Анхель приходит на День Благодарения, перед Рождеством и в годовщину, год за годом. Словно подчёркивая, что ему больше не с кем провести эти дни. Словно издеваясь, не даёт забыть. Да и можно ли это забыть?
Его же интересует только один вопрос.
— Как она?
— У неё всё хорошо, — бывший детектив усмехается и откидывается на привинченом к полу стуле, — Е2-Е4.
Перед ними нет доски, но он давно научил Анхеля визуализировать игровое поле. Когда не хватает времени закончить партию, они прерывается почти на полгода, продолжая с того места, откуда начали. Сегодня он выигрывает партию, Анхель фыркает и уходит. Чувствует ли он свое превосходство? Или ощущает себя таким же беспомощным?
Первый раз она приходит через несколько лет, в канун Рождества.
Он удивлен, растроган. Он пытается с ней поговорить, но в ответ не слышит ни слова. Замирает, пытаясь понять, что происходит. В её глазах он видит холод злости и понимает, что она винит его. Это не дружеский визит. Она пришла его добить. В ее руках блестит кулон, болтающийся на цепочке.
Больше всего на свете ему хочется ее обнять и успокоить, или успокоиться самому, но руки в браслетах удерживает цепь под столом. Он говорит, пытается говорить, но она, кажется, и не слушает вовсе. Её руки немного нервно перебирают страницы свернутой вдвое газеты, трепят кончик туго заплетенной косы. Через двадцать отведенных им минут она наконец смотрит ему в глаза, протягивает газету. Надевает на шею цепочку и говорит таким знакомым и родным голосом.
— Найроби и Палермо.
Визит окончен. Он сводит брови, не совсем понимая, что она имела ввиду. Разворачивает протянутую газету, успевая до возвращения в камеру прочитать выделенную красным маркером заметку на третьей полосе. Цезарь Гандия, скончался от передозировки наркотиков. В небольшой статье приводится описание его жизни, никак не указывающее на пагубные пристрастия.
Он не связывает эти события — её визит и его смерть. По крайней мере, сознательно. Когда эти мысли начинают его преследовать, он старательно отгоняет их. Это невозможно. Это за гранью разумного.
Гандия застрелил их обоих. А теперь он мёртв. Совпадение, говорит голос разума.
Время тянется, и он ловит себя на мысли, что ждёт визита детектива. Тот ведёт себя также как и всегда, и он не решается спросить. Задаёт лишь обычный вопрос.
— Как она?
— У неё все хорошо, — дежурно отвечает детектив, но что-то неуловимо меняется в его мимике.
— Ты врешь, — усмехается он, откидываясь на стуле.
— Она переехала. Я давно её не видел.
Второй раз она появляется на годовщину. Этот день он ненавидит, но не сейчас. Он рад этой возможности. Снова тянутся бессмысленные минуты молчания, и она опять крутит в руках свою подвеску. Металлический цветок со слегка заостренными концами.
— Кто? — он чувствует, как пульсируют вены на висках. Во рту пересыхает, когда он осознает, из чего сделан её кулон, — кто? — безнадёжно повторяет он свой вопрос.
Она поправляет упавшую на глаза чёлку и протягивает свежий выпуск. Короткое каре ей не идёт. Он ловит её взгляд, злой, холодный и чужой. Родное лицо искажено гримасой отвращения.
— Рио и Токио.
Полковник Тамайо повешен в камере-одиночке. Следствие прекращено, причиной смерти названо самоубийство.
Он кричит что-то ей вслед, после чего пару дней проводит в изоляторе и пропускает визит детектива. Он пишет ей письмо, но не решается отправить. Оплачивает телефонный звонок, но она не берет трубку. Сменила, конечно давно сменила, но он злится, понимая что не сможет до неё достучаться.
Анхель приходит перед Рождеством. Он плохо выглядит, словно давно не высыпался или заболел.
— Не смотри так. Е2-Е4.
— Как она?
— Я не видел её с прошлого года, — не скрывает детектив.
— Найди её, — глядя в упор просит он.
— Она приходила? — Анхель знает ответ на этот вопрос, но все равно задаёт, — сказала что-то?
Он качает головой.
— У неё есть деньги? — не унимается детектив, — ты что-то оставил для неё?
— Твой ход, Анхель. Тебе решать.
Она приходит через день после Рождества. Он не поднимает глаз, монотонно произнося одно и тоже. Остановись. Она позвякивает своей подвеской и кладёт на стол очередную газету.
