётся. Что его Танечка просто спит. Доказывали, что жене он уже не поможет, но малышка Бьянка без него не справится.

***

      С Аней такое впервые, когда во время выступления голос просто непозволительно срывается. — Опять плюс пять — с тобой не холодно совсем, Обнять и ждать — чего, не важно, лишь бы с тобой. Есть ты, а я — твоя, как небо над землёй… Цветы, слова — не важно всё: я знаю — ты мой!       Она протягивает руку вверх и чувствует, как странное тепло разливается на кончиках её пальцев. Такое ощущение, что снова стоит на сцене Голоса вместе с Тиной и, держа за руку, поёт тот самый «Полюс притяжения», и в унисон с певицей дрожит каждым миллиметром своего тела. — Полюс моего притяжения — Ты, и только ты, без сомнения! В разных городах, в разном времени. Чем дальше ты, тем ближе — ты только мой!       Не смотрит на зрителя и на экран. Не может оторвать взгляда от Дана, который совсем не управляет собственными эмоциями, бросаясь из крайности в крайность. Отдаёт Бьянку Вене, и Аня боковым зрением видит, как девочка вырывается из рук старшего брата, возвращаясь поближе к сцене. Она смотрит на кадры из клипа, и шевелит губами. — Ты, и только ты, без сомнения, — Полюс моего притяжения! Спрячь мою любовь от затмения. На разных полюсах — мы под одной звездой.       Трубецкая чувствует невероятную поддержку зала, который впервые не подпевает Тининым песням, молча погружаясь в те ощущения, которые преследовали их уже очень долгое время. Она ощущает силу, исходящую от Бьянки, и невероятно знакомое тепло растекается по телу. — В окне луна — тебя так долго рядом нет… Скажи, что я — твоё тепло, твой солнечный свет! Полюс моего притяжения — Ты, и только ты, без сомнения! В разных городах, в разном времени. Чем дальше ты, тем ближе — ты только мой! Ты, и только ты, без сомнения, — Полюс моего притяжения!       Она не хочет признаваться себе, но слышит знакомый запах духов, и, кажется, это полное погружение. Сглатывает образовавшийся ком, едва заставив себя закончить песню. Голос срывается на последних строках, и Аня корит себя за отсутствие профессионализма, но будто слышит голос Кароль, которая из раза в раз повторяет, что нет ничего важнее эмоций и искренности.       Ане хочется быть искренней. Для неё.

***

— Давай без сліз завершимо любов, Без зайвих слів, Образ і звинувачень, І в той момент, Коли пульсує ненависть і кров, Протягнемо назустріч руки.       Когда Рома берёт первые ноты её «Не дощ», у Дана внутри все переворачивается. Он специально задерживает дыхание, чтоб хоть как-то отвлечься от навязчивых мыслей, но кислорода в крови предательски не хватает, и Балан чувствует, что ещё совсем немного, чуть-чуть, и начнёт задыхаться. Он мысленно возвращается в уютный январский вечер, когда они открыли навстречу друг другу двери. Тогда уж наверняка.       Жаль, что ненадолго. — Не дощ і не сніг Стримати мене не зміг…       Сасанчин переходит на шёпот. Пародию на тот, что когда-то свёл с ума всю мужскую половину населения земного шара, но всегда был предназначен одному единственному. — Не дощ і не сніг… Не дощ і не сніг, Ніколи я б піти не зміг, Не дощ і не сніг…       Дан не может не вспомнить ее любимые фильмы, которые яркими цветами венчали каждый альбом. Особенно последний не вспомнить не может, ведь он был такой светлый, теплый.       Их.       А ещё — последний.       И она в пышном белом платье, как невеста или ангел. И он себе сравнений этих никогда не простит. Потому что как-то слишком быстро Тина присоединилась к ангелам после фильма. И он бы рад сказать, что она забрала с собой его сердце и душу, но нет. Она не сжалилась над ним, уходя, оставив все на своих местах. — Давай від всіх збудуємо стіну, Від злих очей, Проклять і наговорів, І в той момент, Коли сім’я порветься, як струна, Відкрий мені назустріч двері.       Он забывается, едва ли не опираясь рукой на кулису, и Паша одергивает его в сторону, радуясь, что хоть здесь он не является пятым колесом в жизни Дана.       Мужчина практически оседает на пол, сминая ткань дорогого пиджака, закусывает губу в ее любимом жесте и корит себя за свою бурную реакцию на действия Тины, когда она открыла окно спустя час после поклейки обоев, и те угнетенно сползли на пол. Если бы он знал, что это будет их последний скандал.       Если бы он только знал.       И пока Балан занимается самобичеванием, вслушиваясь в такие чужие любимые песни, а Паша всеми силами сдерживает Бьянку, которая рвётся в сторону отца, он может радоваться только тому, что они никогда не ложились спать в ссоре, иначе он бы просто не простил себе этих ночей.       Рома жалеет, что Клейнис так и не смог вырваться из Нью-Йоркской суеты. Знает, что парень будет себя корить. Признаётся внутренне, что сам себя корит за то, что никто не помог и не заметил. Не знает, чем они могли помочь, но когда Сасанчин услышал через новости о смерти Народной певицы Украины, то мир перестал существовать на несколько долгих часов.       В тот день он крутил в руках телефон, постоянно бросая взгляды на номер, но набрать Тину так и не решился. Что-то внутри него понимало, что по телевизору не стали бы распускать подобные сплетни, но больше всего парень боялся того, что трубку никто не возьмёт, и последний вызов на этот номер окажется не отвеченным.

