Живое счастье

— Господи, ну сделайте уже что-нибудь! — глажу по голове, пока девочка жмурится от боли. — Пожалуйста, успокойтесь, — врач скорой помощи смотрит на меня совершенно обыденно, совсем не понимая, что в моих руках помещается целый мир, который может рассыпаться на атомы, если я отпущу её ладонь. — Мы делаем всё возможное, чтобы стабилизировать её состояние.       Господи, Тина, ну зачем мы согласились на всё это? Разве оно стоит твоих мучений?       Её ладонь выскальзывает из моей крепкой хватки, а зрачки теряются за тяжёлыми веками. Фельдшер начинает что-то искать среди многочисленных коробочек и ампул, пока я трясущимися пальцами глажу её побледневшие щёки. Пожалуйста, не уходи.       Считаю каждый удар её сердца лучше любых датчиков. Читаю все известные мне молитвы, выученные за последние девять месяцев. Одна моя рука продолжает держать тонкую ладошку, а вторая опускается на живот. Она ещё не успела родиться, но уже испытала столько боли. Маленькая наша девочка, потерпи. — Дан… — начинает кашлять и хватать ртом воздух. — Тише, Тань, — целую тыльную сторону ладошки. — Всё будет хорошо, я рядом, — она видит беспокойство в моих глазах, которое я так силюсь спрятать от неё максимально глубоко. Смотрит на меня, пытаясь уверить нас обоих в том, что всё обязательно будет хорошо. Киваю, откровенно понимая, что шансы на хороший исход у нас равны практически… Нет, мы обязательно будем счастливы. — Пусть спасают её, — повторяет многострадальную за эти месяцы фразу, снова плачет, прижимаясь ко мне как можно ближе. — Никто никого выбирать не будет, с вами всё будет хо-ро-шо, — сжимает мою руку изо всех сил, сотрясаясь в истерике.       Пытаюсь успокоить эту ни в чём не виноватую девочку, рассказывая ей детские сказки на румынском. Поворачиваю голову в сторону врача, он читает вопрос в моих глазах и качает подбородком влево-вправо. Хочется завыть от боли или просто кричать, пока не закончатся силы. Выдавливаю улыбку, чтобы не пугать её ещё больше.       Тина показывает мне пальчиком на монитор, шепотом озвучивая каждую часть тела нашей маленькой девочки. Улыбаюсь тому, насколько это всё естественно. В ней столько любви и нежности, столько органики. Медсестра уточняет какие-то данные, пока я умиротворённо смотрю на самых дорогих моему сердцу девочек. — Смотри! — выкрикивает Тина, заметив, как малышка активно двигается на экране. — Лучше бы ты так только днём веселилась, маленькая. — Тина Григорьевна, вас ничего не беспокоит в последнее время? — врач переходит на другую сторону живота, и я только сейчас понимаю, что плановый приём затянулся уже минут на десять. — Иногда ночью может очень сильно двигаться, а так всё хорошо, — смотрит на меня своими искрящимися глазами и дарит самую счастливую улыбку. — Юлия Геннадьевна, у нас всё хорошо? — почему-то начинаю переживать, но стараюсь не показывать этого. — Плод развивается согласно всем нормам, — запинается, высматривая что-то на наших пока ещё более-менее спокойных лицах. — Малышка очень активна, это может вызвать обвитие пуповиной.       Тина тут же хватается за меня рукой, уголки губ моментально опускаются вниз, а глаза блестят уже от подступающих слёз. Обнимаю её, а затем целую в висок, чтобы успокоить разбушевавшихся тараканов. — Пожалуйста, не волнуйтесь раньше времени, — она садится за стол и начинает что-то писать. — Это направление на повторный осмотр. Будем следить за состоянием плода, сейчас Марина напишет вам рекомендации, которые вам стоит выполнять в дальнейшем. Тина Григорьевна, прошу вас, исключите тяжёлые нагрузки, тренировки, стресс и придерживайтесь диеты.       