На твердой земле

      — Как насчет тебя, Паула, какие у тебя родители?       Паула практически не обращает внимания на разговор вокруг. Ее друзья рассказывали о своих семьях и родителях, и она задумалась о первых днях жизни на Палаване, когда формировалась ее новая семья.       Они с мамой прожили там около семи месяцев. Однажды Паула проснулась посреди ночи от грозы. Испугавшись, она прокралась в спальню мамы и Серхио, обнаружив там только Серхио. Он сказал, что мама проверяет, как там бабушка. Когда ударила молния, а вскоре и гром, Паула бросилась к нему в объятия и прижалась изо всех сил. Сердце бешено колотилось. Серхио обнял Паулу, усадил на кровать и присел перед ней на корточки, убирая волосы с ее лица.       — Паула, ты знала, что можно рассчитать, как далеко идет гроза, подсчитав время между молнией и громом?       Паула покачала головой. Она ему не поверила, но, как и много раз прежде, Серхио заставлял ее сосредоточиться и отвлечься от страха, и это немного успокаивало.       — Это правда. Свет и звук движутся с разной скоростью. Хочешь, попробуем?       Паула снова покачала головой и прикусила нижнюю губу.       — Вот что я тебе скажу: если возьмем одеяло и посидим на застекленной террасе, мы будем в полной безопасности. Увидим то, что тебя пугает, и это больше не будет казаться таким страшным… — Серхио взял ее руки в свои. — На самом деле это потрясающее зрелище.       Она не ответила, все еще колеблясь, и он добавил:       — Мы останемся внутри, но с террасы у нас будет хороший вид на океан. И если ты захочешь уйти, просто скажи об этом, и мы тут же уйдем в дом.       Паула нерешительно кивнула и последовала за ним на террасу. Они свернулись калачиком под одеялом, и Паула прижалась к Серхио. Он обнял ее за плечи, научил считать паузу между молнией и громом, затем делить на три. Потом рассказал, что грозы бояться не нужно, но лучше всегда заходить в дом или садиться в машину. Из дома донесся голос мамы:       — Серхио?       — На террасе.       Паула услышала приближающиеся шаги.       — Что вы тут делаете? — удивилась Ракель, увидев, что он не один. — Паула?       Серхио ответил:        — Мы смотрим на грозу.       Мама поцеловала ее в щеку.       — Вот как?       — Это очень красиво, мама, но еще и очень страшно. И мы рассчитываем, насколько далеко идет гроза.       — Правда? — Мама подняла одеяло и прижалась к дочери.       Взглянув на мать, Паула увидела, что та улыбается Серхио, поглаживая его руку, которая обнимала ее лицо. Надежно устроившаяся между ними, Паула почувствовала себя защищенной и снова сосредоточилась на грозе, теперь очарованная зрелищем. С той ночи она полюбила грозы. Серхио спросил о ее абуэле, и мама ответила, что с ней все в порядке, и что она дала ей таблетку, которая поможет уснуть во время грозы.       Паула, должно быть, заснула. Следующее, что она помнила — как Серхио несет ее в комнату и укладывает. В полусне она смутно почувствовала, как мама целует ее в лоб и благодарит Серхио. Потом она задремала.       — Паула? Паула!       Паула встряхивается и возвращается в настоящее:       — Прости, что?       — Твои родители — какие они?       — Мои родители?       Ее родители. Ракель Мурильо и Серхио Маркина. И как, черт подери, вообще можно их описать? Раздражающие, прекрасные родители, которые порой абсолютно нелепы, и сводят ее с ума. Два отчаянно независимых человека, которые каким-то образом сильнее вместе. Они всецело преданы друг другу, даже после пятнадцати лет совместной жизни. Ради друг друга и ради нее они пойдут хоть на край света. А еще они числятся в международном розыске.       Однажды она посмотрела документальный фильм о двух ограблениях, в центре которых были отношения ее родителей. Было довольно увлекательно наблюдать, как их воспринимают со стороны. В фильм вошли интервью с бывшими коллегами ее матери и зернистые кадры с камер наблюдения в баре — единственные совместные изображения ее родителей. Паула поняла очарование отношений между двумя бывшими противниками, но создателям фильма так и не удалось запечатлеть сложность и глубину их связи.       Однако Паула не может рассказать об этом или посоветовать друзьям посмотреть этот документальный фильм. Ей вообще непросто рассказывать кому-нибудь о своих родителях. Много лет назад они втроем образовали неприступную семейную ячейку. Обстоятельства не позволяли им делиться своей жизнью с посторонними, а от старых привычек трудно отказаться. Сейчас Пауле двадцать три года, и в рамках получения степени магистра политических наук она проводит семестр по обмену в Испании — стране, в которой она не бывала с тех пор, как однажды сбежала вместе с мамой. И она понятия не имеет, как рассказать друзьям о своих родителях.       — Да, твои родители. Ты никогда не говоришь о них… Какие они? Чем занимаются? Ты с ними ладишь? Они все еще вместе?       — Хм… Ну да, они по-прежнему вместе.       Мысль о том, что ее родители не вместе, кажется довольно абсурдной. Паула не может представить одного без другого. Дело не в том, что они соединены, словно сиамские близнецы. Если бы это было так, они бы вскоре поубивали друг друга. Но они… всегда связаны, всегда чувствуют присутствие друг друга, всегда выступают как команда. В хорошие и плохие времена, в согласии и в ссоре, они всегда были и остаются командой. Порой из-за этого Пауле хотелось лезть на стену — слишком многое они от нее скрывали. Поэтому в семнадцать лет она потребовала, чтобы ее приняли в команду и доверились ей по-настоящему. Она представила свою версию, изложила все факты. Родители переглянулись, мама пожала плечами, Серхио поправил очки — и все закончилось. Они рассказали ей все. Чистую правду о том, как встретились, о двух ограблениях, о том, как после первого ограбления Серхио разыскал Ракель, и как они едва выжили во время второго.       — Почему ты так неохотно о них говоришь?       — Да нет… Просто… Не знаю. Они самые обыкновенные. — Если под «обыкновенным» подразумевается то, как они постоянно бросают друг другу вызов, часами могут обсуждать самое простое решение, и что их представление о семейном развлечении заключается в проведении учений по эвакуации каждые шесть месяцев. Посреди ночи, всегда посреди гребаной ночи.       Паула стряхивает детские воспоминания и внезапно испытывает потребность рассказать о своих родителях хоть что-то. Именно она выбрала семестр в Мадриде, против чего категорически возражала ее мать. Но Серхио убедил ее, что они могут обеспечить безопасность Паулы. После стольких лет предыстория была очень надежна, а Паула так сильно изменилась — ей ведь было всего восемь лет, когда она «исчезла», — что никто ее не узнает. Ей приятно вернуться в страну, которая технически является ее родиной, но Паула также прекрасно осознает, что одна ошибка может привести к поимке ее родителей. Ну, вряд ли окажутся за решеткой, учитывая, сколько у них планов на случай непредвиденных обстоятельств, но любая ошибка с ее стороны может перевернуть всю их жизнь и подвергнуть их риску. Паула скучает по ним, скучает по легкости домашней атмосферы, и она хотела бы говорить о них так же обыденно, как ее друзья говорят о своих родителях. Поэтому она пытается сделать то, чему ее научили Серхио и мама: свести ложь к минимуму. Она помнила их предысторию с одиннадцати лет, и рассказ уже не кажется выдуманным. Итак, она заговаривает, и осознает в этот момент, насколько уникальна связь между ее родителями.       — Они… Даже не знаю. Моя мама — общительная, импульсивная, довольно серьезная. Заботливая и любящая, но не позволяет мне выйти сухой из воды. — Паула улыбается, подумав о том, как полицейский голос мамы по сей день вселяет страх и в нее, и в Серхио. Если они в чем-то напортачили, маме достаточно посмотреть на них, поджав губы, склонив голову и вызывающе подняв брось, чтобы они немедленно сознались. — А отец… Ну, мама говорит, что я из него веревки вью, и я не думаю, что она ошибается. Ради нас с мамой он готов на все. Но он больше похож на затворника. Довольно неловкий, анализирует каждый свой шаг.       — Такой союз кажется маловероятным…       Паула фыркает.       — Это точно… Они ссорятся. Часто. — На самом деле, Серхио утверждает, что не спорит, а просто возражает. Маме обычно приходится едва ли не уговаривать его принять вызов, когда он так напряжен, что становится невыносимым. Она добавляет: — Но при этом они много шутят, смеются, и выглядят по-настоящему счастливыми даже спустя пятнадцать лет.       — Правда? Как необычно…       — Ты уверена, что они не притворяются?       Паула смеется.       — Мой отец не смог бы притвориться при всем желании, а маме все равно, что думают люди. Поэтому я почти уверена, что они не притворяются.       Она не упоминает о деталях, которые кажутся слишком личными. О том, насколько они любят друг друга и насколько это естественно для нее. Как бы Паула ни старалась, она не может вспомнить, чтобы ее мама когда-либо была такой счастливой, спокойной и нежной с Альберто, ее биологическим отцом. Они постоянно обмениваются поцелуями, прикосновениями, понимающими взглядами, подталкивают друг друга плечом, а мама периодически поднимает бровь, бросая вызов.       — Ты говорила, они вместе пятнадцать лет. Значит, он не твой настоящий отец?       — Да, он не мой биологический отец. — Паула улыбается при мысли о призраке, которым часто считают Профессора. — Но он очень даже настоящий.       — Как они познакомились?       — На работе. — Технически, это не ложь.       Когда ей было одиннадцать или двенадцать, Паула спросила за ужином, как начались их отношения. Серхио неуверенно посмотрел на Ракель. Та кивнула, и он сказал, подняв палец и ухмыляясь:       — Мы познакомились на работе.       Мама усмехнулась и закатила глаза. Серхио рассказал Пауле о встрече с ее мамой — самом важном событии в его жизни, поскольку Ракель подарила ему семью. Мама нежно посмотрела на Серхио, сжала его руку, а затем изложила некоторые другие аспекты истории. Рассказала об ограблении Королевского монетного двора, о том, как ей поручили остановить и поймать организатора этого ограбления, и этим человеком оказался Серхио. Паула уставилась на них широко открытыми глазами и спросила, не потому ли им приходилось скрывать присутствие Серхио в Мадриде, придумав ему кодовое имя Бруно. Серхио выглядел гордым. Теперь Паула понимает, что он, наверное, гордился ее дедуктивными навыками. Затем он добавил, что не имел ни единого шанса устоять перед ее мамой. Как только ее назначили на это дело, его судьба была решена.       — Папа никогда не упустит возможности сказать, что мама его соблазнила, а она клянется, что все было наоборот. — Решив, что уже рассказала достаточно, Паула добавляет: — Но, как я уже говорила, они очень похожи на всех остальных родителей, — она пожимает плечами. — Они сводят меня с ума.       Все смеются. К большому облегчению Паулы, разговор переходит на другие темы.       Когда она впервые покидала их дом в Коста-Рике, чтобы поступить в университет Монтеррея в Мексике — один из лучших в мире, как любил отмечать Серхио, — он заставил ее выучить множество способов связаться с родителями. Как для обычных бесед, так и для экстренных ситуаций. Они изучили информацию, которую Паула могла рассказать о своей семье, и попрактиковались в том, как избегать нежелательных вопросов, не вызывая подозрений. Она могла поделиться большинством вещей, но оставалось несколько тем, в которых нельзя было допускать ошибок. Они тренировались. Тренировались практически всю жизнь, скрывая свои имена в течение одиннадцати лет, а Серхио — еще дольше. Но в обстановке, где люди знали их как семью, где ее родители были рядом, ей было проще. Пока Паула жила в Мексике, ставки не казались такими высокими, и она чувствовала себя довольно непринужденно. Но здесь, в Мадриде, вдали от дома, все знают Профессора и бывшего инспектора по имени Лиссабон. Два ограбления и их последствия считаются национальной травмой. Паула осталась наедине со своими секретами, и в ту ночь она особенно остро это чувствует.       Придя домой, она замечает кожаный блокнот, который ей подарил Серхио во время сборов перед поездкой в Испанию. Паула всегда улыбается, читая простую подпись: «Пауле. С любовью, Бруно». Прозвище Бруно стало своего рода семейной шуткой. Паула использует его, когда хочет подразнить Серхио, а он частенько подписывается этим именем. Она подозревает, что в эти моменты он на самом деле хочет написать «папа», но до сих пор стесняется.       Паула довольно быстро привыкла к Серхио. Ей нравилось, что он разговаривает с ней на равных. Она с самого начала чувствовала себя в безопасности рядом с ним — по крайней мере, с первого раза, когда она помнит, как встретила его. Она не знает, какие из воспоминаний настоящие, а какие основаны на рассказе Серхио о той ночи в Мадриде. Но она готова поклясться, что помнит, как обнаружила его в маминой спальне, как он смотрел на нее потрясенным взглядом, и как он учил ее складывать бумажных журавликов. Оригами стало для них традицией и предложением мира после ссор. Паула и сейчас занимается оригами, когда нужно сосредоточиться или выкинуть все из головы. Однажды она предложила Серхио попытаться сложить что-нибудь другое, а он изумленно уставился на нее. Это был один из немногих раз, когда Паула почувствовала, что разочаровала его. Она очень огорчилась и весь вечер просидела в своей комнате. В конце концов пришла мама и объяснила, что Серхио — идиот, который порой не может себя контролировать, хоть это и не оправдание. Мама заверила, что Паула не должна сомневаться в его любви к ней, и что она не должна ограничивать себя из-за мнения мужчин. Она может складывать все, что пожелает, черт возьми. Очевидно, Серхио выслушал от Ракель ту же речь. Вскоре он постучал в ее дверь и попросил разрешения войти. Взволнованный, он извинился и объяснил, что просто не привык к такому, и что очень ею гордится. Затем он с застенчивой улыбкой протянул Пауле несколько листов с инструкциями для различных фигурок оригами.       Конечно, порой наступали непростые времена. Паула морщится, вспоминая оскорбления, которыми осыпала мать и Серхио, измученная бушующими гормонами, злая на весь мир, терзаемая смутными воспоминаниями о поступках своего биологического отца по отношению к ней самой, ее матери, ее тете. Серхио, будучи отчимом Паулы, страдал от многих ее разочарований. Впоследствии она не раз слышала, как мама утешает его, уверяя, что Паула на самом деле совсем так не думает. В такие моменты ее охватывало чувство вины, но в подростковом возрасте это только подстегивало гнев. И тогда до нее могла достучаться только любимая бабушка. Когда семья воссоединилась с ней, разум Мариви постепенно прояснился. Впоследствии ее здоровье сильно ухудшилось, но присутствие бабули успокаивало Паулу до самого последнего дня, который наступил около шести лет назад.       Абуэла прибыла спустя примерно два месяца после Паулы и мамы. Однажды мама исчезла на несколько дней, и Паула даже не подозревала, что она уехала за бабушкой.