***

      Дан не сомневается в таланте Насти, а еще в её любви к Тине, хоть Балану иногда и казалось, что NK порой сильно много себе позволяет, но она никогда не опускалась до уровня супруга. Дан не хочет никого винить, но колкие слова очень часто его задевали, поэтому Потап был единственным человеком, с которым певец не согласился встретиться не при каких условиях. — Готова? — он смотрит на название песни в программе и сглатывает. Перед глазами проносится их диалог на Голосе, и Дан мотыляет головой, отгоняя звонкий голос Тины.       «Я буду тебя искушать.» «Соблазнять меня будешь?»       Он бы всё отдал за её уроки пикапа, растворился бы кубиком сахара в кружке чая, если бы она снова ему предложила. — Я буду тебе бавити, — он резко разворачивается, не веряще вслушиваясь в тишину и голос Юли со сцены, но понимает, что фраза принадлежит не ей. Сминает несчастный листок и вздрагивает, когда строка повторяется. — Бьянка? — дочка смотрит на текст, читая слова на ломаном украинском, но из её уст он звучит так же прекрасно, как и из пухлых губ её матери. Балан сглатывает, опускаясь перед дочкой на колени, пока она до конца не дочитывает текст. — Я думал, ты не умеешь читать по украински.       Она передёргивает плечами, поднимая на отца заплаканные глаза. — Ты чего? — качает головой, обнимая его руками за шею, утыкается носом в ямку за ухом и тяжело дышит, пытаясь успокоиться. — Малышка, — гладит дочь вдоль позвоночника, поднимая её в воздух. — Тебя кто-то обидел? — он оглядывается, но все слишком заняты работой, чтобы отвлекаться на Бьянку, и Дан искренне не понимает, почему дочь рыдает в его руках, вжимаясь в твёрдое тело так крепко, будто пытается с ним срастись. — Папочка, — сжимает его рубашку до побеления костяшек. Шепчет, глотая согласные из-за слёз, кусает губы и вытирает ручейки с щек маленькими кулачками. — Что? Что такое? — свой голос контролировать уже не может. Рассыпается на молекулы перед плачущим ребёнком, чувствуя свою бесполезность. Укачивает её, уверяет, что всё хорошо, пока дочка молчит, собираясь с мыслями. — Мне страшно, — она кладёт голову ему на плечо, а Дан впервые понимает, что ничего не может сделать с её страхом. Бьянка, наверное, единственный раз в жизни не говорит, что именно её пугает, но он обещает себе добиться ответа и всё-таки выведывает, что именно пугает его золото. — Я не хочу, чтобы ты умирал, — страх становится еще более реальным, когда она произносит слова вслух. Оглядывается так, будто угроза нависает над головой её отца прямо сейчас. Обнимает так, будто может его удержать. — Пообещай, что никогда не умрёшь, — она берёт отца ладошками за лицо и заглядывает прямо в глаза, ожидая ответа. Вздрагивает на каждом вздохе, но знает, что папа всегда выполняет свои обещания. — Ты можешь на меня рассчитывать, — сам не верит в то, что говорит, но для дочери постарается стать бессмертным.       Очень сильно постарается. — Що може тепер нагадати про час, — Дан оборачивается в сторону сцены, когда Настя допевает последний куплет. Не рискует отпускать дочь на пол, чтобы демоны снова её не одолели, целует в макушку и грустно улыбается. — Він плине, несе. Між сонцем і зорями лагідно нас, — Каменских старается подражать движениям Тины, но поджимает губы, понимая, что состояние, которым напитан зал, не даёт ей даже присесть без дрожи в коленях. Она чувствует на себе два пронзительных взгляда и ласковым взглядом пробегается по силуэту отца и дочери, крепко держащих друг друга на этой земле. — Ми будемо щасливі з тобою сьогодні, — Балан замечает, как тихим шепотом Бьянка повторяет слова песни, едва поспевая в такт, и в знак поддержки произносит вместе с ней последнюю фразу, растворяясь в молчаливой поддержке зала. — Віднині.