Медсестра уточняет у меня какие-то данные, задаёт вопросы, которые вылетали из моей головы ровно через пять секунд. Продолжал смотреть в закрытые передо мной двери, которые заставляли сжиматься моё нутро до крошечных размеров.       Изучил каждый сантиметр стен, обошёл коридор вдоль и поперёк, прислонялся ко всем возможным поверхностям, пока ждал хотя-бы какую-то информацию из родового зала. — Тань, ну ты же слышала, что врач говорит, — пытаюсь взять её руки в свои, но она лишь крепче сжимает бумаги с результатами анализов, направлениями и медицинской картой. — Пойми, у нас нет другого выхода. — Выход есть всегда! — единственное, что смогла мне сказать перед выходом из женской консультации.       Всю дорогу мы молчали, иногда посматривал на Тину, замечая одинокие слёзы на её щеках. Сложно представить, что творится внутри этой ранимой и чуткой девочки, после услышанного «Мы рекомендуем вам прервать беременность». Врачи посмеивались, когда говорили, что наша дочь явно прирождённая артистка, ведь вытворяет внутри Тины круглосуточно такие элементы, на которые не способны даже гимнасты под куполом цирка. Однако смеяться мы перестали практически сразу, как только узнали, что рожать самостоятельно при двойном обвитии пуповины вокруг шеи ребёнка очень опасно. В таких случаях врачи делают кесарево, но Тине катастрофически противопоказан любой вид наркоза. — Как она? — задерживаю выбегающую молодую девушку. — Мы делаем всё возможное… Но… — Прошу вас, спасите хотя-бы Тину, — кажется, мой голос вовсе мне не принадлежит. Повторяю это ещё раз, чуть чётче, ослабляю хват на тонкой руке. — Я передам. Ждите.       Тина остаток вечера провела в спальне, не подпуская меня к себе ближе, чем на два метра. Не знал, чем ей сейчас помочь, слышал её тихий плач по ту сторону двери и с ужасом наблюдал за стрелкой часов. Невозможно сидеть здесь одному, понимая, что она там может навыдумывать себе кучу страшных историй. Она смотрит на меня испуганно, пока я мигом сокращаю расстояние между нами. Пытается переползти на другой край, подальше от меня, но её прекрасный пузожитель пинается ножкой, заставляя притормозить свою чудо-мамочку. — Она здесь, — кладёт свою трясущуюся ладонь чуть левее пупка, — живая. Как я могу… — смотрит на меня и снова плачет. Присаживаюсь рядом и накрываю её ладонь своей. Девочка толкается, заставляя моим слезам скопиться в уголках глаз. Быстро моргаю, предотвращая эту разрывающую всего меня слабость. Как мы можем лишить её жизни? — Ты понимаешь, что из вас двоих может остаться только одна? — говорю как можно тише, сил хватает лишь на то, чтобы удерживать эту любовь в своих руках. — Даник, я тебя очень… очень люблю, — тянется к моим губам, оставляя влажный поцелуй где-то между подбородком и нижней губой. — Я не смогу лишить тебя возможности стать отцом. — Но зачем мне эта возможность без тебя?! — кажется, я совсем теряюсь среди своих страхов. — Я не хочу тебя терять, Таня. — Я в любом случае буду с вами всегда, при любых обстоятельствах, — всхлипывает, ощущая под нашими руками знаки внимания или протеста, в виде толчков ребёнка. — Так нужно, милый. — Тань, я не готов, — признаюсь честно. Она уже давно знает всего меня, чувствует каждую клеточку души. — Что со мной, с нами будет, если ты… — Всё будет хорошо, слышишь? — проводит ладошкой по моим щекам, растирая всё напряжение, страх и тревогу. — Я не хочу забирать у неё жизнь, не хочу оставлять тебя одного. Мы со всем справимся, — прячется где-то у моего сердца, нашёптывая: — У нас всё обязательно будет хорошо, мы же вместе. — Вместе.       