Нам суждено ярко гореть!

Вспышки грозы закрыли небо, Мерцала в омуте весна. Дорога смерти пройдена. Десница уходила в негу, И птицы пели после сна. О, если б знали эти птицы, С кем предстоит им впредь проститься! Если б увидели тот миг, Когда её лицо светилось, Когда глаза её лучились, И губы алые цвели! Плели как мраморные руки, В серебряной резвясь косе. Настали дни вечной разлуки, Подснежники увяли в тле. Не будет больше её смеха, Погас огонь счастливых глаз. Они, невзрачные, без цвета, Окинули последний раз Все тяготы колеи этой. Настал забвенья вечный час. Могильный камень озарился, Блистая в девственных чертах. В сырую землю погружали, Прощанья объявляя час. Лицо мертвело без эмоций, Дрожала лишь слегка рука. Открыло небо облака. Но с них ревущий плач полился, Так скорбь была их велика. Они упали на ланиты, Блестели вместо слез впотьмах. Но как бы не рыдала жать, Её уж больше не вернуть. И потеряла Анна мать, Едва достигнув четырёх. Она не помнила её. Лишь только голос, Тихий глас, Что раздавался каждый раз, Когда боролись вспышки молний, И Анна плакала, смотря, Как небо сказочное бьётся, Жестоко ливнями стуча С воспламеняющимся солнцем. Но силы меркли день от дня. И солнце, мнимое тонами, Все поглощала серая луна. Оно искрилось резкими лучами, Пытаясь вымолить спасенья у врага. Подобно солнцу погасилась Жизнь матери её младой. Сиротой Анна становилась, Сиротой малой, неживой. Нет, был отец — Но что здесь толку? Не мог понять он сердца глас. Лишь только молвил всякий час — Судьба её предрешена. Навеки Анна становилась Женой богатого лица. И участь страшной объявилась Даже в младенческих глазах. Ей втолковали с малолетства — Иной нет участи для вас. Вы — женщины, и вам не мнилось Пути вперёд, кроме венца. И обучали лишь кокетству: Как надо руку подавать, Подолы платья поднимать Венечного, держать их ровно, Супруга скромностью ласкать. И нет другой для вас дороги. Окаменели слабы ноги. Последний взор упал на строги. Смерть провожала в судный час. Плеча коснулась рука хлада, То брат любимый был её. Он был на два года старее, Казалось, что на десять лет. Держался тихо, без стесненья Взял материнский оберег. В его глазах блестели слезы, В ее горела лишь луна. Он не подобен слабой розе — Не ждёт его возглас венца. Идти ему за благо наций, За веру тяжкую борясь. И он солдат, Для славы данный, Рожденьем миру поклянясь. Одной погибнуть на кровати, Едва дожив до тридцати. Другому пасть от стрел, несчастным, А может, счастье все ж найти? Нет, есть выбор у супруга, Выбор присягу осквернять. Поднимут флаг, накроют залпом, Можно глаза не поднимать. Поднять глаза — нагрянуть смерти, Залог страданий испытать. А если можно, злые ветви, Руками бледными сломать. Не поднимать меча, не ранить, Уйти, как онемеет враг. Героем выйти в глазах славных, Но оклеветанным в душах. На родине глаза сомкнутся, Утихнет звук меча в ушах. Поместье, сотни душ, женитьба — Что сможет лучше стать для вас? Но жив был брат, Они все живы. Стоят, сплетая пальцы, взяв По розе из застывшей глины, Чтоб возложить их На камнях. Отец их был ума большого: Глубок в делах, но не в сердцах. Не вынесла б душа позора, Не пережила б ссоры крах. Детей своих стерег ревниво, Все по заветам шли его. Жена его была красива, Так же красива дочь его. С потери стал он неприветлив, Ещё закрытее душа Вдруг очерствела, не заметил, Как проседь перекрыла страх. Не потерпел бы он бесчестья, Другого склада был устав. Богатством он не благометил, Скрывал в поместия стенах. Сын был записан в полк уж с чрева, За дочь приданое сбирал. Желаньям младших нет предела, И он пути к ним не искал. Все по его, отцовской воле, Все, как