Это кровь твоя

Смотри, огромное море.

Ты видишь точку вдали?

Смотри, бездонное небо.

К нему прикован твой взгляд…

      Тихое пение раздавалось из динамиков черного внедорожника, что мчался по заснеженной дороге в Приозерск. На панели приборов мигнула зеленая стрелка, и сильная рука с кольцом на безымянном пальце, аккуратно крутнув руль вправо, возвратила его в стандартное положение. Машина тихо прошуршала шинами по выпавшему прошлой ночью снегу, остановилась у черных ворот, за которыми виднелись кресты и памятники.       Данила шел вглубь кладбища, положив руки в карманы теплого черного пальто.       С событий 1997 года прошло пятнадцать долгих лет. Серый свитер крупной вязки, который теперь лежал где-то на полке в доме, сменился на рубашку с непременно расстегнутой первой пуговицей. У него было все, о чем мог мечтать паренек в лихие девяностые: высокий статус и деньги, которые теперь не приходилось рассовывать по карманам после убийства владельцев солидных чемоданчиков. Изменились времена, власть. Изменился и Багров, но остались уверенность и сила в льдисто-голубых глазах. Осталась неизменная, родная аксиома: сила в правде.       Ему теперь тридцать семь, у него семья; любимый сын Мишка пошел в первый класс. Бандитские разборки уступили место размеренной жизни в двухэтажном коттедже в Павловске.       Данила смахнул снежную шапку на памятнике, прочел выгравированные на мраморе буквы. Ровно восемь лет назад мать покинула их с Виктором. К слову, тот возвращаться на родину, даже при помощи брата, не собирался, предпочитая отбывать второй срок в Америке. Так их пути и разошлись. Разошлись пути и с Ильей Сетевым — служить криминальным авторитетам никогда не было великой жизненной целью Багрова.       Данила присел на небольшую лавочку рядом с оградкой, помолчал, глядя в серое небо.