***

      Паша смотрит на Антона, который мнётся больше всех. По тысяче раз перепроверяет текст, а еще несколько раз подряд включает и выключает микрофон. Орлов не выдерживает. Подходит ближе, накрывая его плечо ладонью. До самого начала концерта не подозревал, какие они все стали слабые без Тины. — Ты уже множество раз выходил на сцену. Сейчас тоже справишься, — он совсем не умеет поддерживать, но сделать это пытается искренне. Представляет, что на месте Антона — Тина, но проще от этого не становится. Наоборот. — Это не «Нотр-Дам де Пари», — выдыхает, снова всматриваясь в текст. — Согласен. Здесь слов меньше. Язык родной. От этого проще, но не менее ответственно. Тина смотрит на нас. Уверен, она сейчас улыбается, — Паша смотрит на экран, где проплывает видеоролик с бекстейджа съёмок клипа к этой песне. — Это слова Тины, Паш, — Орлов оборачивается назад, когда Антон наконец-то подаёт голос. — Это сложнее в тысячу раз. Я не знал Коччанте, потому что он умер очень давно. Но Тину я знал, — Копытин запускает руку в волосы, дёргая резинку на хвосте. Делает несколько вдохов и всё же выходит на сцену. — Это гораздо сложнее, Паш.       Дан не понимает, почему они переделывают тексты с женского лада на мужской, но не сопротивляется. Позволяет петь всем, как они чувствуют, и с облегчением осознаёт, что это было единственное правильное решение.       Бьянка ходит за кулисами, бормоча под нос что-то нечленораздельное, смотрит в пол, сгорбившись, и Веня следит за ней жалеющим взглядом. Хочет подойти, но не может позволить себе оторваться от экрана. Ловит глазами каждое движение сестры и Дана, сочувствующе хмурится и жалеет, что не может забрать хоть немного их боли. Он безумно скучает по матери, но почему-то справляется со своей болью гораздо проще. Любит Тину, спрашивает у неё совета, стоя на коленях перед иконами, но не ему приходится видеть каждый день точную копию её глаз и слышать такой похожий звонкий голос.       Иногда Веня боится, что Дан сломается. С ужасом понимает, что Бьянка с каждым днём становится всё более похожа на Тину. Боится даже представить, что чувствовала мама, когда он рос второй версией своего отца. Сглатывает, телепатически посылая свою поддержку родным и нажимает «Enter», выводя новое изображение на экран. Забывает выключить звук, и звонкий смех Кароль разносится по всему залу.       Антон на сцене вздрагивает, забывая слова. Крутится на месте, пока остальные неподвижно замирает. Веня просит у всех прощения, прижав рацию ко рту. Прикручивает звук, совсем выключая подачу звуковой дорожки с компьютера, и Копытин кое-как заканчивает песню, ослабляя ворот рубашки прямо во время выступления.

