Кто вы, Элизабет Колвин?

      Дэвис потерял покой с того момента, как она уволилась и исчезла из его жизни. Он трижды обыскал её пустующий рабочий стол, который никто так и не занял. Несколько раз невзначай вспомнил её при коллегах, в надежде услышать, что хоть с кем-то она поддерживает связь. Уайт смог только вспомнить, что она прождала его до позднего вечера, а Джордж посетовал, что они упустили талантливого репортёра. Впрочем, сказал Кейн и кое-что ещё. Он рассказал Эдмунду, что мисс Колвин очень интересовалась делом, за которое сам Кейн был уволен из «Нью-Йорк Таймс». У него появилась зацепка. Дело, которое расследовал в своё время Кейн было тёмным и корнями явно уходило гораздо глубже обычного пожара. Он зацепился за фамилию Орсини и пытался раскопать в архивах и через Джека хоть какую-то информацию. Единственным итальянцем с фамилией Орсини оказался некий господин Лючиано Орсини, двадцати шести лет от роду. Мелкий бизнесмен, владелец нескольких магазинов и кафе. Ничего примечательного. Ничего. Никаких сделок с недвижимостью или проблем с законом. Абсолютно обычный гражданин, владеющий квартирой в небогатом районе. И всё-таки Эдмунда не покидало ощущение, что в идеальной жизни бизнесмена средней руки что-то не так. Слишком показательная скромность. Слишком безупречная репутация. Сам господин Орсини оказался высоким и худощавым джентльменом в хорошо скроенном костюме. Слишком дорогом, для человека, ведущего скромную жизнь. Джек всякий раз качал головой, утверждая, что всё, что он нашёл на интересующего его человека уже известно самому Дэвису. Кейн, заметив его состояние посоветовал выбросить из головы блажь и уделить время газете. Тем более, что близились выборы и началась предвыборная кампания. Эдмунд пообещал Джорджу, что встретится с членом совета Харрисом и возьмёт у него интервью, откладывая свои наблюдения в долгий ящик. Жизнь начала входить в привычное русло. Он возобновил отношения с Дейзи, хоть они и не приносили ему никакой радости и постепенно он стал забывать о Элизабет и её тайнах. Ровно до того дня, как он увидел её вновь. Изменившуюся, почти до неузнаваемости, в дорогом шёлковом платье: закрытом, но волнующим фантазию больше чем откровенный вырез его спутницы. Элизабет не выглядела счастливой. Она выглядела подавленной и уставшей. Он помнил её совершенно другой. Дэвис возобновил своё расследование, пытаясь отыскать следы Франческо Джулиано. Для большой общественности он был бизнесменом, которому принадлежали ювелирные магазины, рестораны, антикварные лавки. А ещё состоял попечителем нескольких благотворительных организаций, наряду со многими политиками. Любой человек, обладающий связями, и умеющий смотреть глубже, видел в таких заведениях лишь прикрытие для других, куда менее благочестивых дел. Когда одним утром Уайт вспомнил недавнее убийство, о котором не написал только ленивый, Дэвис посетил городской морг, где бледный до синевы, от недостатка света и формалиновой вони, санитар, за более чем внушительную сумму, рассказал, что тело погибшего забрали какие-то серьёзные люди, назвавшиеся родственниками. В журналах регистрации погибший был записан, как Леонардо Гвидиче. Его личность удалось установить благодаря водительским документам, найденным в пиджаке. Джек, если и удивился его запросу, то не подал виду, пообещав найти всё, что могло бы заинтересовать мистера Дэвиса. Оставалось только подождать несколько дней. Он даже немного повеселел и на обратном пути пообедал в каком-то итальянском ресторанчике, мысленно усмехаясь тому факту, что за последние несколько дней в его жизни стало слишком много итальянцев. Утром он застал Кейна, читающего новостную полоску. — Что интересного в мире, Джордж? — Боюсь, мистер Дэвис, что особо ничего. Снова мафиозные семьи устроили разборки. На этот раз четверо погибших. — Вот удивил, так удивил. Ты ведь знаешь, многие газеты любят пёстрые заголовки вроде: «Возьмёт ли