***

      Детский дом г. Санкт-Петербурга.       Ксюша сидела с краю стола и черпала ложкой кашу с масляной жижей сверху. Она сделала глоток чая и отодвинула стакан, когда рядом подсели трое парней. Одного из них девочка знала, это был Сашка Ермилов, на два класса старше нее. Двоих же его сообщников она видела впервые.       — Земцова, ты смелая, что ли, сильно? — пробасил Саша. — Давно лица не раскрашивали?       — Кажется, я не давала для этого повода, — ответила Ксения как можно спокойнее, не совсем понимая, к чему он клонит.       — Ошибаешься, — ответил другой. — Пойдем-пойдем, потом кашу доешь, силы все равно не прибавится.       Ксюша обернулась по сторонам. Воспитанники лениво черпали ложками под присмотром надзирательниц, никому не было дела до крайнего столика у двери. Земцова медленно встала и поплелась вслед за парнями в сторону пустующей спальни.       Комната девочек не отличалась от числа других, таких же уныло-штампованных спален детского дома. Высокие деревянные окна, серо-зеленые обои с незамысловатым рисунком, кровати, стоящие на расстоянии метра друг от друга, маленькие, со скрипящими дверцами тумбочки, хранящие вещи личного обихода.       — Открывай, — кивнул Ермилов на тумбочку Ксюши.       — Зачем? — нахмурилась девочка.       — Открывай, сказал.       — Трусы мои заценить хочешь? — усмехнулась она, открыв дверцу.       — Доставай оттуда все.       На кровать послушно легло почти все содержимое. Когда Ксюша потянулась за оставшимися вещами, ее словно прошибло током.       В самом углу тумбы стоял маленький пластиковый контейнер из-под какой-то ерунды. Земцова положила его на кровать поверх одежды, пытаясь перебороть в себе внезапно возникшее волнение вперемешку с паршивым предчувствием. Уж точно не пряники ей там подкинули.       — А это что?       — Откуда мне знать, открой и посмотри, — прозвучало резче, чем задумывалось.       Содержимое заставило девочку ужаснуться: золотые цепочки, часы, кольца, серебряные браслеты… Страх сильнее сжал сердце в скользкий кулак, который Земцова никак не могла разжать, как ни старалась.       — Что это, я тебя спрашиваю?! — юноша начал терять терпение. — Думаешь, свистанула у меня золотишко и все, на побег накопила? Слушай сюда, дрянь, — Ермилов схватил ее за шею. — Если ты кому-то ляпнешь, что нашла у меня это, я тебя урою.       — Тронешь меня — я тебе так всеку, хер твой на пол упадет, — выпалила Ксения, высвобождаясь из цепкой хватки. — Я тебе слово даю, я не брала.       — В зад себе его засунь. За мной пошли быстро, — Саша ее не слушал. Он вложил золото в карман и поволок девочку за локоть, кивнув еще двоим идти следом.       — Отвали, я никуда с тобой не пойду! — запротестовала Ксюша, но без толку.       Они остановились в заброшенном крыле — длинном коридоре в темно-зеленой облезлой краске, подсвечивающейся желтыми лампами.       — Вроде умная, а так тупо попалась, — вкрадчивый голос Ермилова вспорол натянутую тишину. — Ну и как ты узнала, что у меня заначка?       — Я не брала, повторяю для особо одаренных. Крыть мне нечем, но это так.       — Не гони! — голос парня ожесточился, сложившаяся ситуация не на шутку раздражала его.       — Не ори! — повысила голос Ксения, сверля Сашку голубыми глазами.       Внезапно Земцова зажмурилась, сжала кулаки, пытаясь перетерпеть жгучую боль на правой щеке, а затем не выдержала и зарядила парнишке прямо в нос. Рука главаря снова приложилась на лицо Ксюши. Она со всей силы пнула его в ответ. Тот отшатнулся и с бешенством глянул девочке в глаза.       Теперь уже ничего не спасет. Ксюша подумала воспользоваться моментом и убежать, но двое товарищей Сашки, высокие, спортивно сложенные, бездействующие до сих пор, возвышались за ней, отрезая путь к побегу.       Один с силой швырнул девчонку на пол. Тут же сильный удар в ребра заставил согнуться пополам, вызвав крик боли. Удары сыпались словно из рога изобилия. Земцова до крови закусила губу, ощущая, как безжалостные руки оставляют отметины на теле и зажмурила глаза, задыхаясь…       Ксюша лежала у стены на холодном полу, поджав к животу колени. Она не знала, сколько продолжались глухие удары, служившие упоительной местью. Когда трое парней ушли, горло сдавил ком, и она затряслась в отчаянном плаче и непрекращающихся всхлипах, болью отдававшихся в грудной клетке. Обессиленная, униженная, жалкая.       Пять гребаных лет в детдоме, неудачные попытки бежать говорили смириться с одиночеством и принять собственное бессилие и ненужность. Слезы невыносимой боли скатывались по щекам, а в голове набатом звучала только одна мысль: вырваться из этого ада куда угодно.