***

      Когда Оля поёт, все тихо вторят ей вслед, забывая про собственные включенные микрофоны. Зал, кажется, не обращает на это никакого внимания, погружаясь в легкую мелодию радости.       Дан забывает на время о том, что на сцене стоит не его Тина. Он просто закрывает глаза, облокачиваясь на металлическую сетку, отделяющую площадку от шахты, глубоко вбирает воздух ртом и медленно его выпускает. Борется с желанием погрузиться в воспоминания, потому что ему категорически запрещено это делать. — Вспоминаю посекундно своё прошлое, — прижимаю Тину к себе одной рукой, пока она тихо напевает новую песню, сидя в кровати, сложив ноги в позе Лотоса. — Я там не верила как будто, что будет лучше впереди, — второй рукой стягивая ненавистную резинку с волос, и она шипит, когда я случайно задеваю чувствительные корни. — Прости, — извиняюсь чередой поцелуев, спускающихся по позвоночнику до резинки трусов. — Рассыпалась на осколки, — сжимаю руками обнаженные бёдра и замираю на нижнем позвонке, усиленно увлажняя его губами и языком. — Искала большего, но не могла тебя найти, — она всё еще надеется на то, что сможет спокойно отрепетировать песню в день записи, но я решил сделать себе выходной еще вчера и не могу даже представить как возможно оторваться от такой желанной кожи. — Ты научил меня не слушать глупые сплетни за спиной, — взвизгивает от моих действий, когда рука перемещается на внутреннюю сторону бедра. Бьёт по ладони и скидывает её со своего манящего тела. Отодвигается на край кровати и хочет подняться, но я не даю, протестующе выцепляя её обратно. — Не отпущу, — шепчу в открытые губы, но не целую, потому что еще больше отвлекать не хочу. — Продолжай, — кладу голову на острые колени, и ищущие пальцы тут же зарываются в моих волосах. — Когда чужие лезли в душу, ты укрывал меня собой, — едва ли не мурчу, когда она начинает массировать шею у основания волос. Пытаюсь зарыться лицом глубже в кожу, но отросшей за ночь щетиной царапаю нежную кожу. Тина подкладывает ладошки под мой подбородок, отделяя его от своего тела. — Я знаю прозвучит банально, но я в первые не боюсь, — смеётся, наблюдая за тем, как я недовольно морщусь. — Иду с закрытыми глазами, и я в тебе не ошибусь, — шепчет мне в губы, на несколько коротких, но сладостных мгновений накрывая их своими. — Ну, — тяну, когда она снова выпрямляет спину, чтобы перейти к припеву. Едва не протестую против музыки, потому что хочу, чтоб наш поцелуй продолжался, но она дарит мимолётную ласку, поглаживая меня пальцами по лицу, и я забываю все слова, которые хотел сказать. Тина накрывает мои губы большим пальцем с коротким «Тшшшш», и я не могу удержаться от того, чтобы не захватить его в рот, но Кароль, кажется, не возражает. Она довольно улыбается, вытягивая позвоночник, и я горячо посасываю палец, наслаждаясь её особенным вкусом. — Ты меня нашёл среди тысяч лиц. Сердцу горячо слёзы на ресницах. Сильнее всех друг друга держим. Я твоя нежность, ты — мой стержень, — практически стону от наслаждения, потому что её голос смешивается с тяжёлым дыханием и срывается на особенно высоких нотах. — Ты меня несёшь на руках своих. Радость и беду делим на двоих. Оказалось счастье в простом кроется: найти своих и успокоиться, — она повторяет эту фразу дважды, а я безумным взглядом наблюдаю за своим безумным счастьем. Внутри царствует уверенность в том, что я смогу не спать годами, если она попросит. Если это сделает её счастливой. — И успокоится, — пропеваю, не удержавшись, а Тина опирается на правую руку, подавая вес немного назад, но левой продолжает изводить мою внезапно ставшую чувствительно кожу. — Мы случайные совпали в этом городе ветров, — перекидывает волосы на правое плечо и снимает потерявшуюся в моих угольных свою пшеничную волосину. Осторожно убирает её на тумбу, и я обхватываю двумя руками её талию, губами прижимаясь к просящему пупку. Тина глотает следующие две фразы, переводя внезапно сбившиеся дыхание, а я наслаждаюсь результатом так же сильно, как и её голосом. — Не сдерживайся, — подбадриваю её, не зная, что именно имею в виду, но её потерянный взгляд говорит о том, что она поняла меня совершенно правильно. Смеюсь, подсказывая ей следующие строки. Моя маленькая девочка, которой сложно что-то запомнить. Целую её в ладонь, где на концертах будут располагаться миниатюрные строки. Позволяю хоть несколько часов поработать себе личным суфлёром Тины Кароль. — Пускай другим важна картинка, а нам с тобой важна лишь суть, — допевает она мой любимую кусок, и я растворяюсь в смысле строк, которые её от начала и до конца. Которые наши от конца, которого не будет, и до начала. — Ты меня нашёл среди тысяч лиц. Сердцу горячо слёзы на ресницах.       Дан возвращается в реальный мир, когда Оля практически доводит песню до конца. — Сильнее всех друг друга держим. Я твоя нежность, ты — мой стержень, — она смахивает с глаз невидимые слёзы, и этого движения не замечает никто кроме Дана. — Ты меня несёшь на руках своих. Радость и беду делим на двоих, — Мельник оказывается сильнее всех остальных, выходящих сегодня на сцену, и Дан гордится ей так же, как гордилась бы его жена. — Оказалось счастье в простом кроется: найти своих и успокоиться, — она заканчивает, впервые за вечер срывая овации, и никто не знает, что заставило людей подорваться с мест и захлопать впервые с начала концерта, но Дан чувствует, как сцена наполняется новой энергией, и он боится испортить её своим выходом.       