решит старшинный сын. Так воспитали его в доме, Так воспитал он чад своих. Покорным вырос брат Алексий, Жестокости боясь отца. Прадед отдал, но то столетья, Чтобы звенел хрусталь в углах. Теперь младой сын должен править, Семью свою тянуть к судьбе. И славу роду он возглавить, И вольность выписать казне. Высок был ростом, остр лицом. Крыла враного пряди Свисали с гладкого чела. Истинный юноша, глубокий, Была бы стать в карих глазах. Но воевать он не охотник, Он видел ужасы войны. Ему не светят шпоры сотни, Ему не нравятся мечи. Он хочет жить, и жить с размахом, Не сберегая каждый цент. И вздумал бросить он отвагу, В час, призовут когда к войне. Отец не знал о том ни слова, Воображал лишь в страшном сне. Сын научился с детства долго Скрывать эмоции на лице. С сестренкой Анной он был дружен. Но уж за личность не считал. Красива дева, муж ей нужен, Предел её скорей б настал. Приданое в карманах прячет Их всемогущственный отец. Ведь дочь за знать он сватать начал, Не понеся убыт казне. А Анне тяжко было видеть, Как торг ведут за плоть её. Как куклу из фарфора снимут С родного уголка в полет. Из опустевшего ребёнка Со статью выросла она. Её заботил круг свой узкий, Ведь участь уж предрешена. Груз тяжести, женитьбы лучшей Запомнился ей года с два. И не было беды тут худшей, Чем воступить в неравный брак. Неравный брак, не по богатству, А по любви не равен ей. Она жила тягою к счастью, А получила страха свет. Но уж жила она под властью, И для неё пути впредь нет. Вся жизнь её решится шансом: Кто попадёт, и стар ли, скверн? И знала Анна, что по счастью Не состоится этот брак. Её возьмёт любимец ратья, У кого денег больше всех. Отец её не бедным был. И дед, и прадед, и другие. А значит и в приданом ей Оказаны блага большие. Но ведь не ей уж, а ему — Тому, с кем клятвою сойдется. И перейдёт с венца отца К венцу супруга бедна Анна. Так поступила ее мама. Так и закончила она. Под страхом тягостной женитьбы Решился выбора момент. И вот жених, уж знатный, чинный, Переступил дом наконец. Он был далёкого размаху. Ростом высок, лицом велик. Лишь Анна оглядела кратко Весь облик внешенный его, Как из груди вышел украдкой Отчаянный, холодный крик. Зарницы красные горели Свирепым, зверственным огнём. То был не спеси знак подлинный, То была сущность вся его. Муж Анны — дьявол, не иначе. Тиран он, девичьи сердца Любитель воровать отчасти. И это поняла она. Не понял то отец её, Не разглядел в прибывшем брат. Но сердце женское все бьётся, Слезы текут все по щекам. Как не хотелось покидать ей Родные стены очага. Там, где над шелковой кроватью, Стояла мама и плела. Там, где играли они с братом, Там, где отец их все ругал. Все это обернулось златом, Супруга уплотнив карман. И под венцом стояла Анна. В день, преданный самой судьбой. С хладнокровием сжимала Супруга пальцы и кольцо. Он не старался быть к ней нежен, Не посылал счастливых фраз. И взгляд остер был и небрежен, Он обладанием возгас. Она была его, законно. Пред церквью, Богом и людьми. Звон колоколов монотонных Их провожал в другую жизнь. Родриго О’Пьеро — таким, Был муж, посланный ей Богами. Он чистокровный дворянин, Чистее нет его на память. Не чистый сердцем, Злой душой — таким предстал он перед нею. И не пытался спрятать он Свой гнев, нелепость и потерю. Распоряжался, как хотел, Бросался всюду он за нею. И даже был когда в делах, Не выходил из её мыслей. Грустный огонь в глазах погас И заменился на бессмыслье. Что деве бедной грозный час? Что может сделать против мужа Его бессильная жена? Сердечный трепет ей был нужен, Хотела счастия она. Но получала лишь удары. Холодный, буйственный кинжал Впивался в ее сердце правый. Хотела