***

      Фонарик чуть мерцал в ночи — пальчиковые батарейки потихоньку садились, — но это не останавливало азартных ребят. На кону стояли хорошие, по их меркам, деньги. Девятку крыл валет червей, подкидного вальта — король, а сверху — козырный туз. Ксюша довольно ухмыльнулась, выкинула последнюю карту и вышла из игры первой, забирая тем самым верхушку поставленной суммы.       — Земцова, везучая сучка, —хмурила брови Астахова, отбиваясь от карт оппонента.       — Удачи, — без издевки произнесла Ксюша, поднялась с пола и пошла в кровать. Не нужно привлекать к себе много внимания перед таким ответственным делом.       Все тело ломило от боли. Ребра болели, когда Ксюша делала вдох, на теле было много синяков, правая рука противно ныла от растяжения. Земцова надеялась, что через пару дней ссадины не будут так сильно выделяться на бледной коже. Переодевшись в сорочку, Ксюша положила одежду под подушку, спрятала деньги, чтобы не украли. Она накрылась одеялом и сделала вид, что заснула, хотя отчетливо слышала язвительные смешки, шушуканье девчонок и матерки проигравшего в карты все деньги.       Наконец, фонарик потух, исчерпав заряд батареи, и все сидящие на полу заняли места на своих койках. Только мерное тиканье часов над дверью нарушало тишину комнаты.       Ксюша ждала, ни на секунду не смыкая глаз. Она четко решила, что сегодня ночью покинет детдом раз и навсегда. Но тревога, что охватывала ее сердце, не отступала. Пугал не столько тот факт, что могут словить, снова вернуть обратно, сколько осознание, что бежать, по сути, некуда. Нет тыла. Она одна.       Ксюша даже не помнила адреса, где они жили до того дня, когда ее забрали из семьи. Ребята, что пытались найти своих родственников, часто говорили, что не стоит искать родителей — будет только разочарование. Ведь если бы они хотели общаться со своими отпрысками, то давно бы уже это сделали.       Но, несмотря на рассказы детдомовцев, девочка часто вспоминала мать, женщину с нежными руками, темно-каштановыми волосами и теплым взглядом. От нее у Ксюши сохранилась лишь пластинка в черном пакете, которую Светлана всунула в руки девятилетней дочки, целуя ее в лоб и задыхаясь слезами, пока женщина в форме читала данные, указанные в свидетельстве о рождении.       — Земцова Ксения Даниловна, значит, — она нахмурилась. — Отчество есть, а данные об отце отсутствуют. Муж ваш не отец ребенка, что ли?       — Нет, — лепетала Света, прижимая к себе маленькую Ксюшу, которая молча плакала, вцепившись маленькими пальчиками в рубашку матери. — Фамилия моя, девичья.       — Жалобы от соседей, алкогольный притон вашего мужа, отсутствие постоянного места работы, — сурово перечисляла работница опеки, — Ребенок живет в ужасных условиях, на теле девочки видны следы побоев. Суд отнимает у вас дочь, Светлана Викторовна, и точно подумает о лишении вас родительских прав.       Потом Ксюша помнила только ладони женщины, отнявшие ее от Светланы, и саму мать, рыдающую на деревянном полу комнаты в коммуналке.       Часы показывали ровно три ночи.       