Рассвет: Низвергнутая в бездну

Я любопытно оттянула ворот рубашки и осмотрела свой идентификационный номер. Эти черные ажурные цифры были выбиты на шее всякого человека, живущего в этом доме. И наша милая матушка исключением в этом не стала, на ее лебединой шейке так же, как и у нас, красовались четкие 73584. — Триша, что ты делаешь? — Эмма, завязывающая шнурки на сапогах Гильды, озадаченно посмотрела на меня, — Я же только что застегнула тебе пуговицы! Не балуйся! Я вздохнула. Ладно-ладно. Натянув штаны и накинув на плечи короткий кардиган, который мы обычно носили в холодную погоду, я вышла в коридор. Беляш, нагло устроившийся на моем левом плече, призывно царапнул когтями шею — беспардонная птица не любила опаздывать на завтрак. Я спустилась по лестнице вниз и слабо улыбнулась, заслышав в столовой утренний переполох. Теплые разговоры, звон посуды и веселые крики. Все сливалось в одно, родное звучание. Было бы неплохо, если бы все так и оставалось. — Чего встала? — Рей выгнул бровь, — Или захотела сбежать? О чем ты говоришь? Не помню, чтобы я хоть раз так делала. Он ущипнул меня за щеку и язвительно прошептал: — Вчера, когда ты ушла с ужина, не съев и ложки супа, Норман поклялся взяться за твое питание. Хм, сегодня посмотрим, шутил ли он. Что? Но я не была голодна вчера! Зачем мне есть, если я не хочу? — Норману понравится твое выражение лица, — сообщил Рей, толкая меня ко входу в столовую. Как-то мне расхотелось идти туда. Смотря на двустворчатые двери, могу представить, как буду давиться утренней овсянкой под строгим взглядом Нормана. Ну… может тогда в качестве поощрения он отдаст мне свой стакан сока? Сегодня должен быть виноградный. В таком случае, я не буду против «полезной пищи». Э-э-эх, пусть я и не хочу идти — придется. Беляша-то кормить надо. — Пф, чего расстроилась? — Мы вошли, и голос Рея ненадолго потонул в общем гвалте. И не скажешь, а по утрам всегда так шумно, — Мой десерт все еще твой. Я огляделась. Вот вроде ничего и не поменялось, а все же… Чувствуется некая тяжесть, некая грустная нотка в общем смехе. Из раза в раз, так случается всегда, когда кто-то уходит от нас. Все стараются как можно дольше продержать на себе эту радостную, бодрую маску, весь день счастливо ходят за покидающим нас ребенком. А потом, запершись от мамы в одной из спален, всю ночь рыдают и прижимаются друг к другу. И лишь к рассвету засыпают на сдвинутых кроватях. Эти дни напоминают всем одну страшную жестокую вещь — никому из нас не суждено остаться здесь навечно, рано или поздно мы все покинем приют, покинем семью, и неизвестно когда встретимся, если вообще это произойдет. Для многих Внешний Мир представляет собой нечто таинственное, сказочное и эфемерное, что-то неотвратимое, темное и неизвестное. По-сути, мы не знаем о нем ничего существенного. Ничего, с помощью которого мы могли бы выжить в нем. Что ждет наших братьев и сестер после того, как они сделают шаг за ворота — навстречу новой жизни? Все ли будет у них хорошо? Внешний Мир является чем-то, означающим бесконечно долгую разлуку с семьей. Но самое неприятное — все покинувшие приют не прислали нам и пару строк. За все семь лет моей жизни не пришло ни одного письма. Об этом старались не говорить — местное табу, но все же… Все по разному относились к этому факту. Кто-то волновался, кто-то обижался… Я могла бы не обратить на это внимания, приходи к нам хоть пару писем в год. Это еще один ключик для замка на моей шкатулке с тайной. У меня есть некоторые подходящие предположения, но они таки-и-ие скучные, что не особенно охота раскрывать их. Но… Наш благодатный дом больше всего походит на пункт работорговли, чем на нормальный приют. Причем, на мой взгляд, законной государственной работорговли. Однако… Есть некоторые расхождения — я над этим работаю. Ну, это действительно