Сжимает пальцы в кулак, и Бьянка обнимает его за пояс, шепча, что всё получится. Вторя, что папа у неё молодец.       Балан выходит на сцену, напитанный поддержкой дочери, и подносит микрофон к губам. — Эта песня была очень личной для Тани, — немного горбится. Чувствует как время давит на него сверху, пытаясь сломать, но изображение жены вселяет ощущение поддержки, и он споёт эту песню для неё. — Теперь она приобрела такой же статус для меня. Пять лет назад я осознал смысл фразы: «Выше облаков начнём сначала». И пусть это будет эгоистично, но надеюсь, что когда-то и мы начнём.       Кашляет, прочищая горло, когда начинает звучать вступление. Поправляет вечно мешающий наушник и закрывает глаза, пытаясь представить Тину перед собой. Он надеется, что она не против. Он бы очень этого хотел. — Не проси у любви быть осторожной, не стремись за своим вчерашним прошлым, зачеркнуть свою тень по миллиметру. Закричать, и бежать навстречу ветру, — хрипло начинает он, привыкая к новым ощущениям. На репетициях его голос звучал совершенно иначе, и Дан не знает, что именно сейчас движет им. — Пап, давай, — тихо шепчет Бьянка за кулисами, едва не пересекая черту. Практически выходит в зону видимости, пока Рома не касается её плеча, качая головой. — Малыш, аккуратнее. Здесь свои правила. Тебе, к сожалению, туда нельзя, — Сасанчин старается говорить ласково, но получается скорее нервно. Девочка пугается и жмётся к проходящему мимо Паше. Видит этого мужчину всего пятый раз в своей жизни, но Орлов почему-то внушает чувство стабильности и защищенности. Она знает, что он будет стоять за неё до последнего. Чувствует это на подсознательном уровне. — Выше облаков мы с тобой начнём сначала. И сказать: «Люблю». Жизни всей нам будет мало, — Дан стоит как вкопанный до конца песни. Прикладывает ладонь к экрану, вытирая несуществующие снятые на видео слёзы, касается холодного полотна, стараясь представить тепло женской кожи. Снова поддаётся эмоциям, и отчетливо чувствует как кто-то обнимает его со спины.       Пашина свадьба сваливается на их головы снежным комом, и Дан с Тиной несколько дней рыщут по всем возможным зарубежным сайтам в поисках подарка. Откладывают в конверт деньги по итогу, так и не определившись. Одеваются по простому, не заморачиваясь с пиджаками, вечерними платьями и галстуками.       Орлов ценит их праздность больше всего. Обнимает крепко. Благодарит искренне, и Дан не удерживается, прося разрешения сказать тост.       Молодожёны слушают его, раскрыв рты. Внимательнее них только Тина, и она не на секунду не отпускает руку мужа. Гладит его кисть пальцами, наслаждаясь мудрыми словами. — Когда женщина впервые обнимает мужчину со спины — у них зарождается самое правильное внутреннее состояние: он закрывает её собой от любых неприятностей, а она — никому не даёт вонзить в его спину нож. Пусть в вашей паре жена всегда будет за спиной, — он смотрит на Пашу слишком красноречиво, и Тина едва сдерживает смешок, прислоняясь ближе к руке Балана, когда он поднимает в воздух бокал минералки. Не пьёт алкоголь в поддержку беременной супруги.       Тина прислоняется к его спине, обхватывая руками за плечи, как только они оказываются в уютной тишине своего дома, покинув праздник гораздо раньше новоиспеченных супругов. Ссылаются на Тинину усталость, а на самом деле — никак не могут насытиться друг другом. — Защищаешь меня от врагов? — разворачивается в её объятиях, прижимая к себе двумя руками. Нежно массирует вечно тревожащую его любимую поясницу, и она прогибается в позвоночнике, плотнее прижимаясь к его крепкой груди. — У тебя их нет, — мурлычет ему на ухо, поправляя любимые обсидиановые волосы, и Дан тянется к её раскрытой ладони, вкладывая в неё щеку. — Ошибаешься, малыш, — целует пальцы девушки, продолжая расслабляющий массаж. Усаживает Тину на мягкий диван и садится рядом, кладя подушку на колени. — Ложись. Пусть спина отдохнёт. — Я их всех зарубила топором, — она невинно хлопает глазами, целуя его в уголок губ, и удобно устраивает голову на коленях мужа, подкладывая руки под подушку. Дан забавляется её детской непосредственностью, и целует в макушку, расслабляясь в их атмосфере.       Дан вздрагивает от этого ощущения, но чувство не покидает его и на секунду. Он окончательно сходит с ума, слыша её тихий голос, напевающий звучавшую ранее «Выше облаков». Уйдя за кулисы, залпом выпивает литровую бутылку воды, но сзади раздаётся отчетливое: «Пей глотками. Не залпом», и он проклинает тот день, когда Бьянка научилась говорить фразами Тины. Машинально кивает, и когда дочь обнимает его сзади за шею, ощущение присутствия Кароль исчезает. Он выдыхает с облегчением. — Я смотрю, ты в надежных руках, — Паша проплывает мимо, бросая невзначай заботливое, но Дан надеется, что Орлов всё же понимает, что именно говорит.