Она же вся принадлежит мне. Каждая её родинка, каждая слезинка, каждая морщинка, каждая улыбка — это всё моё. Такое родное, ценное, моё. Неужели она вот так сможет лишить меня всего?       За эти чёртовы часы я вспомнил все наши моменты. Вспомнил, как мы впервые почувствовали её пиночки. Я отвозил её на очередные съёмки, на которые мы благополучно опоздали. Я чуть не потерял управление, когда Тина вскрикнула на весь салон автомобиля. Столько шока в моих глазах она видела только однажды, когда показала тест с двумя полосками. Мы простояли на трассе тридцать минут, вслушиваясь в сердцебиение друг друга.       Вспомнил, как Тине захотелось рано утром поехать на набережную. Конечно, тогда я был не в восторге. Она разбудила меня в четыре часа утра, когда за окном была кромешная тьма. Хныкала, дёргала ножками, как маленький ребёнок, говорила, что ей просто необходимо потрогать воду. И как я могу сопротивляться таким её желаниям? Как я могу сопротивляться ей?       Настолько тихой и спокойной, после нашей прогулки, я видел её редко. Она всегда находила поводы для беспокойства, пыталась меня убедить, что её ничего не волнует. Боялась меня напугать, маленькая. Не знала, или не хотела понимать, что я лично знаком с каждым её страхом. Потому что я и был её страхом. Ровно так же, как и она моим.       Спасали и убивали друг друга собственноручно. Какой-то замкнутый круг.       Вспомнил, как она, на той самой набережной, рассказала мне про свой страх, который не давал покоя ей долгое время. Она боялась, что я просто уйду от неё, когда услышу желание оставить ребёнка. Ну какие из нас родители, когда мы сами ещё дети? В то утро она была похожа на котёнка: кое-как улеглась на мои колени, мурчала что-то на понятном только для неё языке и периодически засыпала, досматривая свои сны под прекрасный рассвет. А я просто наслаждался тем счастьем, что было в моих руках. Такое хрупкое, сотканное из любви и совсем безграничное. Обещал, что никогда не оставлю и приму любое её крышесносное решение, лишь бы девочке было от этого чуточку легче.       Готов был разбиться в лепёшку, выполняя её прихоти и желания. Даже мысли не появлялось сказать что-то в ответ, как-то упрекнуть или вовсе устроить скандал. Тина сама ходячий скандал. Вернее, была им, пока не утонула в моей всепоглощающей заботе.       Бирюзовые стены стали для меня опорой. Я уже еле стоял на ногах, а каково же ей там? Внутри что-то предательски больно рвется на мелкие части. Запускаю ладонь в волосы, пытаясь восстановить дыхание и пульс. Обычно это делала она, когда в миллионный раз говорила, что мы обязательно со всем справимся. И я верил ей. И верю сейчас.       Нет, она не может уйти так просто, пройдя столько испытаний. Она же тоже мне обещала. Обещала, что мы справимся. Не она, не я, не наша маленькая жизнь под её сердцем. Мы справимся. Вместе.       Я уже и жизни без неё представить не могу. Люблю её настолько сильно, что тело начинает дрожать, как только я представляю этот серый мир без её акварели. Она так вовремя появилась в моей жизни, и уйти сейчас — это просто кощунство.       Кажется, я перестал что-либо чувствовать и понимать, растворился во времени и пространстве, находился где-то за границей Вселенной. Мне до чёртиков хотелось ворваться в родильный зал и просто прижаться к ней. Мне так тебя не хватает, Боже.       Как по щелчку пальцев я вновь стал ощущать неприятный больничный запах, который, как мне казалось, въелся под кожу. Слышу детский плач и сердце замирает от улавливаемых заливистых ноток. Наша девочка. Живая.       