Палаван, четырнадцать лет назад

      — Нет, я поеду.       Серхио снял очки и протер их.       — Ракель, это может быть опасно.       — Если это опасно для меня, то опасно и для тебя. Возможно, даже опаснее. — Ракель протянула ему штопор. Серхио скептически посмотрел на нее, и она вскинула брови. — Что? Это правда. Твое лицо известнее моего.       Он с хлопком открыл бутылку вина и начал разливать его по бокалам.       — Ну, как бы то ни было…       — Не трудись, — перебила Ракель, взяв бокал. — Это моя мама. Вдвоем мы пойти не можем. Поэтому ты остаешься с Паулой, а я уеду.       Она вышла на улицу, и Серхио последовал за ней, прихватив второй бокал.       — Но…       — Это не обсуждается, Серхио. Хочешь спорить со мной — давай, флаг тебе в руки. Но могу сразу сказать, что ты проиграешь. — Ракель села и подтянула ноги на диван. Серхио открыл рот, чтобы возразить, но она оборвала его: — И пока ты не начал, знай: у тебя нет шансов договориться со мной и заново пережить былые славные дни.       Он закрыл рот, признавая поражение.       — Хорошо, — она улыбнулась ему с неприкрытой нежностью, сделала глоток вина и протянула руку. — Я так рада, что мы с тобой согласны. Посиди со мной. Давай повторим еще раз.       Судя по информации, которой располагали Ракель и Серхио, Мариви больше не находилась под наблюдением в режиме 24 на 7. Это было вызвано нехваткой ресурсов и предполагаемой малой вероятностью того, что Ракель попытается перевезти свою мать, учитывая ее состояние, а также фиаско в Марокко. По сути, попытку вывезти и похитить пациента с болезнью Альцгеймера признали абсурдной. Таким образом, условия для аферы Ракель и Серхио оказались идеальными.       Проснувшаяся, но все еще находящаяся под действием легкого успокоительного, Мариви прибыла на Борнео. Там ее встретила Ракель и две нанятых в помощь медсестры. Ракель расхаживала взад и вперед, беспокоясь, что Мариви не узнает ее, что она расстроится. Когда мама вышла из машины, на лице Ракель расцвела улыбка. Она осторожно подошла к Мариви и взяла ее за руку. Пронзительные зеленые глаза матери уставились на нее.       — Ракель?       Ее сердце затрепетало. Ракель крепко обняла мать и расплакалась. Мариви спросила:       — Ракель? Что случилось, дорогая?       — Я так рада видеть тебя, мама. Так счастлива.       В этот момент недостающая часть души Ракель вернулась — в теплых объятиях Мариви, в ее мягком голосе.       Во время четырехдневного отсутствия Ракель о Пауле заботился нервный Серхио. Девочка начала посещать занятия в местной английской школе, и риск того, что кто-то узнает его, Ракель или Паулу в международной школе Пуэрто-Принсесы, становился слишком высок. В первое утро, когда Серхио помогал ей со сборами, Паула попросила заплести ей косу. После трех неудачных попыток и нескольких слишком резких рывков она решила, что лучше попробовать собрать волосы в хвост. Результат им обоим не слишком понравился, но Серхио удалось убедить Паулу остановиться на этом. Она посмеялась над его нехваткой опыта и сделала фото, чтобы потом показать маме. Он весь день учился заплетать волосы. Даже купил на рынке парик и приступил к практике, решив овладеть неприступным навыком. После ужина в тот вечер он показал Пауле свои успехи. Девочка хихикнула и предложила Серхио сначала освоить завязывание волос в хвост.       Время прошло без происшествий, за исключением одной ночи, когда Паула проснулась от кошмара. Серхио услышал ее крик и быстро оказался рядом. Он обнял девочку, вытер пот со лба, как обычно делала Ракель, и еще долго оставался с ней после того, как она снова заснула.       Серхио ненавидел отсутствие Ракель. Он волновался и скучал по ней. Они решили не сообщать Пауле о приезде Мариви, пока Ракель не встретится с ней, и не выходить на связь до этого момента. Спустя три ночи она позвонила и сообщила, что все идет по плану, и что она вернется на следующий день. Серхио ощутил громадное облегчение и отправился на поиски Паулы.       — Паула, можно с тобой поговорить?       Паула сидела на полу у журнального столика в гостиной и рисовала. Она ответила, не поднимая глаз:       — Угу.       Он сел на диван рядом с ней.       — Твоя мама едет домой. Вернется завтра в обед.       — Правда? — Лицо девочки просияло, и она села рядом с Серхио. Он кивнул. — Здорово!       — И еще… с ней будет твоя бабушка.       Паула широко улыбнулась.       — Абуэла приедет?       — Да.       Паула с визгом бросилась в его объятия. Изумленный, Серхио засмеялся и обнял ее в ответ. Но как бы ему ни нравилось видеть Паулу такой счастливой, но должен был поговорить с ней о том, чего ожидать от встречи с Мариви.       — Паула, Ракель хотела, чтобы я поговорил с тобой о Мариви. Ты ведь знаешь, что ей не очень хорошо?       Паула кивнула, пытаясь осознать серьезность ситуации.       — Путешествие было непростым, и она очень устала. Поэтому она может тебя не узнать. Или поначалу покажется, что она не очень счастлива тебя видеть.       — О.       — Твоя мама сказала, у нее бывают хорошие дни и плохие.       — Как раньше.       — Да, как раньше. Мы надеемся, что хорошие дни будут чаще, когда она привыкнет жить здесь.       Паула кивнула и попыталась притвориться храброй, но Серхио видел, как она борется с собой. Ему хотелось сказать, что Мариви непременно ее узнает и заключит в теплые объятия, но Ракель была непреклонна: девочку нужно было подготовить к весьма вероятному сценарию, при котором Мариви окажется слишком усталой и дезориентированной, чтобы узнать Паулу, даже в хороший день. Но он все равно мог попытаться подбодрить девочку.       Он подтолкнул ее локтем.       — Паула, Ракель выбрала комнату для твоей бабушки. Хочешь помочь мне ее подготовить? Я бы хотел узнать твое мнение, подходит ли Мариви эта комната.       — Да!       Все субботнее утро Серхио бродил по дому, проверяя телефон и море в ожидании вестей от Ракель или ее прибытия. Он пытался притворяться спокойным ради Паулы, но когда девочка столкнулась с ним и спросила, нервничает ли он, как она, Серхио признал, что это так. Они решили направить эту нервную энергию на подготовку дома к приезду Ракель и Мариви. Накануне домработница провела уборку, поэтому они посвятили время и силы более… творческим занятиям.       Вскоре Паула уже сидела на плечах Серхио, прикрепляя связку воздушных шариков к лампе в гостиной, повернувшись спиной к океану.       — Получилось, Паула?       — Почти готово!       — Хорошо, это… — начал он, но его прервал голос из патио.       — Что тут происходит?       Серхио повернулся и увидел, как Ракель ставит сумки на пол.       — Мама!       Серхио поставил извивающуюся Паулу, и девочка бросилась в объятия матери.       — Мы развешиваем шарики для тебя и абуэлы!       — Вижу, милая. — Ракель с усилием подняла дочь. — Ты такая большая! — Она поцеловала Паулу в щеку, поставила на пол и оглядела комнату. — Очень красиво, спасибо. Я скучала по тебе, — она погладила Паулу по лицу.       — Я тоже по тебе скучала. — Тут Паула заметила, как одна из медсестер ведет Мариви. — Абуэла!       У Мариви выдался ясный день. Ракель много раз объясняла ей, что их ждет Паула, и рассказывала, куда они направляются, поэтому не стала останавливать дочь. Паула подбежала к бабушке и крепко обняла ее за талию. Сердце Ракель затрепетало. Мариви обняла внучку и погладила по голове. Девочка сияла.       Серхио подошел к Ракель и положил руку ей на поясницу. Она улыбнулась, наклонила голову и притянула его к себе, поглаживая его шею. Он нежно поцеловал Ракель, ее язык на мгновение коснулся его.       — По тебе я тоже скучала.       Он никогда раньше не верил, что выражение «в животе порхают бабочки» имеет смысл, но этот поцелуй, улыбка Ракель и тот факт, что она скучала по нему, доказали его неправоту. Серхио застенчиво улыбнулся.       — Правда?       Она удовлетворенно кивнула и подмигнула.       — Да. Потом покажу, насколько сильно. — Довольная его изумлением, Ракель встала на цыпочки и поцеловала его в уголок рта, затем переключила внимание на мать и дочь. Она отправила медсестер по домам, чтобы они могли отдохнуть. Сегодня Ракель хотела позаботиться о Мариви самостоятельно.       Когда Серхио поздоровался с Мариви, она моргнула и попыталась вспомнить его, но безуспешно. Впрочем, когда он представился, она многозначительно покосилась на Ракель, видимо, догадываясь, кто он такой. Ракель покачала головой, позволила Пауле проводить их в будущую комнату Мариви, и радостно шлепнула Серхио по заднице, проходя мимо него.       Она провела ночь в комнате Мариви, чтобы та не проснулась в одиночестве, не понимая, где находится. В какой-то момент Серхио проснулся от навалившейся на него тяжести. Через несколько секунд до него дошло, что это не сон. Ракель вернулась, и теперь лежала на нем, совершенно голая.       Безмерно удивленный, он выпалил первое, что пришло в голову — поскольку именно по этой причине они провели три ночи порознь.       — С твоей мамой все хорошо?       Ракель удивленно посмотрела на него, начиная двигаться.       — Ты правда сейчас хочешь поговорить о моей матери?       — Хм… Нет, нет, не хочу.       Ухмыляясь, Ракель ответила:       — Я так и думала.       Она страстно поцеловала Серхио, намереваясь показать, как сильно она по нему скучала.