на себя ответственность за труп организованная преступность?», «Бездействие полиции порождает беззаконие», «Тьма, посреди светлых обещаний политиков». Кейн хмыкнул и поправил очки, приспущенные на кончик носа. — На этот раз заголовок куда проще: «Убийство на злополучной фабрике». — На какой ещё фабрике? Это не на той, где недавно обнаружили труп? — На той самой. В статье пишут, что найдены тела девушки, пропавшей накануне вечером и троих мужчин. Одного из них убили ножом, двух других застрелили. А девушку нашли уже окоченевшей. — Свидетели? — Нет. Впрочем, как и обычно, в таких делах. — Зато есть некий репортёр, который всегда в курсе всех событий. Мы оба знаем, что многие газеты подотчётны. И не только перед общественностью и Ассоциацией. Я говорю о теневой составляющей этого бизнеса. — Эдмунд. Что ты задумал? — Я? Ничего. Просто пытаюсь мыслить логически. — Когда ты пытаешься мыслить в том направлении, в котором ты мыслишь сейчас, вспомни о том, что сказали бы твои родители. Губы парня тронула печальная улыбка. — Думаю, они бы гордились мной, Джордж. Кейн нахмурился, но промолчал. Дэвис, напротив, улыбнулся. — Всё будет хорошо, не делай такое лицо, словно я вот-вот умру. Я обещаю быть осторожным. А ещё…я очень дорожу этой газетой. Но есть то, что мне хочется довести до конца. Джордж отложил газету и покачал головой. — Просто помни о том, что я сказал. Помни о том, что происходит с теми, кто знает слишком много. Дэвис деланно-весело рассмеялся. Что он мог сказать? Что собирается подкопать трон под Франческо Джулиано? Спасти честную, до одури Колвин? Интересно, испытывает ли она к нему симпатию? Он вспомнил их последний разговор в редакции: в её глазах стояла глухая тоска и безысходность. Вспомнил он и вечер, когда они посещали театр. Платье Элизабет пахло табачным дымом, но Эдмунд знал, что сама Элизабет не курит. Возможно, что он будет бороться за кого-то, кто безнадёжно потерян для него самого? Но это вовсе не значило, что он не попытается.

***

      Франческо вернулся необычайно воодушевлённым. Он привёз «малышке Лизе» красивое платье и ожерелье, сверкающее так, что на него было больно смотреть. Платье было удушающе-розового цвета, с оборками и вызвало у неё праведный ужас, но судя по блеску в глазах Джулиано, ему наряд явно был по душе. Он без умолку рассказывал ей истории из своего детства. Слушая его рассказы о том, как начинал свою карьеру юный чужестранец, Элизабет приходила в ужас. Да. Детство Франческо не было выложено розовыми лепестками, оставив мальчику колючие стебли, но в ответ на неприветливость мира, он отвечал жестокостью. Джулиано разглагольствовал о том, как его бесили воскресные службы в церкви, куда его таскала верующая мать. Бесили потому что пастор учил прощать, а он никого и никогда не прощал. Но особенно его бесил живущий по соседству Пьюзо, который был младше на несколько лет.Элизабет хорошо знала, что это такое, когда нет денег. Хорошо знала она цену еде и хлебу на столе. Но всё же, это не озлобило её, напротив, научило выживать и приспосабливаться, когда одни декорации сменялись другими, а мир вокруг стремительно катился в бездну. Мысленно, она хотела оказаться в полутёмной комнате и прижаться к пиджаку Витторио, вдыхая горьковато-пряный запах дорогого табака, прочно ассоциировавшийся с ним. Почувствовать его мягкие губы на своих, запустить пальцы в его мягкие тёмные волосы, всегда аккуратно зачёсанные. Проснуться с ним рядом, чувствуя его тёплое дыхание на голой коже, забыв дни, проведённые рядом с Франческо, как страшный сон. Задумавшись о Витторио, она не сразу догадалась, что Фрэнк сменил тему. — Ох, прости милый, я совсем задумалась… — Могу я узнать о чём? — Раньше я думала, что моё детство было лишено радости, а теперь я отлично понимаю, что у меня всё было хорошо. Джулиано рассмеялся. — Ха-ха, а я и забыл, какая ты сентиментальная, детка. Ничего, у тебя будет шанс пожалеть меня, когда