Он вглядывается в её аккуратные пальцы, нервно барабанящие по столу и разворачивает газету.
— Денвер и Стокгольм.
Некролог на последней странице. Прието был стар и слишком давно отошёл от дел. Сердечный приступ.
— Что ты хочешь?
Она замирает, заинтересовано глядя ему в глаза. Зрачки расширены, уголки губ взлетают вверх. Она качает головой, отчего забавно трясутся завитые мелкими кудрями отросшие волосы.
Детектив приходит на годовщину. У него серые губы, и от него пахнет каким-то резким лекарством.
— Нервы ни к черту, — комментирует свое состояние Анхель.
— Как она?
Но детектив лишь качает головой.
— Меня вызывали… Допросом я это не назову, но это был не светский визит. Её ищут. Викуньо в том числе. Скажи, чтобы не приходила к тебе, им известно, что она навещает тебя.
Знает она это или нет, но он напрасно ждёт, что она придёт после Рождества. Проходит годовщина, а затем и День Благодарения. И когда она наконец приходит, он вспоминает, что сегодня у него день рождения. Более того — юбилей. Она ставит перед ним маффин и кладёт свежий выпуск. Он торопливо разворачивает газету, на центральном развороте Суарес. История погибшего при исполнении героя.
— Богота, Хельсинки, — тихо говорит она, надвигая тонкую шапку почти на глаза.
— Не стоит, — просит он, но она качает головой. Уходит, не дождавшись окончания отведенного им времени.
— Тебя ищут, — говорит он ей вслед. Она не оборачиваясь показывает неприличный жест.
Последний раз она навещает его в канун Нового года. На её лице блуждает лёгкая улыбка, а глаза с едва заметными точками зрачков лихорадочно блестят.
Её куртку украшает ворот из лисьего меха. Он понимает, что она скажет. Закрывает глаза и слышит её голос.
— Лиссабон.
Прошло много времени. Но времени никогда не будет достаточно. Она собирает волосы в пучок, скручивает таким знакомым движением, но, словно опомнившись, опускает руки. Волосы рассыпаются по плечам.
— Как ты мог? И как ты можешь? — без особого упрёка задаёт она вопрос, не слишком желая услышать ответ на него.
Когда заканчивается время, она встаёт, наклоняется, целуя его в лоб, оставляя лёгкий шлейф знакомых до соплей духов, газету и свою подвеску на столе.
— Ничего, — он слышит эту до боли знакомую интонацию, — ничего. Я сделала это за тебя, — она уходит, а он разворачивает газету.
На первой полосе. Главный комиссар Алисия Сьерра погибла в перестрелке с террористами, захватившими Национальный Банк Испании.
Была ранена из снайперской винтовки запрещённой к использованию пулей со смещенным центром тяжести, скончалась на месте от потери крови.
Он разглядывает кулон, который сделан из «цветка смерти», экспансивной пули, убившей её мать.
Когда к нему приходит Анхель, он чувствует жалость. Мужчина скверно выглядит.
— Она к тебе приходила.
— Это ведь не вопрос? — усмехается он.
— Что она тебе сказала?
— Ничего. Принесла газету.
— Она намекала? Её ищут, — детектив наклоняется к столу, — была попытка ограбления Банка Испании. Они сдались после того, как…
— После того, как снайпер пристрелил суку.
— Скажи, где её найти. Ты должен. Хотя бы в память о Ракель…
— Заткнись, — рычит он, звякая цепью, — и уходи. Я понятия не имею, где Паула. Она лишь приносила мне свежие газеты. Сколько они тебе пообещали за информацию?
Детектив шумно выдыхает, картинно прижимая ладонь к груди.
— Тебя ведь отстранили тогда? Как и её отца.
— Хочешь сказать, повезло?
— Хочу сказать, что ты тоже должен, Анхель. Хотя бы в память о Ракель, — усмехается он, — бросай пить. Сердце не выдержит.
— Уже. Мне дают не больше года, — детектив сводит брови, — не понимаю, что она в тебе нашла? Ты никогда не был её достоин.
— Заткнись, — он не понимает, чем вызвана такая реакция.
— Ракель должна была посадить тебя. И все было бы иначе. Ты убил её.
— Уходи, — рычит он, звякая цепью.
— То, что пуля была выпущена по приказу Сьерры — не важно. Ты втянул её. Ты виноват в её смерти.
