***
Растворившись в государственных делах, день Балдуина прошёл напряженно и довольно утомительно. И лишь под вечер он мог отдохнуть от дум, но даже здесь ему покоя нет. Балдуин сидел на своем резном кресле, постукивая фалангами пальцев по деревянному подлокотнику. Он надеялся, что отныне бароны, под страхом смерти, перестанут совершать набеги на земли сарацин и мир не будет нарушен. Но бароны… Их давно охватила жадность и алчность, бесчестие и несправедливость. А этим мерзавцам все было мало. Тьфу! Юноша с усталым и протяжным вздохом облокотился спиной к креслу, прикрыв глаза. Мысли сменялись один за другим, пока не зацепились за его постыдный поступок. Возможно, наследник был бы действительно важным звеном, будучи новорожденным, но… Это ли он в действительности хотел? Он не был уверен, но признать этого не мог. Дверь в покои короля отворилась заскрипев петлями. Ковер заглушил легкие шаги так, что если бы не скрип, то Балдуин не заметил бы вошедшего мужчину. То был милый друг короля, архиепископ Тирский. Встав с места, король сделал несколько шагов навстречу. В руках у писаря была книга и пару свертков пергамента, завернутые белой лентой. — Рад встречи с Вами вновь, отче, — с улыбкой встретил его Балдуин. — С вестью Вы иль меня проведать решили? — Мой милый мальчик, могу ли я не посвятить Вам свой вечер? Пока не забыл: Жослен де Куртене просил передать пару документов. Приняв свитки, король отложил их в дальний угол стола. Совсем не тот был настрой для продолжения государственных дел. Балдуин чувствовал, как силы и энергия покидали его тело, оставив за собой одну лишь тень. Он подошел к резному окну, облокотившись о подоконник руками. Вздохнув полной грудью вечернюю свежесть, юноша наблюдал, как облака на закате догорали огненно-рыжим и малиновым светом, и небо затягивалось густой синевой. Сумерки превратили мир серо-голубым и зыбким. Жители собирались по домам, закрывая свои ларьки, скрипели колеса телеги, и был слышен ропот лошадиных копыт, пахло промасленной кожей и железом кольчужных вставок. И лишь бродячие кошки прошмыгивали через переулки пустых улиц. Было что-то печальное в закатах. Красивая смерть и новое возрождение, словно феникс, дня. Опустившись на стул, Гийом не отрывал взгляда от воспитанника. Он был озадачен и одновременно встревожен. Мало кто хочет знать будущее, если это будущее ничего хорошего не сулит, но государь всеми силами старался исправить положение. И ему было жаль мальчика как никогда: Балдуину досталось то время, когда королевство распадалось на мелкие кусочки, превращаясь в прах. Он так отчаянно пытался собрать кусочки воедино, но всё ускользало вновь и вновь. — По истине, эти стены хранят в себе ужасную историю, — сказал Балдуин после недолгого молчания, опустив взгляд голубых глаз на свои руки. Юный монарх заметил небольшие красные пятна покрывшие тыльную сторону левой руки. Но совершенно не придал этому значения. — Припомнят же нам все наши мерзости в Судный час. — Думы Ваши мрачны… — осторожно ответил канцлер. — Нам остается только молиться. — Горе городу, посреди которого льется кровь! — воскликнул владыка, сжав ладони в кулаки до побелевших костяшек. — Прошу я Вас лишь повременить, дитя моё… — опустив глаза, Гийом Тирский собирал всю свою смелость, не находя слов. — Одна… молва ходит средь придворных… Балдуин повернулся к нему, вопросительно взглянув на друга. Государь помнил о чём молвила Сибилла. После того случая, он принялся следить за слухами, что распространяют злые языки, ведь авторитет короля не должен быть запятнан никоим образом. — …Королевство не скоро увидит наследника престола. — Вздор, — спокойно проронил Балдуин, садясь на кресло. — Не так давно Верону навещали лекари и оповестили меня в том, что она готова выносить дитя. Королевству необходим наследник короны, я… понимаю это. — Дитя, я полагаю, что не только государственные дела заботят Вас, — взглянув на него по-отцовски тепло, архиепископ не мог сдержать слабой улыбки от покрасневшего лица воспитанника.«Сказать ему или же слукавить?»