мы вернёмся домой. Огромное поместье было для неё не более, чем просторной тюрьмой. За каждым её шагом тщательно следили. А сам Франческо не торопился оставить её в покое. Она шла на кухню, чтобы попить воды, когда неожиданно услышала, что из-за неплотно прикрытой двери доносятся голоса. Затаив дыхание, она спряталась в нишу, где стояли рыцарские доспехи, которые, по рассказам Франческо стоили баснословно дорого. Один из голосов принадлежал тому самому подчинённому, который «стерёг» её покой в гостинице, а второй самому хозяину поместья. — Вы всё сделали? Голосом Франческо можно было морозить озёра. Едва ли кто-то рискнёт сказать ему «нет», когда он так зол. — Да. Мне кажется, что всё прошло даже лучше, чем мы рассчитывали. Около пяти утра один из наших людей засёк машину Пьюзо в городе. Джулиано рассмеялся. — Значит Витто решил лично решить проблему своего ресторатора? Какой же он всё-таки наивный кретин. Мы с ним пришли в семьи в одно время, но он упорно отвергает новые правила, тем самым вставляя палки в колёса всем остальным. — Если он появится лично, что нам делать? — Я не повторяю своих приказов, Карло. Ты отлично знаешь, что нужно делать. Или тебе напомнить с какой стороны у винтовки прицел? Элизабет слушала, зажав рот ладонями, чтобы не произвести ни звука. Он собирался убить Витторио? — А девчонка? Нам она не нужна, особой ценности для наших заказчиков она не представляет. Можно дать парням поразвлечься, а потом отвезти домой. — Нет. Это было бы бесчестно: сначала изнасиловать её, а потом вернуть в отчий дом. Некогда, это было самым страшным позором для семьи. Делайте с ней всё, что пожелаете, а потом убейте. Мягкие ковры отлично приглушали шаги, а крепко стиснутые зубы не позволяли прорваться наружу громким рыданиям. Это была ловушка. Ловушка. Франческо убьёт Витторио и она останется с ним навсегда, до тех пор пока ему это не наскучит. От ситуации веяло безысходностью. Она попробовала позвонить, но номера в поместье не отвечали. Не отвечали ей и номера Нино и Лючи. Внутри словно что-то оборвалось. Она не знала, сколько времени прошло, не ищет ли её Франческо. Она могла позвонить Дэвису, но едва ли Эдмунд был способен спасти людей, которые принадлежали «семье». Могла позвонить Диане Бозман, но…но она не оправдала её надежд, зашла во тьму слишком далеко. Слишком далеко, чтобы просить помощи у закона. Она и сама убийца и кровь Леонарда на её руках, чтобы не говорил Витторио. Она и сама теперь «мафия». Слово, которого сами члены мафии избегали и не любили. Если бы она только набралась решимости и могла убить Франческо, когда он спит. Задушить его подушкой, подсыпать яд в его виски, ударить в сонную артерию ножом для колки льда…но она не могла. При том, что она убивала единожды, она не допускала мысли о том, чтобы сделать это вновь. В глубине души она всё ещё оставалась запуганной деревенской девочкой. Несмотря на щёки израненные осколками розовых очков и осквернённое прикосновениями Джулиано тело. Для себя она решила, что тело Элизабет Колвин, равно, как и сердце — принадлежат Витторио, а Лиза Доусон, танцовщица из захолустья — сопровождает Франческо Джулиано, у неё нет души и воли. Просто пустая кукла. Голос Франческо выдернул её из раздумий. — Лиза? Где ты есть? Пойдём, поплаваем в бассейне. Чтоб ты сдох, сволочь… Она заставила себя улыбнуться и обернулась к нему. — Конечно. Только надену купальник. Франческо усмехнулся. — О, уверяю, он тебе не понадобится. На миг ей стало страшно. А что если он знает? Если сейчас он затолкает её в машину и её, связанную, в некрасивых цементных сапогах найдут на дне залива? Когда ладони Франческо жадно скользнули по её плечам, заставляя её домашнее платье скользнуть вниз, она облегчённо выдохнула. Казнь откладывалась. По крайней мере, на сегодня. В голове всплыли напутственные слова Витторио: «Вдох-выдох, держись, Элизабет. Это всё, что ты можешь». Да. Это всё, что она могла.