***

      К середине семестра Паула привыкла отвечать на одни вопросы о своем происхождении, уклоняясь от других и не вызывая подозрений. Похоже, ее семья по-прежнему окутана атмосферой таинственности. Описывая отношения родителей, она сделала их невероятно привлекательными. Если бы они только знали.       — Так чем они занимаются, Паула?       Паула отрывается от записей.       — Кто?       — Твои родители. Ты вчера ушла пораньше, чтобы поговорить с ними. Чем они занимаются?       — Хм… — Они финансируют и поддерживают различные восстания против капиталистической системы, часами разрабатывают стратегии максимального воздействия и составляют планы на все случаи жизни. А еще грабят банки забавы ради. — Они работают с молодежью из групп риска и проводят консультации.       — Какие консультации?       О том, как свергнуть коррумпированных государственных чиновников любого уровня.       — Точно не знаю. Я обычно отключаюсь, когда они об этом заговаривают. Думаю, это как-то связано с безопасностью.       То, что Паула не слушает, когда родители обсуждают свою работу, как скрытую, так и реальную, — наглая ложь. Она выросла, пытаясь не отставать от их дискуссий, узнавая о несправедливости в мире, изучая способы изменения или исправления системы. Именно так она решила специализироваться в политологии. Она до сих пор помнит тот день, когда у нее пробудился интерес к этой области. Ей было десять лет, и они все еще жили на Палаване.       Однажды днем Паула вернулась из школьной поездки в Пуэрто-Принсесу, сбитая с толку бедностью, свидетелем которой она стала. Мамы не было дома, бабушка отдыхала, но она отыскала Серхио и спросила его о бедных людях.       Он положил ручку, переплел пальцы и положил руки на стол.       — О чем именно ты меня спрашиваешь, Паула?       — Почему одни люди живут на улице, а другие — в очень больших домах?       Он поднял палец и улыбнулся той улыбкой, которую Паула впоследствии часто распознавала, а временами и пугалась — Серхио хотел ее чему-то научить.       — Отличный вопрос, Паула. — Он встал из-за стола и осмотрел свою книжную полку. — Посмотрим… Что ты знаешь о капитализме?       Она не ответила и, наверное, выглядела очень растерянной. Серхио положил книгу, которую схватил, обратно на полку и повернулся к Пауле.       — Ладно. Давай поступим по-другому… У тебя есть бумага, карандаши и скотч?       Она кивнула, и Серхио последовал за ней в ее комнату за необходимыми вещами, попутно рассказывая о том, чего она совсем не понимала:       — Понимаешь, говорят, все дело в спросе и предложении…       Примерно два часа спустя вернулась мама и обнаружила их в гостиной среди домашней утвари, помеченной ценниками с цветной маркировкой. Они не слышали, как Ракель вошла, пока она не заговорила:       — Что за… что здесь произошло?       Паула взволнованно посмотрела на мать.       — Я хотела узнать о бедности и несправедливости.       — Хотела узнать о бедности и несправедливости… —       Паула кивнула. Мама осматривала царящий вокруг беспорядок.       — И поэтому весь дом перевернут, помечен разными цветами и… — Ракель наклонилась, рассматривая бирки, — ценниками?       Паула снова кивнула:       — Ага. Это помогает мне понять капитана…       Она посмотрела на Серхио, и тот пришел ей на помощь:       — Капитализм.       — Да. Капитализм.       — Понятно… — мама обратила внимание на Серхио. Тот съежился под ее взглядом. — А у тебя какое оправдание? Насколько я помню, ты достаточно много знаешь о капитализме.       Серхио попытался — впрочем, безуспешно — изобразить беспечность и пожал плечами.       — Мне это показалось хорошей идеей.       — Ты счел это хорошей идеей? — недоверчиво уточнила Ракель. — Ты? Человек, который все тщательно планирует и ценит порядок, решил, что это, — она обвела комнату рукой, — хорошая идея?       Она покачала головой, увидев синхронные восторженные кивки.       — Отлично. Тогда оставлю вас вдвоем.       Мама поцеловала Паулу в макушку, затем подошла к Серхио и сделала то же самое. Он положил руку ей на ногу, и когда она попыталась отойти, он ее не отпустил, а притянул к себе, заставив вскрикнуть от удивления.       — Эй!       Серхио поймал Ракель. Она поцеловала его, все еще смеясь, затем устроилась между его ног, прижалась спиной к груди, закрыла глаза и что-то промурлыкала. Паула давно не видела свою мать такой — счастливой и беззаботной. А может, и вообще никогда. Ей понравилось.       — Как насчет пикника на пляже сегодня вечером? Если вы сидели взаперти весь день, свежий воздух пойдет на пользу.       Паула любила пикники, но в Мадриде для них никогда не хватало времени.       — Я «за»!       — Звучит здорово.       — Хорошо. Итак, Паула, может, расскажешь, что ты узнала о капитализме?       Но мама недолго оставалась беззаботной. Однажды — много лет назад — они с Серхио провели несколько месяцев вдали от дома, а Паулу и бабушку куда-то увезли с Палавана. Паула иногда говорила с ними по телефону, и мама всегда казалась грустной и обеспокоенной. Серхио, видимо, пытался поднять настроение и спрашивал о ее днях, говорил, что они по ней скучают, и жаловался, что его уже давно не будили ударом ноги по лицу. Такое случилось всего раз, но с тех пор Серхио никогда не упускал шанса напомнить об этом.       Лишь много лет спустя она узнала, почему родители уезжали, а они с бабушкой спешно покидали Филиппины. И почему родители вернулись совсем другими, израненными, а связь между ними казалась полностью разорванной.       Когда семья воссоединилась, родители усадили ее и объяснили, почему им нужно переехать и куда они направляются. Формально Ракель и Серхио были на одной волне, но с ними что-то было не так. Они держались на расстоянии друг от друга. Паула и раньше видела, как они расходились во мнениях, но ничто не походило на это. В новом доме мама переехала в отдельную спальню, и Паула боялась, что это станет концом их относительно новой семьи.       Однажды ночью, после того как Серхио неделями был тише воды ниже травы, напряжение достигло кульминации. Он задал маме какой-то неприметный вопрос, Паула не может вспомнить, какой именно, но мама пришла в ярость. Паулу быстро отправили в ее комнату смотреть фильм, а бабушка уже легла спать. Уходя в комнату, Паула оглянулась и увидела, как мама сердито топает на улицу, таща за собой Серхио.       Коста-Рика, двенадцать лет назад       — Ты все еще думаешь, что все прошло бы лучше, не будь с тобой балласта в виде гребаной подружки, не так ли? — Ракель сердито ткнула его пальцем. — Хм-м-м? Все пошло бы по плану? И Найроби осталась бы в живых?       Серхио потер лоб. Он устал от ссор, устал от попыток оправдать то, во что уже практически не верил. Он сильно облажался, и Ракель имела полное право злиться. Но ему это надоело. Он скучал по возможности поговорить с ней, быть рядом, обнимать ее. Серхио скучал по ней. После ограбления, когда они наконец воссоединились, они в чистом отчаянии цеплялись друг за друга. Плакали, спорили, смеялись, занимались любовью, трахались. Но теперь… С тех пор как они поселились в Коста-Рике, Ракель не подпускала его к себе ни физически, ни эмоционально, разве что сердито требовала секса, когда больше не могла выносить напряжение. Адреналин ограбления давно ушел, и они постепенно возвращались к нормальной жизни. Но Ракель, глядя на него, видела лишь то, как он облажался и причинил ей боль.       — Конечно, нет, Ракель. Ты же знаешь, что я так не думаю.       Ракель фыркнула и начала расхаживать взад-вперед.       — Твоя гребаная подружка… Которую ты обыграл в этой игре. — Гневно жестикулируя, она выкрикнула: — Ты, черт возьми, меня не обыграл, Серхио. Меня подвела система, с которой ты боролся, и я решила отпустить тебя, потому что пришла к выводу, что система испорчена, и что отчаянные времена требовали отчаянных мер. Тебе это у меня не отнять! Как и тот факт, что мы влюбились друг в друга, и поэтому, — она ткнула в него пальцем, — ты меня отпустил. Я поверила в твое дело и позволила тебе уйти. Но ты, Серхио, поверил в меня. Ты, блядь, не обыграл меня, потому что в тот момент мы больше не играли ни в одну из твоих шахматных партий.       Он вздохнул и сел.       — Я знаю Ракель, я знаю! Я и тогда это знал! И ты была права, когда звонила мне по поводу Рио и Токио. Я знал это, но был слишком упрям, чтобы согласиться. У меня был сильный стресс…       Ракель усмехнулась.       — У всех нас был невъебенно сильный стресс, Серхио.       Он многозначительно посмотрел на нее.       — Я знаю. Просто хочу сказать, что плохо отреагировал на стресс. Видимо, мне это свойственно.       Она неодобрительно посмотрела на него.       — Не напоминай…       Ракель немного успокоилась. Серхио встал и подошел к ней. Он легонько поцеловал ее в плечо. Она глубоко вздохнула и вытерла слезы.       Ее голос смягчился, но теперь его пронизывала обида. Серхио даже немного не хватало ее гнева: он не мог вынести, когда она так страдала из-за него.       — Ты обращался со мной так, словно я была помехой, Серхио. — Она грустно посмотрела на него и отстранилась. — Помехой, которая мешала тебе работать на полную мощность, — горько усмехнулась она. — Словно я не прошла с тобой через все чертовы аспекты этого плана. Создала его, усовершенствовала, удалила дюжину безмозглых планов, которые придумали ты, твой брат или гребаный Палермо.       — Я знаю! — Серхио теперь кричал, злясь на себя и на нее. Она не видела, что его действия не имеют никакого отношения к ней — только к нему. Ракель вздрогнула от его громкого голоса, и он повторил тише, подняв руки в знак поражения: — Я знаю.       Она скрестила руки на груди и посмотрела на него:       — И что?       Она давала ему возможность объясниться, но Серхио изо всех сил пытался собраться с мыслями и подобрать слова, а Ракель бросала слишком много обвинений. Он не знал, с чего начать.       Не будучи слишком терпеливой, Ракель дала ему некоторое время подумать, затем снова принялась ходить по комнате, качая головой.       — И что это была за чушь насчет того, чтобы не говорить, что ты меня любишь, во время планирования и самого ограбления?       На это Серхио мог ответить, хотя и понимал, что это разозлит ее еще сильнее. И не без оснований.       — Таким было одно из моих правил. Чтобы оставаться сосредоточенным.       — Ой, да… в пизду твои правила, Серхио! — Она подошла к нему и обхватила его лицо, заставляя посмотреть на нее. — Ты поклялся мне, что этого не произойдет. Поклялся, что останешься собой! Что Профессор не поглотит тебя на этот раз.       — Я… я…       Она отпустила его и отступила на несколько шагов, глядя на него с замешательством, гневом и болью.       — А ребенок Серхио? Гребаный ребенок?! Насколько мне было известно, ты не хотел иметь ребенка, и вдруг я слышу, что ты собираешься завести потомство с другой женщиной… О чем ты думал, черт возьми?       — Я…       — И я должна была узнать это от Токио!       — Я думал, вы поладили?       Ракель усмехнулась:       — Дело не в этом, правда?       Серхио опустил глаза и покачал головой. Они уже проходили это около дюжины раз, но так напряженно — никогда. Он надеялся, что теперь они снова начнут двигаться в правильном направлении. Если только он сумеет выразить свои мысли и выжить.       — Нет, нет, все не так. Я сначала отказал, но Найроби сказала, что я научил их помогать друг другу. Ради меня она собиралась броситься в омут с головой, и я…       Глаза Ракель расширились.       — Ты согласился стать отцом ребенка из чувства вины? Господи…       — Знаю, Ракель, это было глупо, но не понимаю, почему… Это не было…       Ракель перебила Серхио, недоверчиво уставившись на него.       — Ах, ты не понимаешь?       Он покачал головой.       — Значит, если бы я согласилась завести ребенка с Марселем, не обсудив это с тобой, тебя бы это устроило?       Оказавшись в тупике, Серхио не смог сформулировать законченное предложение.       — Я… ну… нет.       — Нет? И почему, черт возьми, нет? Один друг помогает другому, правда?       — Но… это совсем другое.       Какого?.. Она его задушит. Прямо, блядь, здесь и сейчас. Что за идиот.       — Другое, значит, — произнесла Ракель, предоставив ему возможность объясниться, хотя он уже смутно понимал, что битва проиграна. — А почему это совсем другое?       Понимая, что летит прямо в пропасть, Серхио предпочел промолчать.       — Ну? Давай, просвети меня. Объясни, почему для тебя совершенно нормально согласиться оплодотворить другую женщину, но для меня немыслимо иметь ребенка с другим мужчиной. До смерти хочу знать. Думаю, это поможет мне наконец-то постичь тонкости гендерного баланса в отношениях.       Серхио тяжело сглотнул.       — Найроби…       Ракель подняла руку.       — Не надо. Я любила Найроби. И знаю, что она всем сердцем хотела ребенка, семью, долго и счастливо. Она облажалась. Будь она здесь, ей бы тоже досталось. Но не заблуждайся, Серхио: ты облажался еще сильнее. — Подняв брови, она сухо добавила: — И ты не можешь винить ее в этом.       Она была права. Права во всем. Но Серхио не мог ясно мыслить, и напоминание о потере Найроби еще больше запутало ситуацию.       — Я… мне нужно сесть. — Сев, он снял очки и протер их, устало потер глаза, затем снова взглянул на Ракель.       — Серхио, иди спать.       Он сидел на складном стуле возле фургона и смотрел на звезды. Рассеянно кивнув, он не собирался двигаться. Вскоре Ракель подошла к нему сзади и погладила его шею, спустилась по руке и в конце концов присела рядом с ним. Положив обе руки ему на предплечье, она терпеливо ждала, когда он взглянет на нее. Они пережили первый день ограбления, все были на взводе, а Серхио и Ракель поссорились.       — Серхио? — Наконец он посмотрел на нее, и она мягко и понимающе улыбнулась. — Пойдем спать.       Похоже, она предлагала ему оливковую ветвь или, по крайней мере, временное прекращение огня. Серхио благодарно кивнул, взял ее за руку и проследовал за ней внутрь.       В ту ночь они медленно, неторопливо любили друг друга. Они хотели воссоединиться и насладиться моментом, потому что не знали, когда снова получат такую возможность. Разногласия отошли на второй план. Когда Ракель заснула, Серхио крепко обнял ее, и его охватило сокрушительное чувство вины. Рио вернулся в Испанию, но в бог знает каком состоянии. Команда находилась в банке, рискуя своими жизнями, а он оставался снаружи, в фургоне, и любовь всей его жизни лежала в его объятиях. Уже засыпая, он подумал, что это неправильно. Он не имел права быть таким счастливым посреди хаоса и боли. Это было неправильно.       Серхио покачал головой. Он был идиотом, полным идиотом. Но Ракель удалось привести его к некоторой ясности. Он протянул ей руку, а когда она ее приняла, жестом пригласил ее сесть на столик напротив него.       Серхио глубоко вздохнул.       — Я не думал о тебе как о помехе, Ракель. Совсем наоборот. Я чувствовал себя виноватым. — Она склонила голову, молча прося рассказать поподробнее. — Виноватым перед остальными. Виноватым в том, что… в этом фургоне у меня было все, что я хотел, все, без чего не мог жить. А они рисковали жизнями ради плана, который мог привести к провалу.       Пытаясь следовать его логике, Ракель слегка нахмурилась.       — Разве ты не понимаешь? Ты не мешала мне мыслить ясно, ты всегда наставляла меня на путь истинный. И… как бы странно это ни звучало, я был счастлив. То, что ты была рядом, смягчало непростые времена, а хорошие моменты делало еще лучше. А все остальное время казалось таким… правильным.       Он наклонился вперед, взял ее руки в свои и посмотрел ей в глаза.       — Ракель, я люблю тебя.       Она вздохнула, сжимая его руку, и едва заметно улыбнулась.       — Я знаю это, идиот. Господи, Серхио, ты признался мне в любви через несколько дней после встречи, и в течение последних двух лет ты постоянно повторял и доказывал это… Но не приходило ли тебе в голову, что я хочу… нет, что мне нужно, чтобы мой партнер не только любил, но и уважал меня? Видел во мне равную и обращался со мной соответственно?       — Я правда вижу в тебе равную.       — Я так и думала. — Ракель приподняла бровь, но резкость в ее голосе исчезла. — Ну, представь, каково было мое удивление, когда меня низвели, цитируя тебя, до «подружки».       — Мне так жаль. Я сбился с пути. От чувства вины, от стресса… Я не осознавал, что вымещаю все на единственном человеке, который улучшал ситуацию и помогал мне сохранять здравый ум и концентрацию.       Вот оно что. Вина, тяжелая ноша на плечах, счастье… Этого оказалось слишком много для сложного, невыносимого и замечательного человека, которого Ракель буквально выбрала в качестве партнера по преступлению. Серхио был гением. И при этом таким тупицей.       Она нежно погладила его по бороде.       — Нельзя быть таким глупым, милый.       Серхио закрыл глаза и кивнул. Он скучал по ее прикосновению сильнее, чем думал. Повернув голову, он поцеловал ее ладонь, затем опустил ее и переплел их пальцы.       — Спасибо, что сдержала слово.       — Какое?       Боль от прибытия в пустой дом в Марокко все еще не давала ему покоя.       — Не исчезла снова.       — Ох, — выдохнула Ракель. Как будто она вообще могла рассматривать такой вариант. Она принадлежала ему, как и он — ей. Во что бы то ни стало.       Ракель наклонилась и притянула его к себе за воротник, поцеловав его по-настоящему. Кажется, она уже целую вечность этого не делала. Ощутив волну тепла, Ракель замурлыкала и взглянула на Серхио. Она обхватила его лицо ладонями и попыталась этим жестом передать свою любовь к нему, свою веру в них.       — Я бы не стала… Просто не смогла бы.       Серхио с улыбкой кивнул, поблагодарив свою счастливую звезду. Ракель обладала и желанием, и способностью понимать его — порой лучше, чем он сам понимал себя. И раз она здесь, все у них будет в порядке.