***

— Мої стіни бачили ріки сліз. Мої стіни чули моря зі слів. В стінах зародилося моє «я». Там втікали ріки в мої моря.       Юля двигается гораздо активнее в этот раз, потому что чувствует невероятную поддержку. Находится в своей ипостаси, когда первые строки «Вільной» слетают с уст, но сбивается на моменте вступления Кароль.       Юля помнит как они жались друг к другу на съёмках клипа, еще больше то, как смеялись потом, его просматривая.       Подсознание рисует картинки в голове, выбрасывая самые тёплые кадры, и она помнит, как с Валом сотрясали воздух по возвращению Дана и Тины с медового месяца, когда они не могли отлипнуть друг от друга и на минуту. — Казали «Зірвусь», казали «безсильна». Я цих слів не боюсь, бо вільна, вільна, вільна, вільна. Шукатиму шлях складний та прекрасний. Вогонь у мені не згасне, ой, не згасне.       Неосознанно пририсовывает силуэт Тины к стоящему неподалёку Дану, и картина кажется завершенной. Он оборачивается назад, словно чувствуя созданный девушкой образ. Обхватывает широкими ладонями плечи и улыбается Саниной в поддерживающем жесте.       В мыслях певицы, Кароль обнимает его со спины, удобно располагаю голову между лопатками, будто они могут существовать только так.       Юля не помнит, чтобы Дан улыбался кому-то кроме дочери за последние пять лет. Она искренне надеется, что сегодняшний день изменит хотя бы что-то.       Из них двоих Дан точно знает, что ничего не поменяется. Бьянка лишь искоса наблюдает за отцом, продолжая изнурять себя грустными мыслями.       Она невероятно хочет к маме.

***

      Паша не помнит, на какой продолжительный срок Клименко выпал из его жизни, но когда перед ним на репетиции появился состоявшийся певец, солидный мужчина, — выпал из жизни на какое-то время.       Орлов до сих пор задаётся вопросом о том, какие бумажки из шляпы тянули ребята, что получили себе такие песни, но образ Саши почему-то совсем не вяжется с жизнеутверждающей «Иди на жизнь».       Паша ёжится, передёргивая плечами, когда парень берёт первые строки. На конце куплета осознаёт: Дан потрясающе поработал с каждым. — Мы не против учиться радоваться жизни, и вместе с тобой говорить «да». И вместе с тобой говорить «да». С тобою только «да», с тобою только «да». С тобою только «да», — Орлов со слезами на глазах наблюдает за тем, как мужчине подпевают все находящиеся за кулисами. — Всё равно иди на жизнь, — добавляет от себя, поправляя очки. Благодарит Бога за то, что Бьянка не видит еще и его слабости.       Впервые благодарит Бога.

***

      Монатик начинает с припева. Они с ним породнились за столько лет.       Дима сияет и улыбается так, как умеет только он. Тратит на эту выдавленную улыбку сил больше, чем на слёзы, но он не имеет права испортить посыл.       Не смотрит по сторонам. Позволить этого себе не может. За левыми кулисами растроганная Юля. За правыми, измученный за эти пять несчастных, — Дан.       Дима отчетливо понимает, что он сдаться всегда успеет, а сейчас надо попробовать быть хотя бы спасательным плотом в этом бушующем океане.       Он смотрит с теплом на зрителей, и на их лицах расцветает ответная искра. Оборачивается на экран, снова и снова повторяя припев, и Тина тянется вверх в ободряющем жесте.       Монатик старается не вспоминать как стоял под безликой палатой, перебирая цифры на белой двери. Качал головой накликанным «33» и закусывал губы в отчаянии. Держал Тину за руку в те моменты, когда Дана подзывал к себе врач. Повторял её строки из раза в раз, потому что ей надо было помнить: «Сдаться ты всегда успеешь».       Он говорил их в бьющейся в горячке женщине, которая его не слышала. Говорил их, качая на руках Бьянку. Повторял, сжимая плечо Балана, который разрывался между двумя самыми дорогими сердцу девочками.       Перекатывался с носка на пятку на белой плитке больничного коридора, обнимая привязавшуюся к певице жену. Говорил эти строки ей. Завадюку. Паше. Светлане Андреевне. Не обращал внимания на тихий шепот Дана о том, что он и вправду святой.       На стеклянные глаза Кароль тоже не обращал внимания.       До последнего уверял себя, что её недуг — банальный грипп, а не занесённая медсестрой в больнице инфекция. Вторил, что врачи смогут ей помочь, потому что на дворе двадцать первый век, и они вложили много денег в развитие медицины.       Заглядывал в палату время от времени, проверяя Дана. Заставляя его выпить хотя бы чашку бульона, сваренного тёщей.       Светлана Андреевна зайти в палату не могла. Боялась увидеть отчаяние в глазах вечно собранного зятя. Узнавала последние новости от Димы. Под дверью палаты сгорала в молитвах, пока Тина погибала с подскочившей до сорока температурой.       Монатик утверждал, что всё еще будет нормально даже тогда, когда Кароль подключили к ИВЛ, хотя знал, что после этого люди не возвращаются к нормальной жизни.       Когда на шестой день борьбы Диме сказали, что Тины не стало, он разбил телефон, уронив его на асфальт. Не рискнул сесть за руль.       Их сильная девочка сдалась практически без боя, когда ей было за что бороться. В тот день он не понимал, как после всего сам может претендовать на жизнь.