План побега Земцова продумала до мелочей, учтя прошлые промахи, из-за которых ей приходилось вернуться. Ксюша приподнялась на локтях и осмотрела койки, по размеренному сопению она убедилась, что все спят. Стараясь не шуметь скрипучим матрасом, девочка встала на холодный пол босыми ногами и, прихватив приготовленную одежду, накопленные деньги и паспорт, направилась к двери, неслышно ступая по половицам. В коридоре было пусто. В ночь с субботы на воскресенье надзирательниц не было, за крылом наблюдал лишь охранник, который сейчас наверняка дремал в кресле на посту.       Тихо, как мышка, Ксюша прошмыгнула в туалет. Наспех переодевшись в кабинке в голубой свитер, потертые джинсы и носки, она вышла и бесшумно направилась к заброшенному крылу, где располагался черный ход, служивший когда-то одним из выходов в случае эвакуации. Теперь этот выход был Ксюшиным спасением.       Тусклый свет ламп, светивших из-под пыльных плафонов, накладывал мутные тени на заброшенное крыло. Позади послышался звук чьих-то шагов. Не оборачиваясь, Земцова продолжила идти, а когда шум стал следовать за ней, свернула влево и замерла за стенкой. Шаги затихли и через несколько секунд раздались в обратном направлении.       Облегченно выдохнув, девочка бросила решительный взгляд на дверь экстренного выхода. Массивный навес был сломан, и это вновь сыграло Ксюше на руку.        Она выскользнула на улицу и плавно прикрыла железную дверь, молясь, чтобы та не скрипнула, и, задрожав от холода, принялась быстро раскапывать спрятанный в сугробе пакет, где были куртка, шапка и обувь. Девочка спешно переложила деньги и паспорт во внутренний карман куртки, где лежал диск, и быстрым шагом направилась к забору. Страх быть замеченной одолевал ее, но непонятно откуда взявшаяся уверенность в том, что она делает, придавала ей сил. Спрыгнув с забора в мягкий сугроб, Земцова побежала через небольшой лес к дороге, ощущая себя астронавтом, вышедшим в открытый космос.       Происходящее казалось сном. Будто не она убегала из пристанища, которое за пять долгих лет так и не стало для нее родным. Ноги были по колено в снегу, дыхание сбивалось, отдаваясь глухой болью в грудную клетку, но девчонка упрямо бежала прямо к видневшейся дороге. Под толстым слоем снега было не видно выступавших на землю корней деревьев. Ксюша запнулась об один из них и с размаху упала на землю, но вместо того, чтобы морщиться от боли в ребрах, улыбалась, смотря на заметенную дорогу, манившую ее такой желанной свободой.       Вдали засверкали круглые желтые фары. Входные двери открылись, впуская подбежавшую девочку.       — Школьный, — она протянула мелочь тучной кондукторше с увесистой сумкой на бедре.       — Удостоверение школьника? — сурово произнесла женщина, но, окинув взглядом невысокую худую четырнадцатилетнюю фигурку, молча выдала билет.       Ксюша заняла место у окна. В теплом автобусе народу в пять утра почти не было, лишь какой-то дедушка в меховой шапке, читающий газету, и еще несколько человек, держащих путь на работу.       Земцова коснулась ладонью ледяной корки на окне, и, растопив ее, посмотрела на окрестности серого, еще спящего Петербурга.       Куда идти, бежать? Ксюша не знала. Она впервые за целую вечность видела мир, не ограниченный воротами детского дома, кругом безучастных чужих лиц, серыми стенами комнат, разбитыми качелями, непрокрашенными турниками. Мир, где можно почувствовать себя счастливой, где с каждым днем не тлеет надежда, что за тобой вернутся.       «Большая Разночинная улица», — раздался эхом металлический голос, когда девочка сомкнула веки, оперевшись лбом на холодное стекло.