***

      Паула точно не знает, что произошло той ночью, но после этого родители постепенно начали приходить в норму. На следующее утро Серхио перебрался в их спальню. В конце концов они поженились по настоянию Серхио. По мнению мамы, их жизни уже настолько переплелись, что в этом не было необходимости, да и риск того не стоил. Кроме того, она не особо горела желанием снова выйти замуж. Их фальшивые личности и так состояли в браке. А еще Ракель считала институт брака устаревшим и патриархальным. Но Серхио удалось убедить ее, что супружество даст им больше прав, если их когда-нибудь поймают, и что все можно провернуть совершенно безопасно, подкупив нужных людей и отправив документы вокруг света. Итак, мама смягчилась, и они поженились в международных водах под руководством капитана корабля, старого знакомого Серхио, который, кажется, помог его команде выбраться из Испании после первого ограбления. Кроме них двоих, присутствовали только Мариви и Паула. После возвращения на материк они отправились поесть мороженого, чтобы отпраздновать.       Паула иногда вспоминает, каким счастливым Серхио выглядел в тот день. Он употреблял слова «моя жена» так часто, как только мог. Мама каждый раз отвечала раздражением или шлепком. С тех пор Серхио продолжает эту традицию. Он говорит это, когда хочет подразнить Ракель, и его явно радует, что это всегда удается. Но когда мамы нет рядом, Паула видит, как он сияет, называя ее своей женой. Должно быть, их брак значит для него больше, чем мама когда-либо узнает.       В детстве Паула умоляла их завести брата или сестру. Но мама недвусмысленно сообщила, что не хочет больше иметь детей, и в качестве утешительного приза предложила кошку. Паула долгие годы задавалась вопросом, что об этом думает Серхио. Она всегда подозревала, что он хотел бы иметь собственного ребенка. Однажды, в подростковом возрасте, когда мама уехала на все выходные, Паула выкрикнула Серхио свои подозрения во время одного особенно жаркого спора. Он недоверчиво уставился на нее. Она восприняла молчание как знак своей правоты и умчалась прочь. Дав ей немного остыть, Серхио в конце концов постучал в ее дверь, дождался приглашения и все ей объяснил. Он никогда не думал, что у него будет семья, поэтому мысль о детях была ему совершенно чужда, пока он не встретил ее маму. Вероятно, на лице Паулы читался скепсис, потому что Серхио быстро и нервно добавил, что любит ее, любит ее маму и их семью, и что ему больше ничего не нужно. Он ничего не упускал. Паула и Ракель дополняли его. Его заявление ошеломило Паулу. Когда по ее лицу потекли слезы, Серхио крепко обнял ее и не отпускал, пока она не успокоилась, рассказывая ей истории о том, как она очаровала его с самой первой встречи. Его рубашка промокла, и слезы у Паулы постепенно закончились. Серхио предложил сделать нитку журавликов-оригами, как они когда-то сделали для ее старой комнаты в Мадриде. Паула приподняла бровь, готовая возразить, что она слишком взрослая для этого, но сдалась, увидев искреннее волнение на его лице. Итак, они приступили к работе, и с тех пор эта нитка висела в его кабинете.       Родители научили ее бороться, защищать себя и других. Составили планы, кому, куда и как бежать, если их когда-нибудь обнаружат. Продумали все возможные события. Паула точно знала, куда идти, как долго там оставаться, кому и в какой момент позвонить. Серхио и Ракель попытались нормализовать это для Паулы, чтобы она жила наготове, а не в страхе, и по большей части преуспели. Только сейчас, в Мадриде она до конца осознает, как быстро может все потерять.       Сегодня среда. После лекций Паула собирается встретиться со своей подругой Габи. Она направляется на кафедру криминологии, где Габи посещает семинар с приглашенным лектором, которого подруга с нетерпением ждала. Паула опаздывает и торопится в аудиторию, пока студенты выходят. Не обнаружив среди них Габи, она заглядывает в зал и видит, что она разговаривает с тем самым приглашенным лектором. Мужчина смеется, и Паула замечает его профиль, когда он поворачивает голову. Она замирает. Душа уходит в пятки.       Альберто Викунья.       Габи разговаривает с ее гребаным отцом. Ее отец — приглашенный лектор. Ее отец здесь, всего в нескольких футах от нее, и если он повернется, то увидит ее.       Паула отступает и выходит из дверного проема. Прислоняется к стене, пытаясь сосредоточиться на своем дыхании, как учили родители, но чувствует, как у нее подгибаются колени, и она соскальзывает на пол. У нее паническая атака. Раньше этого никогда не случалось, но она распознает все признаки. Она не может здесь оставаться, нужно уходить. Альберто может выйти в любую минуту, и он не должен ее видеть. Но она не может двинуться с места. Ее парализовал тот самый страх, который она испытала ночью в Марокко, когда сжимала телефонную трубку, пытаясь сохранять спокойствие и ожидая, когда мама вернется за ней.       В пятнадцать лет она потребовала рассказать правду о своем отце. Мама отреагировала без энтузиазма. Произошла одна из немногих ссор, во время которых Серхио не сдавал позиции.       Паула подслушивала, отчаянно нуждаясь в информации об отце, раздраженная тем, что мама не рассказала об этом. Она знала, что он был не очень хорошим человеком, и что из-за него они уехали из Испании. Кажется, он плохо обращался с мамой. Но Паула хотела знать больше. Она не видела его семь лет, и воспоминания были смутными. Оставались и счастливые, хорошие воспоминания. Но в других он злился. Да еще и та ночь в Марокко… Она все еще не совсем понимала, что тогда произошло.       — Ты не думаешь, что мне это тоже разбивает сердце, Ракель? Думаешь, меня не бесит, что она хочет иметь с ним что-то общее? Или ты считаешь, что недостаточно хорошо осознаю, что никогда не смогу сравниться с ее настоящим отцом? Что я не ненавижу его за то, что он сделал с ней… и с тобой?!       Паула не видела Серхио, но слышала его шаги. Он продолжил более мягким голосом:       — Я все еще помню страх той ночи, когда она позвонила мне из дома Альберто, испуганная, потому что он кричал и делал с твоей сестрой бог знает что… Я провел ночь на его улице, боясь, что с Паулой может что-то случиться, а я опоздаю. Я тоже хочу, чтобы она была как можно дальше от него.       Паула забыла о той ночи — одной из последних, которые она провела в отцовском доме. Она испугалась и вспомнила о телефоне, по которому могла позвонить Серхио. Она не могла вспомнить, что он сказал, но ему удалось ее успокоить, и в конце концов она заснула.       — Но, Ракель, ей нужно услышать о том, что произошло. Это и ее история тоже.       Услышав приглушенный плач мамы, Паула отступила в свою комнату, охваченная чувством вины, но преисполненная решимости получить ответы. В ту ночь она несколько часов читала все подряд об Альберто Викунья. Когда она наткнулась на упоминание о том, что он обвинялся в домашнем насилии, но обвинения сняли из-за отсутствия доверия к обвинителю, а также отсутствия доказательств и каких-либо свидетелей, Паула закрыла ноутбук. Вероятно, она читала историю своей матери, которую низвели до сноски. Она разозлилась и расстроилась. Не в силах больше читать, она попыталась немного поспать.       