***

      Дан больше всего не хотел закрывать концерт своим выступлением. Еще меньше он желал исполнять «Домой», но радовался невероятно, когда Юля всё же отстала от «Помнишь».       Выходит на сцену, закрывая глаза. Не хочет петь под фонограму, но отдельно записанного Тининого голоса у них нет. Не хочет петь без её куска, заполняя припев своим сухим голосом, но последний вариант оказывается единственным верным.       Дан понимает, что сольным исполнением вернёт песне её изначальную трагичность, но делить эти строки с кем-то еще — не готов.       Вступает, сжимая микрофон двумя руками. Надеется, что так будет не сильно видно атаковавшую его дрожь. Отворачивается от зрителя, доводя куплет до конца, но возвращает взгляд в зал, когда люди на первых рядах начинают перешептываться.       Не понимает, что происходит, пока его спина не согревается от тёплого касания маленькой ладошки. Дан думает, что бредит, поворачивая голову в сторону.       Бьянка смотрит на него виновато, держа в руках микрофон. Он неудобно ложится между пальцев, и Балан тянется поудобнее уложить предмет между худых пальцев, но дочка хватает за руку, подходя ближе.       Он пропускает вступление в припев, считая до десяти на вдохе, потому что знает, что голос сорвётся, но юная мисс Балан делает это вместо него. — Идти по небу вниз. Идти, пока ты спишь, — она начинает низкими нотами, и Дан сглатывает, опускаясь перед ней на колени. — И вернуться в те места, где еще горят сердца, — на экране позади них Тина спускается вниз по ступенькам, и мужчина старается не думать, что они впервые стоят на сцене втроём. Хоть и так. — Идти по небу вдаль. Лети… Немного жаль, — по щекам их ребёнка катятся слёзы, но голос своей силой сносит все сомнения Дана. Он целует пальцы её левой руки, опустив голову. — Только юная любовь вернет меня домой, — смотрит на экран и поднимает глаза к небу. Он не достаточно силён, чтобы продолжить без её поддержки. И эта песня слишком давно уже только о них двоих, но Бьянка поражает его с каждым днём всё больше и больше. — Я не могу, — он впервые показывает свою слабость ребёнку, и она обнимает его за шею, протягивая свой микрофон. Подносит его к шершавым губам отца и шепчет на ухо: — Я верю.       У него небольшая партия перед следующим припевом, и когда Бьянка вступает во второй раз — он понимает, что если кого-то и не может подвести в этой жизни — её. Поражается тому, как уверенно она звучит. Создаёт магию на сцене, поддерживает его и справляется со своими эмоциями.       С Бьянкой он решается сделать в этой песне то, что когда-то не смог с её матерью. Они сливаются в двухголосье в последнем припеве, и Дан ложится на пол, укладывая голову на колени сидящей дочери. Она обнимает его за плечи на финальных аккордах, и кулисы закрываются.       Балан смотрит в глаза дочери. Она преданно в ответ на него. Обмениваются немыми фразами, обещаниями, и он не может сдержать резких слёз. — Меня никто никогда не любил, как ты, — я смотрю в глаза Тины и не могу ей надышаться. Не смотря на то, что Женя — её вечная любовь, но оставшуюся часть сердца она отдала мне. И какими бы не были эти чувства, никто никогда не дарил мне столько счастья, потому что не хотел. — Я знаю еще одного человека, который любит тебя еще больше, — она выворачивается из моих рук, размахивая волосами. Пританцовывая, направляется к колыбели, склоняется над крохотным существом внутри. Проводит пальцами по животику, и Бьянка улыбается, бегая глазками между нами. — Моя принцесса, — наклоняюсь, чтобы поцеловать дочь в лоб, а она пытается ухватить меня за шею, смотрит в глаза, будто может в них что-то увидеть, и я замираю, не в силах разорвать этот контакт. Через маленькие ручки ощущаю разрушающую энергию любви, и Тина смотрит на нас двоих, становясь сбоку. Склоняет голову к плечу и улыбается. — Я же говорила, — гладит меня по волосам, рукой опускается к спине, а потом прислоняется к груди, когда я выпрямляюсь. — Просто я её папа, — расплываюсь в глупой улыбке, потому что в радиусе двух метров от меня находятся самые ценные вещи в мире, и когда кто-то говорит, что бесконечно можно смотреть на огонь и воду, то мне хочется плюнуть в лицо. Этот человек, очевидно, никогда не любил. И родителем тоже не был. — Ты — единственный мужчина, который её не предаст, — Тина улыбается отчего-то грустно, жмётся ближе. Я не хочу выпускать её из объятий. Слишком хорошо держать в руках половину мира, пока вторая молча за вами наблюдает. — Я не позволю её обидеть, — кладу руку на колыбель, желая быть с дочкой ближе, а потом беру малышку на руки, вопреки всем предупреждениям Тины «не приучать». Буду носить её на руках, пока она будет этого хотеть, если понадобится. — Мы не застрахованы от боли, Дан, — Кароль опускает взгляд, а я подталкиваю пальцами её подбородок вверх. — Я сделаю всё, чтобы оттянуть её как можно дальше, — целую любимую в нос, зажимая ребёнка между нами. Бьянка упирается ладошками в лицо Тины, и она смеётся, целуя каждую ручку.       Наша доченька тянется к маме, и я ужасно не хочу ею делиться, но всё же отдаю в ласковые руки, взамен завлекая их двоих в защитный купол из объятий.