***

      Выстрел прозвучал оглушительным хлопком, заставляя застывшее время ускорить бег. Стрелок, где бы он ни засел не был испуган и дезориентирован. Ведь не у него перед глазами пронеслась жизнь. Жизнь в лице двух человек, без которой вся её борьба потеряет смысл. Она видела, как шелохнулся, ударившийся об усыпанный бетонным крошевом пол, Витто, что говорило о том, что он жив, но совершенно не могла понять почему Нино, бывший неизменной константой, всегда стоящий рядом с ней до сих пор не вставал. Глаза немилосердно жгло от слёз, а сердце словно оборвалось. Лючи отчаянно хотелось подбежать к ним, помочь встать Витторио, посмотреть в лицо Нино, убедиться в том, что ей всего лишь померещилось расползающееся на его пальто тёмное пятно. Но мёртвая девочка на стуле, хруст бетона под ногами, запах затхлости и железа заставляющий испытывать тошноту и засевший во тьме стрелок: всё это говорило о том, что она тратит бесценные секунды времени. Второй выстрел хлопнул аккурат одновременно с тем, как она, не жалея дорогого костюма перекатилась за ящики. Она найдёт эту сволочь. Найдёт и убьёт. Никому не позволено покушаться на то, что было ей дорого. Лючи вытащила пистолет и грустно усмехнулась. Вот так вот, Нино. Она лихорадочно шарила глазами по залу. Капающая вода. Шорох птиц, гнездящихся под крышей. Если бы стреляла она сама, то выбрала бы именно эту позицию. Под потолком. Старые конструкции были безжалостно трачены временем и болезнью металлов, лишённых человеческой заботы — ржавчиной. Нужно было спровоцировать стрелка, заставить себя обнаружить. У неё не было самого важного: времени. Витторио и Нино нуждались в ней. А она нуждалась в них. — Эй! Консильери? Твой дон мёртв, как и твой компаньон. Вашей семье конец. Предлагаю сдаться. Голос был ей знаком. Самоуверенный юнец, подосланный Джулиано очнулся. Лючи с досадой подумала, что стоило пустить ему две пули в голову, как только они приехали. То, что устроил Франческо не было простой конфронтацией семей. Это была открытая война. Сдаться? Она не сдалась смерти, когда этот сопляк ещё учился читать по слогам. Чёрта с два она сдастся. В голове пронеслось воспоминание, как Витторио, бывший тогда капореджиме, привёз раненого Нино. У него был сломан нос и разбита губа, он припадал на одну ногу. Как на беду, отца дома не оказалось. Но отказать раненному — значит опорочить светлое имя доктора Орсини, поэтому она решительно проводила их в операционную. — Знай я, что моими ранами займётся такая красавица, Витто, я бы калечился чаще. Витторио картинно закатил глаза. Голос Нино звучал гнусаво и видно было, что говорить ему больно. — Прости за этого дурака. Отца нет дома? — Нет. Но я справлюсь. Отец учил меня. Она смочила чистую ветошь и вытерла его лицо от крови. Обработала ссадины спиртом, заставляя его скривиться. Затем ощупала его нос и покачала головой. — Нос свернули основательно, придётся править. — Витто. Что она имеет в виду? Лючи возилась с инструментами. Аккуратно вдела нитку в иглу, положила на металлический поддон ножницы и пинцет. Задумавшись, она взяла склянку со спиртом и смешала его с водой: один к одному. Сейчас ей и самой не помешало бы выпить. Она боялась, что не справится, навредит ему, а отец потом будет до конца жизни выговаривать ей за это. Но внешне она осталась спокойной, словно всё происходящее для неё не в новинку. Словно для неё было обыденностью править сломанные носы джентльменам. — Вот, выпейте это. — Что это? — Разбавленный спирт. — Зачем? Она ласково улыбнулась Нино. — Предпочитаете, чтобы вам правили нос на живую? Поверьте мне на слово, это очень больно. Нино выпил и закашлялся. Лючи усмехнулась и обратилась к Витторио. — Подержите его голову. Если он дёрнется, то до конца своих дней будет дышать с трудом и ненавидеть меня. Тот кивнул и положил ладонь на лоб своему другу. Лючи сделала глубокий вдох и встретилась