***

      — Совсем молодежь охренела, — недовольный голос откуда-то сверху заставил Ксюшу встрепенуться. Над ней возвышалась немолодая женщина в тяжелой меховой шубе, ее коричневая сумка находилась в паре сантиметров от лица Земцовой. — Место уступить не хочешь, нет?       Ксюша встала, и женщина заняла сидение, с облегченным вздохом поставив сумку себе на колени. Автобус направлялся к центру города, салон был полон людей, которые старались удобнее расположиться в толпе. Ксюша повернулась к окну и присмотрелась: дома, огромные дома, цветные вывески, которые светили уже не так ярко, благодаря поднявшемуся солнцу.       — Простите, — обратилась Ксюша к той же самой женщине, — подскажите, пожалуйста, какая следующая остановка?       — Вот молодежь глупая пошла, — посыпалось недовольство вместо ответа. — Кроме телефонов своих не видите ничего. Невский проспект это.       — Спасибо, — Земцова примкнула к людям у выхода.       Когда двери позади закрылись, Ксюша сложила руки в карманы куртки и, оглядевшись, поспешила слиться с толпой, чтобы не привлекать к себе внимания. Она смотрела на крыши высоченных построек, приподняв голову, читала незнакомые адреса на углах магазинов и домов, понятия не имея, какой выбрать дальнейший план действий. Согревая руки дыханием, Ксюша словила себя на горькой мысли: «Лучше было бы убегать летом и через годик, когда сдала бы экзамены для поступления в колледж, получила бы небольшую комнату с тараканами в общежитии». Но факт оставался фактом — еще целый год в детском доме был бы просто невыносим. Поэтому у Земцовой не было и тени сомнения в принятом решении. Главное, не паниковать, не попадаться ментам и особо не взаимодействовать с прохожими. Надо успеть уехать из Питера, пока не начались поиски. Неважно, куда. Может, Тюмень, может, Старый Оскол, а может, серый Омск с его нефтезаводом. А там уж — как пойдет.       С неба падал снег. Смахнув мелкие снежинки с темных ресниц, Ксюша шла прямо по арочному мосту через реку Фонтанку. Мост, если Земцовой не изменяла память, назывался Аничковым. Вокруг спешили люди. Сзади послышался шум, вперед девочки пробежали двое подростков, по пути хватая с ограждений моста снег, и, задиристо смеясь, кидали его друг в друга.       В голову продолжали лезть воспоминания. Ксюше было интересно, кем был ее отец, как он выглядел. При вопросах о нем Светлана заметно нервничала и просила не начинать эту тему.       — Папа бы никогда не ударил тебя, — тишину, едва нарушаемую тиканьем часов на комоде, разорвал детский голос.       Когда Павел Евграфович в очередной раз избил Свету, Ксюша присела рядом с ней на пол и прижалась щекой к ее предплечью.       Слезы вновь побежали по щекам женщины. Она подняла на дочь глаза и твердо отрезала:       — Твой папа — бандит, ясно? Нам не было бы с ним лучше. И хватит уже постоянно спрашивать о нем.       — А я люблю его.       — Ты его даже ни разу не видела, прекрати, — Света стерла кровь с разбитой губы, удивляясь наивной искренности и настойчивости дочери. — И не увидишь.       — Все равно люблю. Он — мой папа.       Погруженная в свои мысли, Ксюша начала искать в проходящих мимо мужчинах черты, похожие на ее собственные. Поняв, что идея эта нелепа, как и желание найти мать, и уже походит на определенную степень отчаяния, Ксюша уверенно свернула в сторону Загородного проспекта и накинула капюшон, проходя мимо полицейской машины. Земцова слышала от уже сбегавших ранее ребят, что в Питере очень удобно устроена ветка вокзалов: по крайней мере три из них находятся в Центральной части. Уже скоро она должна была подойти к какому-нибудь из них. Московский, Витебский, Балтийский — абсолютно неважно. Противно заныло в животе — очень хотелось есть, но каждая накопленная на билет копеечка была дорога. Поэтому пришлось обходить заведения с изображениями аппетитных булочных изделий.       Ксюша остановилась на светофоре возле Введенского сада, прямо напротив Витебского вокзала, очень обрадовавшись, что Питер и небольшое знание карты города не подвели ее.       До зеленого на пешеходном переходе оставалось около минуты. Несколько человек стояло позади, но внимание Ксюши привлек маленький мальчик в темно-синей куртке, который, оглядываясь по сторонам, подбежал к самому краю дороги. Взгляд мальчика зацепился за силуэты высокого мужчины и женщины в стильной шубке, торопливо идущих в сторону привокзальной парковки.       — Мам! — окликнул он, но крик заглушили проезжавшие мимо машины. — Папа!       Шумные улицы, тесные города,       Воздух, заряженный дымом.       Небо обуглится, скроются в никуда       Люди, бегущие мимо.       Ты не услышишь крика о помощи —       Время в большой цене.       Стены огней сдавят виски сильней…       Ксюша не могла восстановить в деталях тот момент, когда ребенок, отчаявшись, ринулся на красный свет прямо под колеса серебристой БМВ. Тормоза жалобно завизжали в попытке остановить автомобиль на дорожном гололеде, пока Земцова, не помня себя от ужаса и накатившего страха, успела с силой оттолкнуть перепуганного мальчонку на тротуар. Пальцы вцепились в рукава его куртки. Вдвоем они лежали на земле, тяжело дыша, смотрели в серое небо и пытались прийти в себя от произошедшего.