На следующий день мама усадила ее и рассказала все о своих отношениях с Альберто. О том, как он установил над ней контроль, постепенно сломив ее личность задолго до первого удара. После этого Ракель не выдержала и разрыдалась, изо всех сил пытаясь дышать. Паула позвала Серхио. Он бросился к маме, взял ее за руки и спросил, в порядке ли она. Мама кивнула и быстро пришла в себя, но Паула, плача, извинилась и поклялась, что никогда больше об этом не спросит. Ракель покачала головой, уверяя дочь, что та не сделала ничего плохого. Воспоминания могут быть болезненными, но это всего лишь воспоминания. Альберто давным-давно утратил власть над ней.       Серхио остался с ними, пока мама продолжала рассказывать. О том, как насилие повлияло на нее эмоционально, психологически и физически, и как она больше всего боялась, что не сможет защитить дочь от Альберто. Паула вспомнила, как отец сказал ей, что мама лжет, что ей нельзя верить, и кровь девочки закипела от гнева и стыда за то, что она поверила ему. Семи лет было недостаточно. Даже если день их следующей встречи не настанет никогда, этого не будет достаточно.       Но этот день настал. Бабочка где-то взмахнула крылышками — и волны унесли Паулу. Она сидит на полу в коридоре перед аудиторией, в которой выступал ее ублюдочный папаша. Родители научили ее, как взять себя в руки в неожиданные моменты и позволить адреналину работать на пользу, а не во вред. Она глубоко вздыхает, встает и делает несколько неуверенных шагов, опираясь на стену, пока ноги не перестанут дрожать. Как только походка становится твердой, Паула, не оглядываясь, выбегает из здания.       Она звонит родителям, как только возвращается домой. Звонок не запланирован, и Серхио снимает трубку после первого гудка.       — Паула, все в порядке?       Услышав его голос — голос отца, — она чувствует себя в безопасности. И начинает плакать. Этот человек вместе с ней наблюдал за грозой, обнимая Паулу так крепко, что она думала, что с ней никогда не случится ничего плохого. Он сидел в зрительном зале, подбадривая ее, когда она играла третью жительницу деревни в школьной постановке «Сон в летнюю ночь». Помогал ей с домашними заданиями. Был рядом с ней во время всех подростковых вспышек. И неловко пытался утешить Паулу, когда ее сердце впервые разбили. Ее отец.       Сейчас, должно быть, он прикидывает все ситуации, в которых ей могла понадобиться помощь, и вычисляет, как скоро сможет помочь. Она собирается с силами и заверяет его:       — Все хорошо, папа, правда.       В первый раз, когда она назвала его папой, это прозвучало как: «Иди нахуй, папа». Слова сорвались с губ до того, как она сообразила, что говорит, и Паула почувствовала себя униженной и глупой. Ей было шестнадцать, они снова поссорились, и она решила, что надоела ему. И назвала его папой таким идиотским способом.       Серхио ошеломленно посмотрел на нее.       — Ты назвала меня папой.       Смутившись, она опустила глаза и пробормотала:       — Прости, я не буду…       Ей не удалось закончить фразу. Серхио в несколько быстрых шагов приблизился к ней и крепко обнял. Молча прижал ее к себе и поцеловал в макушку, как делал в те годы, когда Паула была моложе. В конце концов он отпустил ее и сказал, что ему нужно заехать за мамой, но они скоро вернутся. Она кивнула и направилась в свою комнату. Серхио остановил ее.       — Эм-м, Паула?       Она обернулась. Он неловко переминался с ноги на ногу, раскинув руки в стороны.       — Твоя мать считает, что мне нужно чаще пытаться выражать свои мысли и чувства, потому что ты не телепат, так что… Ну… Если хочешь знать… Мне понравилось это слышать. — И как будто она не знала, о чем он говорит, Серхио торопливо добавил, поправляя очки: — Как ты называешь меня папой.       Паула застенчиво улыбнулась.       — Ладно. Хорошо.       Примерно через час в ее дверь постучали, и заглянула мама.       — Привет, я вернулась.       — Привет.       — Как дела?       — Прекрасно.       — Хорошо. — Мама села на кровать. — Серхио рассказал, что случилось.       — Правда?       — М-м-м-м… Вряд ли кто-либо так радовался тому, что его послали нахуй. — Мама весело посмотрела на Паулу и усмехнулась, затем перешла на более серьезный тон. — Но впредь ты не будешь с нами так разговаривать. — Она бросила Пауле вызов, подняв бровь. — Хорошо?       Паула кивнула. Пожалуй, она довольно легко отделалась. Когда мама собралась уходить, она вспомнила, что хотела кое о чем спросить.       — Мам? — Ракель остановилась и повернулась к ней, ожидая продолжения. — Ты… — Паула опустила глаза. — Как ты думаешь, это правда?       — Что правда, милая?       — Что Серхио так обо мне думает… Что он хочет быть моим отцом?       — О… — Мама подошла к ней и поцеловала в щеку, играя прядью волос. — Я не думаю, а знаю, что это правда… Он еще много лет назад спрашивал, как можно заставить Альберто подписать документы об усыновлении. Серхио хотел, чтобы ты по закону была его дочерью. Не только под вымышленным именем, но и по-настоящему.       — Ох.       Мама пожала плечами.       — Это было бесполезно… Альберто никогда бы не подписал эти бумаги, а без его подписи не было никакой возможности. Но Серхио не отказался от этого, пока не изучил все варианты.       — Когда это было?       — После переезда в Коста-Рику, — Ракель грустно улыбнулась, — когда я снова заговорила с ним. В те месяцы, которые мы провели вдали от дома, он едва не потерял нас обеих. Видимо, хотел убедиться, что мы все связаны настолько, насколько это возможно, в том числе юридически.       Мама, вероятно, почувствовала, что Паула хочет услышать подробности, и прислонилась к столу.       — Паула, милая, ради тебя он мир перевернет. Ты ведь знаешь о его планах на любой случай? — Паула кивнула. — Что ж, когда дело касается тебя, у него только один план. — Паула вопросительно посмотрела на Ракель, и та пояснила: — Если с тобой что-нибудь случится — что угодно, — он немедленно сдастся. Он не собирается рисковать.       Для Серхио подобное было более чем нехарактерно.       — Правда?       Мама кивнула.       — Я добрую половину последних восьми лет пыталась его убедить, что мы можем найти другой способ, но он непреклонен. — Ракель пожала плечами и поцеловала Паулу в щеку. — Я устала, иду спать. Не засиживайся допоздна, хорошо?       — Хорошо.       После ухода мамы Паула попыталась переварить новую информацию. К вечеру она чувствовала себя подавленной. Разум подростка с трудом справлялся с этим. Но мысль засела у нее в голове. В свой восемнадцатый день рождения Паула нервно вручила Серхио заполненную петицию об усыновлении взрослого. Не хватало только его подписи. Лишившись дара речи, Серхио изумленно посмотрел на Ракель со слезами на глазах. Она подняла брови и мягко улыбнулась ему, он кивнул в ответ и сразу подписал бумаги. Затем подошел к Пауле, обнял ее и горячо поблагодарил за доверие.       Серхио позвал маму к телефону. Когда Паула достаточно успокаивается, чтобы говорить, она рассказывает о произошедшем. Родители явно обеспокоены. Наверное, уже придумывают способы того, как побыстрее вывезти ее из Испании, но, к их чести, стараются не усугублять ее нервозность. Просто спрашивают, в порядке ли она.       — Да.       — Он тебя точно не видел?       — Точно. Он стоял ко мне спиной. А когда повернулся вполоборота, то не заметил меня. Слишком был занят, очаровывая студентов.       Родители смеются в унисон, и этот звук успокаивает Паулу. Она не хочет больше говорить об Альберто. Хочет просто слышать голоса своих родителей, пока они рассказывают ей о доме и дразнят друг друга.       — Может, сменим тему? Как у вас прошла неделя?