взглядом ясных серых глаз с затуманенными спиртом голубыми глазами своего первого «серьёзного» пациента. Нет, испортить такое лицо было бы преступлением. Она вспомнила, как ловко отец исправлял подобные переломы. Ещё один глубокий вдох и её пальцы, больше привычные к клавишам старого маминого фортепиано ловко поставили сломанный нос на место. Парень закричал от боли и затих. Лючи с ужасом прижала пальцы к его шее и выдохнула: он просто потерял сознание. — Ого. Ловко ты справилась. Я однажды видел подобное. Она победно улыбнулась Витторио. — Помогите мне снять с него штаны. — Что? Её щёки слегка порозовели. — Порез. Такой сам не зарастёт. Я зашью. Витторио кивнул. Порезы зашивать она умела. Практики было предостаточно, но всё же, в этот раз она особенно старалась. Все её движения были плавными и осторожными. Когда она управилась, то оттерла кровь с его бледной кожи, забинтовала ногу и сделала своему пациенту компресс на вправленный нос. Запал Лючии закончился и к ней вернулся страх. Она вдруг расплакалась. — Эй. С тобой всё в порядке? — Я…ох, простите. Прежде, когда такое случалось, дома был отец, который помогал мне. Витторио кивнул и протянул ей руку. — Идём. Думаю, с ним ничего не случится. Пусть отдохнёт. Они вышли на улицу и Витторио закурил. Лючи посмотрела на него и спросила: — А у вас…можно мне тоже сигарету? Витторио хмыкнул. — Я думал, что юным леди не полагается курить. — А ещё юным леди не полагается вправлять сломанные носы и зашивать ножевые ранения, сэр. Дайте мне чёртову сигарету. Он дал ей сигарету и щёлкнул зажигалкой, подаренной ему доном Романо. — Я чувствую себя преступником. Лючи издала нервный смешок, но ничего не сказала. Они молча курили, каждый думая о своём. Когда они вернулись, то обнаружили, что Нино пришёл в себя. — Спасибо за помощь. Она улыбнулась. — Не за что. Было бы жаль, если бы пострадало такое красивое лицо. Наверняка ваши поклонницы сильно расстроились бы. Нино неожиданно смутился. — Как тебя зовут? — Лючия. А вас? — Антонино. Звучит старомодно, знаю. Но ты можешь звать меня Нино. Голос, предлагающий сдаться прозвучал ближе. Она убрала пистолет во внутренний карман и вынула из ножен, висящих на поясе нож. — Сдавайся. Никогда. Она дождалась, когда говоривший окажется к ней спиной. Сейчас она была змеёй, вероломно затаившейся на фруктовом дереве. Палачом и судией. Человеком, который не хотел сдаваться вопреки. Хруст распоротых сухожилий и чужое предсмертное дыхание, опалившее ладонь. Всё это вызывало острую неприязнь в душе. Она не боялась крови, не боялась она и смерти. Единственное, чего она боялась — потерять того улыбчивого парня, которому дрожащими руками вправляла нос, в своей далёкой прошлой, почти стёршейся из памяти, жизни. — Я никогда не сдамся. Она толкнула тело вперёд, пытаясь понять, следит ли за ней засевший где-то на поржавевших лесах стрелок. Опасения подтвердились: стрелок не терял бдительности, пристально наблюдая за любым движением. Но это, в конечном итоге должно было сыграть не в его пользу. Он ждал, что мишень выйдет на простреливаемый и хорошо просматриваемый в прицел участок. Охотник ещё не знал, что жертва, которая должна была забиться в страхе планирует ответный удар, судорожно отсчитывая в голове секунды. Время играло на руку человеку Джулиано, но совершенно не помогало ей. Ей нужно было убрать стрелка, заставить его поменять положение, сыграть по её правилам. Она не знала наверняка, где точка с которой бездушный снайпер щедро поливал открытое пространство пулями. Всё, что у неё было это только предположения и надежда, бьющаяся жилкой у виска. Надежда на то, что её Нино жив, дышит и дождётся её. У неё не было ни времени, ни права на ошибку. Но Лючи решила рискнуть. Пальцы крепче сжали рукоять пистолета. Того самого, которым он, перебирая отборные итальянские ругательства, положив свои пальцы поверх её, учил