Медленно опускаюсь на стул, закрываю лицо руками и не могу поверить в происходящее. Слышу чей-то голос, но поднять голову оказывается максимально сложно. Она словно потяжелела от груза эмоций. — Вы меня слышите? — вижу перед собой нашего лечащего врача. — Да-да, — подрываюсь с места, оглядываясь по сторонам. — Как? — Всё обошлось, — снимает свою шапочку и убирает выбившиеся пряди у лица. — Была остановка сердца, но мы её завели. Будет прыгать ещё на своей сцене, — усмехается сама себе. — Они обе живы, здоровы. 51 сантиметр, 3320. Славная девочка. Поздравляю, — хлопает меня по плечу и направляется в противоположную сторону. — Юлия Геннадьевна, — наконец, вспоминаю, — спасибо, — в ответ получаю кивок и многообещающую улыбку.       Чувствую неприятные покалывания в области шеи, медленно открываю глаза и начинаю улавливать тихие всхлипы. Тут же перевожу взгляд на лежащую рядом Тину. Её пальчики сжимают мои, на щеках появился лёгкий румянец, перекрывая бледность кожных покровов. Смотрит на меня испуганно, бегает глазами по палате, а потом еле слышно произносит: — Малышка… Она… — её сбивает подступающий ком, а истерика начинает набирать обороты. — Она жива, — ложусь рядом, обнимая её как можно сильнее. Тина морщится, продолжает наблюдать за мной растерянно, а потом выпускает из лёгких весь воздух. — Мы смогли, Тань, — целую в уголок губ. — Она так на тебя похожа, вся в мамочку. — С ней всё хорошо? — немного успокаивается в моих руках. — Да, не волнуйся. Скоро сможешь на неё посмотреть. У неё такие же голубые глазки, — убираю пряди волос, поглаживая её по макушке. — И чудесная улыбка. Спасибо. — Я так испугалась, когда… — обнимает меня сильнее, насколько хватает сил. — Ну всё-всё, тише. Помнишь, ты мне говорила, что мы вместе и до Африки пешком дойдём? После такого мы и до пингвинов доплывём, — целую в кончик носа, когда слышу её смех. — Всё позади, ты умничка. Я бы не справился, а ты смогла. — Знаешь, я как будто чувствовала, что ты рядом: слышала твой голос, сквозь пелену слёз видела твои глаза. Я так сильно тебя люблю.       Тина быстро засыпает на моем плече, набираясь сил. Слышу, как девочка посапывает и растворяюсь в этом моменте.       Понимаю, что то количество времени, проведенного с ней во время сдачи анализов, уточнения точного диагноза и выбор нужной терапии определенно стоило того, чтобы сейчас охранять её сон, зная, что вот-вот мы встретимся с нашей дочкой.       Я укачивал её на руках ничтожно мало, но этого хватило для того, чтобы понять, что от такого живого счастья я не смогу никогда отказаться. Она приковала меня к себе, ровно так же, как и её вечно рвущаяся к победе мать. Они обе рождены для того, чтобы помогать мне двигаться дальше, даже тогда, когда, казалось бы, сил встать на ноги просто нет.       Это живая сила, которая помогла дочери появиться на свет, определенно передалась от Тины. Я уверен, что сильнее человека мне просто не найти. Его попросту не существует на этой планете. Сильнее только любовь, которой мы дышим и наполняем маленькое бьющееся сердечко нашей дочки.

***

      Вся наша большая семья ждёт нас за дверью. Юлия Геннадьевна бережно перекладывает повеселевшего ребенка в руки Тины, принимает наши слова благодарности и, забрав букет цветов, отпускает нас в объятия близких. — Как же тебя зовут, маленькая? — Светлана воркует над внучкой, едва сдерживая поток бурлящих эмоций. — Ева, — Тина смотрит на меня и мягко улыбается. — Эту крошку зовут Ева. — Почему Ева? — переспрашивает моя мама, когда очередь доходит и до неё и она может насладиться общением с нашей дочкой. — Потому что живая, — озвучиваем вместе еле уловимым шёпотом. — Наше живое счастье, — оставляю короткий поцелуй на губах, пока моя девочка не успела засмущаться.