Балдуин шумно вздохнул, и печально, будто с сожалением, отвел взгляд в сторону, поджав губы в тонкую линию. — Когда губами бесчестно, грубо, я ранить её посмел… — тихо промолвил он. — Милая моя, Верона, лишь одна её улыбка для меня отрада. Мои чувства… они спорны очень. Гийом внимательно слушал его, не перебивая. — Любит ли она? Уверен, ответит «да». А я… Разобраться в себе не в силах. — Мальчик мой, неужели Вы не влюблялись никогда? Любовь — Божий Дар, что же Вы избегаете её тогда? — Люблю я Ангела, святого, непорочного, но то бред… Не берите в голову, отче. Вскинув седые брови, архиепископ подсел к королю ближе, прищурившись. Старец всматривался в глаза, что он так прятал. Ему не послышалось? Ангел? Святотатством заняться мальчишка решил, но то ведь грех! — Слушаю и ушам своим не верю! — писарь чуть нахмурил брови, недовольно глядя на молодого человека. — Ангел? От политики Вам отдохнуть бы, а то всюду Божьи создания видятся! О, Дева Мария! Мужчина осенил себя крестным знаменем, покачав угрюмо головой. Тихо рассмеявшись, Балдуин, не веря будто, что сказал это вслух, закрыл ладонью лицо.«Раз уж начал — продолжай.»
— Когда настиг меня смертельный недуг, надежду всякую потеряв, я был готов к встрече с Гавриилом. Был то Ангел, но не за душой моей явился: я чувствовал, как святые руки, точно бархат, шелк, проводили по моему бренному телу, забирая мучительную боль; я слышал тихое песнопение, молитвы. Помню голос… О, голос… Этот голос! — он прислонился к спинке кресла, запрокинув на нее голову. Прикрыв очи, Балдуин блаженно улыбался, расслабив тело. — Отче, это был Ангел. Точно Ангел. Каждое утро она уходила, оставляя меня, но под ночь возвращалась вновь… Гийом понял, о ком говорит государь. Губы его растянулись в слабой улыбке, которую он так старался скрыть. — Не знал, что Вы называете свою супругу Ангелом, государь. Балдуин сразу же распахнул глаза. Сев прямо, он напрягся. Устремив требовательный взгляд на старика. Верона? Она молчала об этом, не говоря ни слова, а теперь тайна раскрывается в таком ключе. — Дитя, знаю я, в это поверить трудно, но вот истина такова: Каждую ночь Её Величество заботилась о Вас, в опасность себя обрекая. В сознании Вашем предстала она, как посланник Божий, Ангел. Но он молчал, опустив глаза. — Пришло к Вам сознание и в покои заходить перестала. — Любезный мой друг, сто тысяч раз благодарю. Сегодня же к ней я явлюсь. Король Иерусалима возбуждённо вскочил с места, сияя от радости. Момент, и его мысли заняла лишь одна она. Это было куда легче, чем быть занятым думами о политических проблемах королевства. Но следующие слова архиепископа вывели его из грёз: — Прошу, не торопитесь. Свой пыл усмирите и дайте волю здравому рассудку. Любите же в меру, государь. Вы впечатлены, я знаю. Взгляните же в её глаза и прочтите. — …Как мне узнать, отче? — Пресвятая Дева Мария путь укажет. С этими словами, встав с места, канцлер, крепко держа в руках книгу, поклонился государю. Королевство опустеет без нового короля, что негоже было допустить. Гийом был в замешательстве. Но ведь… не ему судить о чувствах молодых. Быть может, воздаст Господь Милостивый истинное благо для этого союза. Пылкости юноше не занимать и не отнять. Он верен голосу своему, что управляет им до этих пор. Балдуин стоял бледный, как смерть; он едва мог дышать. О! Никто не сможет разгадать, что происходило в эту минуту в душе влюбленного юноши… Святой долг — и первая любовь; там перед Святой землей, — почти верная смерть, а здесь, рядом с любимой, быть может, целый век