интересно. И… меня тревожит смутное чувство беспокойства. Я уже не могу отмахнуться от него — настолько оно сильное. Оно разрастается во мне все больше, все больше затягивая в свою сеть непонимания и страха. Не имея возможности определить его корни, я вынуждена терпеть и тихо паниковать. Игра становится опасней — шепчет мне мое сознание. Но чем опаснее игра, тем веселее, правда? Пока мои руки трясутся от страха, в моей крови растворяется ядовитый адреналин. Желание победить, обыграть соперника — жизненно необходимо. — Триша, доброе утро, — встретил меня Норман с мягкой улыбкой, — Доброе утро, Беляш. — Утро, — пришла я в себя. Сова ухнула под ухом, и я почесала ее по пушку на животе. — Ха? С ним ты, значит, поздоровалась, а со мной — нет? И это при том-то, что я тебе рассказал! — Возмутился Рей и, схватив меня за щеки, зло сощурился. Серые глаза немного посветлели и разгневанно заблестели. — У-утло, Лей, — попыталась я исправить свою ошибку, но, так как Рей все еще тянул мои щеки, сделать это было трудно. — М-м? Триша, о чем говорит Рей? — Наклонился ко мне мальчик, — Что он тебе сказал? — Тц. Ничего такого! Мое лицо оставили в покое, и я поспешила спрятать его в ладонях. — Триша? — Норман все еще смотрел на меня. — Здоровое питание, — с досадой прошептала я. Норман расслабился, улыбнулся на пару градусов теплее и аккуратно погладил меня по раскрасневшимся щекам. — Что-ж, молодец Рей. Я прильнула к прохладной руке. Уф, так хорошо. — А вот и я! К нам подбежала Эмма. — Эй, а почему Триша такая грустная? — Кто знает. *** Не уснуть. Почему я не могу уснуть ночью? Раздражает. Я поворочалась на кровати и решительно поднялась — сон не шел ко мне, как бы того не хотелось. Весь день Норман не давал мне спокойно поспать, а теперь, когда появилась такая блаженная тишина и спокойствие, мне не дает поспать собственный организм! Я вышла из комнаты. Схожу до мамы — попрошу снотворное. Она не откажет. — Ты чего не спишь?! — испуганно зашипел на меня Рей, столкнувшийся со мной у маминого кабинета. Он нервно сглотнул, его черные брови нахмурились. — К маме, — сказала я, пытливо вглядываясь в его лицо. — Не думал, что ты еще в том возрасте, когда бегают к мамочке, хах. Я пожала плечами. Снотворное, мне нужно снотворное. — Кошмар приснился? — вдруг спросил он. Лицо его сделалось озабоченным и внимательным, и серебристый, чистый, лунный свет, падающий из окон коридора, в несколько раз усиливал это выражение. На мое молчание он кивнул и взял меня за руку. — Я посижу, пока ты не уснешь. Не думаю, что это поможет. Я обернулась к кабинету. Полоска желтого света под дверью еще не потухла — мама не легла спать. Я хотела бы узнать, что у нее делал Рей так поздно. Тоже пришел за отваром? Или… Впрочем, все это не важно, у меня будет время узнать. Спрашивать Рея пока не буду, мне некуда спешить. *** Полная изоляция. Люди, поставляющие нам продукты и прочие нужные вещи, никогда не попадались мне на глаза. Вообще никому, я походила, поспрашивала. Мы были в полной, абсолютной изоляции. Единственная, с кем мы могли контактировать, это мама. Все. — Триша, не отвлекайся, — брызнул в меня мыльной водой Рей, — И стирай, давай. Я почесала нос и вернулась к работе. — Зонт? — спросила я. Зачем Рею в такую хорошую теплую погоду зонтик? Я подняла голову к небу, но не заметила ни одного намека на дождь. — Догадайся, — выразительно ответил он. Я нахмурилась. Точно не для дождя. Если только… — Брызги? — Бинго, — усмехнулся он. Не только мы стирали белье, рядом с нами были еще ребятишки, оживленно плескающиеся в воде. Они так увлеклись игрой, что совершенно забыли о главной задаче. Останавливать их никто не спешил, до тех пор пока они не мешали кому-то — все было хорошо. Зонтик Рей взял определенно не зря. Разыгравшиеся дети то и дело окатывали окружающих водой и пеной.