Он дергается, ломая большой палец на левой руке и освобождаясь от наручников. Его оттаскивают от детектива два охранника. Анхель зажимает помятый нос ладонью. И… улыбается?
***
Изолятор расположен на нижнем этаже, комната два на два без окна. Он лежит на койке, когда всем телом ощущает лёгкий толчок. Землетрясение? Здесь? Ещё один толчок — побелка сыпется с потолка. Следующий толчок сильнее предыдущих, он подскакивает, забираясь под койку — и вовремя, на пол в полуметре от него падает здоровенный кусок штукатурки. Он слышит шум сирены и вздрагивает. От грохота закладывает уши. Он неосознанно сжимается, закрывая голову руками, когда что-то — кто-то — вытаскивает его за ноги из-под койки.
В стене напротив двери зияет широкий разлом.
— Идём, Профессор! — он узнает Марселя по голосу, берётся за протянутую руку, поднимается и двигается следом.
***
Он с удовольствием моется и переодевается в подготовленные для него вещи. Когда выходит из душа, видит улыбающегося Марселя.
— Как же я рад вас видеть! — он прижимает Профессора к себе, похлопывая по плечу.
— Скажи, что это ты. Скажи, что это твоя идея, — стонет Профессор.
— Господь с вами. Идея вашей падчерицы, Профессор. Сеньорита весьма изобретательна.
Она ждёт его на кухне. Кивает на стул напротив себя, ставит перед ним тарелку с тортильей.
Он благодарит и ест медленно, осознавая, что после трапезы предстоит непростой разговор. Паула разглядывает свои руки.
— Вкусно? — спрашивает она.
Он кивает. Потом говорит вслух:
— Да, спасибо.
— Я так и не научилась делать что-то сложнее омлета, — усмехается девушка, глядя ему в глаза. Он снова видит суженные до точек зрачки.
— Спасибо, — повторяет Профессор ещё раз, отодвигая тарелку. Тишина угнетает. Он, кажется понимает, для чего это было, — твой кулон… Прости, я не смогу его вернуть.
— Не страшно. Он мне больше не нужен.
— Паула, — говорит он и на мгновенье видит её улыбку, — можешь выполнить моё желание? Расскажи мне.
— Что рассказать, Профессор? — издевается она, — про то, как сложно расти с отцом-абъюзером, когда тебе никто не верит? Тебя когда-нибудь били без причины? Или рассказать, как в меня тыкали пальцем каждый год, когда вспоминали подробности ограбления Банка Испании? О рождественских ужинах за одним столом с королевой сук, коллегой моего отца? Или, может, ты хочешь знать, как меня отчислили из полицейской академии под благовидным предлогом? А, лучше расскажу про то, как развалилась мои первые отношения, потому что я не смогла себя пересилить и позволить прикоснуться к своему телу? Или тебе интересно, какие препараты я принимаю, чтобы заснуть и не видеть снов?
— Паула, — шепчет он, поднимаясь. Делает шаг к ней, наблюдая за реакцией. Ещё один. Кладёт руку ей на плечо, готовый к чему угодно.
— Я думала, будет легче, — устало шепчет она, — я думала, что если отомстить — мне станет легче…
— Легче не станет, — жёстко отвечает он. Садится рядом, заглядывая в глаза, — если я тоже в твоём списке — избавь меня от прелюдий.
Она смотрит непонимающе, сводит брови.
— Ты… Решил, что я хочу тебя убить? Это не так, Профессор, — её лицо приобретает знакомые мягкие черты, — Серхио, ты думаешь, что я все это устроила… — она улыбается, закрывая глаза ладонью, — ты все это время думал, что я тебя наказываю?
— Это ты подговорила Анхеля?
— Конечно. Мужик так и не отпустил свою призрачную любовь к маме. Честно говоря, мне кажется, даже пытался подкатывать ко мне. Надеюсь, с тобой у нас не будет таких проблем?
Профессор недоуменно смотрит на неё.
— У Марселя семья, Профессор. Двое пацанов растут. Он и так достаточно долго был моими руками. Я не смогу просить его о большем. А одна я свихнусь. Думаю, ты понимаешь. Улетаем вечером.
— Куда?
— А куда бы ты хотел, Профессор?
Времени прошло много. Но времени никогда не будет достаточно.
Как объяснить, что уже ничего не хочешь?
Ты должен ей, хотя бы в память о Ракель.
Е2-Е4, Профессор. 