***

      Семестр в Мадриде закончился, и Паула вернулась домой в Коста-Рику на каникулы, прежде чем возобновить учебу в Мексике. Она только что приняла душ. Ей хочется поговорить с родителями о квартире, которую она собирается снять с подругой. Но родители в ссоре. Отец сидит с неловким видом, а мать стоит, смиренно подняв руки.       — Почему ты злишься на меня?       — Я не злюсь.       — Правда?       Отец решительно кивает. Паула вздыхает, садясь.       — И вот так, значит, ты себя ведешь, когда не сердишься на меня?       Он снова кивает.       — Да.       — Срань господня. — Ракель ошеломленно смотрит на него, затем отмахивается, качая головой. — Пойду искупаюсь. Если останусь тут, то точно тебя задушу.       Мама выходит из комнаты, и они оба слышат, как она бормочет:       — Пятнадцать гребаных лет этого дерьма…       Паула смеется и качает головой.       — Что ты…       Серхио перебивает ее, готовый защищаться.       — Ничего! — Он смущенно смотрит на нее, понимая, что проиграл, и вздыхает, поправляя очки. — Твоя мама устроила беспорядок в моем кабинете.       — И ты злишься на нее за это.       — Я не злюсь. Это было бы нерационально.       Неудивительно, что мама на него сердится, думает Паула.       — Значит, ты просто раздражен.       — Нет.       — Папа, клянусь, ты временами похож на капризного ребенка… Помнишь, в подростковом возрасте я часто злилась на тебя и маму?       Серхио кивает. Он явно считает, что «часто» — это преуменьшение, и гнев Паулы ему не забыть при всем желании.       — Ты сказал, что это нормально. Меня одолевали эмоции. И я не могла контролировать, как я на них реагирую. Только то, как я поступаю. Помнишь?       — Да.       — Ну, здесь то же самое. Вы с мамой вместе уже пятнадцать лет. Она обязательно будет действовать тебе на нервы, рациональна твоя реакция или нет.       Отец качает головой.       — Но все не так. Я действую ей на нервы. Я просто благодарен и рад, что она меня все еще не бросила.       — Конечно, но она явно иногда тебя раздражает.       Поразмыслив над этим, Серхио вскоре кивает и собирается встать.       — Мне нужно поговорить с ней.       Паула быстро протягивает руки и останавливает его.       — Но не сейчас… Я почти уверена, что угроза удушения была реальной.       Серхио усмехается:       — Полагаю, ты права… Спасибо.       — Пожалуйста.       — У тебя неплохо получается.       — Что ж, я очень мудра.       — Ох, — он от души смеется. — Скромностью ты явно пошла в маму.       Паула игриво хлопает его по плечу.       — Луше не зли еще одну леди Мурильо. Ты не справишься с войной на два фронта. — Она целует его в щеку и встает. — Пойду прогуляюсь, ты хочешь?       Он качает головой, и Паула отправляется на долгую прогулку. В Мадриде ей этого не хватало. Вернувшись, она садится в кресло-качалку во внутреннем дворике, и вскоре снова видит своих родителей. Они выходят с тремя бутылками пива. Кажется, они уладили все разногласия, поскольку теперь спорят о начале своих отношений. Паула хихикает. Она много раз слышала вариации этой истории, но ей это никогда не надоедает.       Мама усмехается:       — Ты легко отделался.       — Вот уж не знаю… Ты меня связала, дала пощечину и угрожала пристрелить… Много раз       Она усмехается еще раз.       — Ну, ты это заслужил. Привет, зайка. — Ракель протягивает Пауле пиво и садится в угол кушетки, забираясь с ногами. Серхио садится рядом и рассеянно гладит ее по голове.       — Заметь, все это было после того, как ты поклялась, что никогда больше не усомнишься во мне и не наставишь на меня пистолет. Что ж, любовь моя, после этого обещания ты наставляла его еще много раз.       — Когда я это обещала, у меня не было полной информации. — Ракель пихает его ногой. — Сотри эту ухмылку с лица. Можно подумать, я не вспомню пару старых приемов, если ты меня достаточно рассердишь.       Серхио усмехается:       — Я это прекрасно понимаю.       Обращаясь к Пауле, он начинает:       — Кстати, об иррациональном поведении… — За что получает пинок от мамы. — Ой!       Он радостно смотрит на нее, явно довольный, затем снова поворачивается к Пауле.       — Как прошел экзамен по психологии, Паула?       Паула выбрала психологию в качестве факультатива. После многочисленных разговоров с родителями о том, как отдельные полицейские, заложники и команда Серхио вели себя во время ограблений, она осознала, что невозможно понять мир, не изучив хотя бы основы психологии человека.       — Думаю, хорошо… Узнаю результат в конце недели. — Она делает глоток пива. — Вы двое упоминались на последнем семинаре.       — Да? В каком контексте?       — Мы обсуждали, как разные типы личности реагируют на стрессовые ситуации.       Мама отхлебывает пива.       — И?       — И, ну… Общее мнение сводится к тому, что один из вас — социопат, а другой все бросил ради любви. Думаю, вы сами разберетесь, кто есть кто.       Ракель фыркает:       — Ну, это оскорбительно.       Серхио весело смотрит на нее.       — Не принимай близко к сердцу, Ракель. Они ошибаются на твой счет. Ты не социопат.       Мама давится пивом, затем они с Паулой разражаются смехом. Отец, обрадованный их реакцией, продолжает:       — Хотя насчет меня они правы. Я действительно все бросил ради любви.       Паула уверена, что ее недоверчивый взгляд в точности копирует мамин. Она спрашивает:       — И что именно ты бросил ради любви, Серхио?       — Свою холостяцкую жизнь…       Глаза Ракель расширяются. Она ошеломленно молчит, что случается довольно редко. Паула пытается подавить хихиканье.       — Холостяцкую жизнь?       Серхио решительно кивает. Мама, придя в себя, спрашивает:       — А что именно подразумевала твоя… холостяцкая жизнь, Серхио? — Она делает глоток пива, насмешливо смотрит на него и снова пихает ногой. — Хм-м?       Отец без колебаний отвечает:       — Вокруг было чисто, царили тишина и покой, меня никто не дразнил, повсюду не было волос… Список можно продолжать.       Он пытается сохранить невозмутимый вид, но терпит неудачу, когда замечает, как Паула сдерживает смех. Она спрашивает:       — Так вот что подразумевает холостяцкая жизнь?       Игнорируя замечание Паулы, Серхио продолжает:       — А еще я не ошибался постоянно.       — Что ж, — весело вмешивается Паула, — если бы ты почаще пытался быть правым, нам бы не приходилось постоянно доказывать, что ты не прав, не так ли?       Отец сокрушенно качает головой.       — Ты доказываешь мою точку зрения, Паула… Моя семья ополчилась на меня.       Она пожимает плечами.       — Ну что тут скажешь, папа, жизнь — борьба.       Мама с нежностью качает головой и повторяет:       — Холостяцкая жизнь…       Отец лучезарно улыбается маме, и Пауле почти кажется, что она вторгается в личный момент. Она откашливается.       — Это было очень странно — сидеть и слушать, как мои одноклассники размышляют о вас двоих. После занятий домыслы о ваших отношениях пошли еще активнее. — Она смотрит на маму. — Тот факт, что ты появилась снова, уже как полноценный член банды, всех сбил с толку. Некоторые задумались, не было ли там некой психологической предрасположенности.       Мама усмехается:       — Что за…       Отец вмешивается:       — Ты объяснила им, что они ошибаются? Что она не сумасшедшая, а просто присоединилась ко мне и вышла замуж ради денег?       Не клюнув на приманку, мама поворачивается к Серхио и ласково спрашивает:       — Кстати, сколько ты сейчас стоишь, дорогой?       — Еще вполне прилично…       Она пожимает плечами и весело смотрит на Паулу.       — Значит, я и моя психологическая предрасположенность остаемся. — Довольная собой, Ракель снова толкает Серхио ногой. — Приготовишь сегодня ужин?       — А ты вымоешь посуду? — возражает он.       Мама делает вид, что размышляет.       — Нет.       — И что я тогда получу? — Серхио поднимает ногу Ракель, когда толчки усиливаются.       Она широко улыбается и заявляет:       — Мою вечную благодарность.       Серхио усмехается:       — Я больше не куплюсь на это, Ракель… Как насчет того, чтобы помыть посуду вместе?       — Вы ведете переговоры со мной, Профессор?       Чувствуя, что их флирт вот-вот выйдет из-под контроля, Паула закатывает глаза.       — Так, давайте без этого в присутствии детей.       Серхио слегка краснеет, а мама пожимает плечами.       — Милая, ты уже не ребенок.       — Да, но я все еще твой ребенок.       Ракель смеется, затем поворачивается к нему.       — Хорошо, Серхио. Договорились.       — Ладно.       Он сжимает ее ногу, затем осторожно укладывает обратно на кушетку и встает. Ракель ловит его за руку. Он поворачивается к ней, и она притягивает его к себе, хватая за воротник, когда он оказывается достаточно близко. Ракель обхватывает ладонями лицо Серхио и нежно целует его, шепча что-то ему в губы. Паула не может разобрать слов, но отец улыбается и снова целует маму. Затем выпрямляется и идет в дом, чтобы приготовить ужин.