***

— Хочу к маме, — Бьянка сопит в мою шею, упираясь в неё головой. Обнимает за плечи, будто от этого зависит её жизнь. — Хочу домой, — впервые слышу, как она капризничает. Никогда не позволяла себе такого. Будто держала рамки, не позволяя себе вольностей. Была с детства взрослой. Слишком самостоятельной. Закрывалась подолгу в спальне. Проводила часы в ванной, как настоящая леди.       Никогда не капризничала и ничего не просила. Только любви. И я давал её сполна. Надеялся, что смогу стать лучшим другом, но понимал, что маму никто не заменит.       Вечно пытался выдавить из неё улыбку в самые хмурые дни.       Мелочами воссоздавал картину идеальной семьи.       Играл в куклы, заплетал косички, покупал модные платья.       Регулярно становился сказочником для своего ребёнка.       Единственного не замечал — Бьянка была намного сильнее меня.       Дочери не нужны были мои истории о Тине.       Ей достаточно было просто открыть интернет.       Мама улыбалась с фотографий. Сверкала на обложках газет.       Она впитала все её качества за два года своей жизни.       Невероятно, что я не замечал этого все пять лет.       Отчаивался влюбить малышку в культуру Украины, а она любила её без меня.       В крови Бьянки уже лежала эта любовь к своей нации, к вокалу, к танцам.       Рассказывал анекдоты за завтраком.       Ангел улыбался мне с другой стороны стола.       Делили на двоих одну конфету по вечерам. Берегли фигуру.       Интенсивно занимались спортом, пропадая в спортзале.       «Алэти» стала отдушиной Бьянки, пока я видел в ней только угрозу.       Неожиданно потеряв всё, боялся за оставшееся счастье.       Грозился уничтожить всех, кто причинит вред принцессе, а самый большой был нанесён давно. И даже не человеком.       Если бы я только знал, что моя девочка тайком смотрит выступления своей матери, когда действительно к этому готова.       Лежит на кровати, обнимая фотографию, вынутую из альбома, которую я не могу найти.       Аккуратно выбирается из дома в беседку на заднем дворе, чтобы получше разработать голосовые связки. — Хочу к маме, — После концерта Бьянка разрушает все свои барьеры, рассказывая обо всём, чего раньше я даже не знал. Она жмётся ко мне в гримёрке, вздрагивая всем телом, и моё сердце вздрагивает вместе с ней.       Я в безысходности набираю в лёгкие побольше воздуха, чтобы сказать хоть слово, но молчу, потому что единственное желание дочери, которое я не могу выполнить, — самое искреннее.       И оно у нас одно на двоих,

но я даже в этом боюсь ей признаться.

Малышка в моих руках — Твоё отраженье мира. Мой сокровенный страх — Осознать, что её манило. Бьянка плачет в моих руках. Она хочет поближе к маме. Я теряюсь в таких мечтах: Наша мама над облаками. Стираю слёзы с любимых щек. Целую руки и глажу спину. Если милую не сберёг, Как же дочь уберечь и сына?