пользоваться. Прошло много лет, но этот пистолет оставался её любимым оружием, неизменным, как и её спутник. Неизменным, как и её чувства. Лючи усмехнулась. Для неё Нино был больше, чем человеком, которого она любит. Он был константой, неизменной величиной. Надёжным и родным. Он был искуплением всех грехов, которых она не совершала. Просто он был жизнью. Лючи шагнула из тени и громко крикнула: — Спускайся, ублюдок! Я знаю, что ты там! Ответом ей послужила тишина. Сердце лихорадочно билось: правильно ли она рассчитала? Просчёт будет стоить очень дорого. Просчёт будет означать смерть. Слух уловил шорох на самом верху. Это были не птицы. Нет. Это он. Он торопился поменять положение, чтобы достать её. Её губы тронула улыбка, когда поржавевшие трубы старых лесов скрипнули, принимая на себя вес стрелка. Лючи как следует прицелилась: у неё нет права на ошибку. Два выстрела грохнули одновременно. Пуля стрелка задела её руку: у него не было времени прицелится как следует. Следом раздался скрежет. Старая конструкция, лишённая всего одной точки опоры не выдержала нагрузки и стала заваливаться. Лючи зажала полученную царапину рукой и побежала. Как ни странно, стрелок пережил падение. Он лежал на бетонной крошке и судорожно пытался вдохнуть. По розовой пене, лезущей из его рта можно было сделать неутешительный вывод. В падении он сломал ребро и пробил лёгкое. В мутных глазах человека Джулиано читался страх. Лючи отстранённо подумала о том, что толкает людей на путь выбранный ей? Одних в тень загоняло нищее прошлое; других — желание власти и денег, а третьи становились на путь убийцы по собственной глупости. Раньше, ей было жаль таких дураков. Впрочем, её сочувствие давно исчерпало себя. Она больше никому не сочувствовала. Хлопнуло два глухих равнодушных выстрела. Хрипы прекратились. Сердце пропускало удары, глухо вторя её шагам. Ноги стали ватными, а руки дрожали. Витторио уже пришёл в себя и сел. Нино лежал у него на коленях. — Витто! Как ты? Витторио нахмурился. — Приложился головой, но жить буду…если бы не Нино… Тёмно серое пальто Нино потемнело от крови, а волосы слиплись от запекшейся крови. Лючи приложила пальцы к его шее, пытаясь поймать пульс и едва не закричала, когда не почувствовала ничего. — Нет. Нет…нет…ты не можешь… — Лючи? — Помолчи, Витто! Она расстёгивала жилет и рубашку Нино, путаясь в пуговицах. Приложила ухо к его груди и задержала дыхание. Ну же, Нино…пожалуйста. Сквозь её бешено бьющееся в страхе сердце она наконец различила слабый толчок. Из глаз потекли слёзы. Непрошенные и преждевременные. — Витто. Помоги мне снять с него пальто. Витторио придержал Нино, пока она стаскивала потяжелевшую от крови одежду. Пуля вошла под правую лопатку. Неприятное ранение, но судя по его слабому, но ровному дыханию, лёгкое задето не было. Она разорвала его рубашку на полосы и наложила повязку, стараясь остановить кровотечение. — Мы должны отвезти его к доктору, как можно скорее. Нельзя терять времени. У тебя тоже пробита голова. — Лючи. Ты сама ранена. У тебя кровь на рукаве. Она отмахнулась. — Это ерунда. Задело по касательной. Помоги мне. Неподалёку от их машины обнаружилась ещё одна. Человек, сидящий за рулём спал. Они осторожно уложили Нино на заднее сидение. На лбу Витторио проступили бисеринки пота, а дышал он тяжело. Верно удар был приличным. — Витто. Садись в машину. Я разберусь с оставшимся. Он схватил её за рукав. — Лючи… Она улыбнулась. — Всё будет хорошо, Витто. Я вернусь. Витторио сел на пассажирское сидение. Его немилосердно тошнило. Последнее, что он помнил — это хлопок и удар. Это была ловушка, а он, по собственной глупости, вступил в неё и подвёл их. Нино протяжно простонал. — Держись, Нино. Лючи не даст тебе умереть. Мир перед ним плыл, и он закрыл глаза, стараясь унять мешанину цветов перед глазами. До ушей донёсся глухой хлопок выстрела и он погрузился в темноту.