блаженства, подле той, которую избрало его сердце! Эта душевная борьба была ужасна. Только недавно он исповедовался канцлеру о неуверенности собственных чувств, но когда небо над ним прояснилось… Сомнения его недолго продолжались. Бледное лицо государя оживилось вновь, а взор вспыхнул, и он, схватив свою мантию, тут же вышел из будуара. Стража мигом сорвалась с места, едва поспевая за владыкой. Ноги его несли к дверям королевы, что, возможно, уже сладко спит. Верона сидела на кровати, читая книгу, изредка наблюдая за прислугой, что готовили комнату ради благоприятного сна Её Величества. Дни королевы проходили не так серо, как было при дворе отца: ей приходилось присутствовать на мероприятиях, рыцарских турнирах и проводить встречи. Она время от времени вспоминала властный голос супруга, его слова и глаза… И каждый раз Верона вздрагивала, как в первый. Отрешенность короля от супружеского ложа несколько ранили её самолюбие, что она совсем уже перестала что-либо предпринимать. И чувства Вероны… Остались все такими же безответными. Её частенько навещали мысли о том, что она ему совсем уж не по душе, но что же ему сделать в таком случае? В то же мгновение отворилась входная дверь. Подняв взгляд, Верона немного выпрямилась, отложив книгу. Прислуга отошла от кровати королевы, стоя прямо, словно оловянные солдатики. Балдуин неторопливыми шагами подходил к ложу супруги, приподняв правую руку. Люди покинули комнату, оставив короля и королеву наедине. Молчаливое напряжение возрастало между ними, но длилось это недолго. Балдуин подался вперёд, опустившись на край кровати, пытаясь наладить с ней зрительный контакт, но та вечно отводила их в сторону, будто поставив мысленно точку. — Гневаешься ты, я знаю. В последнее время я сам не свой и оправдать себя не смею, — в мягкой манере, начал он. — Радость моя, прошу… Хотел он положить свою ладонь на ее колено, как тут королева дернувшись, согнула их, прижав к груди, все так же не смотря на него. Стена между ними медленно, но верно строилась, а холод со стороны Вероны ощущался как никогда. Вздохнув, Балдуин опустил голову, устремив взгляд в пол. Государь встал и направился к двери. Открыв её, он остановился, и повернувшись к ней, проговорил: — Быть может Господь ошибся, соединив нас вместе… Верона одарила юношу взглядом, полным непонимания, а его слова, точно стрела, вонзились в неё насквозь, без шанса на спасение. Она хотела бы ответить ему, но… смысла в том не будет никакого. Отведя взгляд, Верона чувствовала, как её глаза наполняются слезами. Достучаться не получилось, а выбивать закрытую дверь… Это очень унизительно. — Но я безмерно благодарен Ему за эту ошибку. С этими словами Балдуин вышел из комнаты. Он еще некоторое время постоял у двери, борясь с собственными мыслями, но что толку? Она не желает его присутствия, по крайней мере сейчас.«…Спокойного сна тебе, мой Ангел, моя родная…»
Королева легла на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Заглушенные крики и рыдания наполнили покои. Верона считала, что вот оно, счастье. Дни безмерной эйфории и слепой влюбленности смыло осенними дождями. Король был жесток с ней: Верона чувствовала себя особенной в его жизни, но та, увы, была лишь видимость. Бесконечная игра, в которой нет ни победы, ни поражения. Её полное и нескрываемое обожание было вполне естественным. Только глупец мог так равнодушно относится к добропорядочному юному королю-крестоносцу. Да и какое молодое и невинное создание смогло бы устоять против очарования и преданности такого человека?