убежать она. Игрушка в лапах кукловода, Вся ниточками сплетена. Никто не будет искать правды, Её семья уж предала. Она навеки их не видит, Теперь весь дом её — Стена, Где злой супруг возводит нити, Где сама смерть похронена. Она мечтала быть свободной. Мечтала книги изучать, Хотела миру быть пригодной, Но вынуждена увядать. Учитель добрый и наставник, Сиротам нищим подавала Уроки важные она. И дух был ею не подвластен. Строптивый нрав не спрятать в тьме, Она — заложник и читатель, Он — дьявол во плоти своей. Тянулся ум её к ученью, Весь день смотрела она на Прекрасные творенья: Как светит солнце и луна, Зачем же молнии пронзают Деревья под большим дождём, И почему огонь мерцает, А звезды возгорают в нем. Хотела она власти, славы, Хотела вольность получить. В чем смысл жизни, Брени странной, Как можно яркость становить? Умела ведать она властью, Командовать и управлять. Расчёты делала с пристрастьем, Но уж куда их ей девать? Ведь муж не подпускал к богатству, Заведовал он жизнью сам. И Анне не давал он счастья Представить мир своим глазам. Жизнь протекала долго, тяжко. Наследника хотел супруг. Но даже с личным своевластьем, Не мог желаемого вдруг. А Анна вырваться хотела. Детей и через год неймела, Ей не хотелось потонуть. Сразил её удар сильнее — Отчизны ввергнутою брат, Бежав с войны, кончил дуэлью. Погиб в презрительных стенах. И был бы случай, смерть в предверье, Если б не выдали его. Но скверной смертью пал не гений, Дуэлью кончить он б не смог. Дуэлью кончил нечестивец, Предав войну, сбежал с одра, Чтобы накинуться с презреньем На своего, не на врага. Отец, прознав про этот жребий, Не смог перенести сполна. Он стал задумчив, обесчестен, Но все ж богат. Схоронив сына, Ему достался тяжкий крест. Остался он один в помине. Наследник пал лишь в двадцать лет. Остался зять, сын вьюги длинной, Остался он, счастливец тла. Богатства все рукою чинной Он перебрал из рук отца. Зажил богаче, без подвоха, На Анну как на вещь глядел. А она гасла с каждым вздохом, Усиливался слабый крик. Каким умом она блистала! Какою жизнию б жила, Если бы не закон увялый С расчётом выбирать венца. Она собрания писала, Науку изучать мечтала, Судьбы вершить она могла! Но за какой грех беспричинный Ей смерть дана во цвете лет? Преставилась тяжкой кончиной, Прожив всего семнадцать лет. А перед смертью восклицала: — Не буду жить я, как жила! На вашей совести злочинной Вся смерть моя, вся жизнь моя! Вы слабыми нас посчитали, Вы думали, мы хуже всех. А ведь мы жизнь вам всем здесь дали! Мы выносили вас на грех. Хоть и считаетесь вы теми, Кем не являетесь никак, Наступит час, и кинут жребий. Настанет правды голой час. Я Просвещенью жизнь хотела Короткую свою отдать, Но вы сломали меня, гений, И вы забрали мою стать. Я гибну смертью столь же частой, Как звон меча в долине страстной, Вместе с младенцем на руках. Страшитесь, сильные полы! Наступит век, придёт расплата. Мы все равны, закона нет Чей пол сильнее и отважней, Ведь человек — есть человек… Мы падаем со смертью храбрых, Как вы смиряетесь в войне. Не все ли равно, в поле, злате? Один конец готован всем. Как тяжело все наше бремя, Но пусть придёт гнету конец, Тогда оправдано смиренье, Всех женщин на земле, кто есть. Запомните: Не униженьям Мы подчиняемся дотла, Не ваши слушаем мы бренья, Вершим историю не вам! В наших руках будет свобода, И самый лучший в жизни час, Когда вернёт нам все природа, Мы покорим, сломаем вас! Миллионы душ, невинно смертных, Отмстят живые сотни душ. Не вы один, не вы последний, Кто загубил свою жену. Я верю, будет вам отплата! Я буду с радостью смотреть, На справедливость, не на кару: Нам суждено ярко гореть!