***
Я долго плакала в своей комнате, даже пропустив ужин. За окнами давно наступили сумерки, и, мучимая сильнейшей головной болью, я все же встаю, чтобы выпить воды. Слуга, наполнивший мой кубок, видел моё состояние и поинтересовался, может ли он помочь. Я лишь покачала головой, выпила содержимое бокала и, подумав, забрала в комнату весь кувшин. Время шло, фрукты, принесенные слугами, кончились, поэтому я решила ложиться спать. Я думаю о том, что сегодня произошло, и снова начинаю нервничать. Ахиллесу лучше не попадаться мне на глаза завтра, иначе день снова будет испорчен. Пока я думаю о том, как попросить маму на время отстранить моего телохранителя от работы, а может, и вовсе заменить на кого-то другого, за моей спиной раздается шорох и тяжелые шаги. Я замираю под одеялом и делаю вид, что сплю, но из-под приопущенных ресниц наблюдаю за вошедшим. Из-за темноты мне не видно его лица, но в воздухе завитал сладчайший запах цветов. Странно, в нашем саду нет цветов с таким ароматом... Я пытаюсь понять, что же мне делать дальше, вслушиваясь в шаги незванного гостя, обходящего кровать. Боясь пошевелиться я зажмуриваюсь и едва не вскрикиваю, когда грубая и горячая ладонь нежно проходится по моим волосам и трепетно, будто прикасаясь к величайшему сокровищу, гладит мою щёку. Букет оставляют на моей кровати так, чтобы он был первым, что я увижу при пробуждении. Я слышу шорох и понимаю, что рядом положили ещё и записку, и с нетерпением жду, пока человек уйдёт, но он садится рядом, и буквально кожей можно было ощутить пристальный взгляд, направленный на меня. — Елена... Я знаю, что ты не спишь. Я вздрагиваю, услышав голос Ахиллеса, и виновато открываю глаза. Мужчина слегка нависает надо мной и убирает разметавшиеся по моему лицу и подушке волосы, а я задерживаю дыхание, чтобы не ахнуть от удивления. Дождавшись, пока он закончит, я сажусь и с недоумением разглядываю освещённый луной силуэт мужчины. — Зачем ты пришёл? — я вкладываю в эти слова всё своё недовольство и высокомерие, буквально ощущая боль, которую причиняю этим Ахиллесу. Он мнётся и отворачивается, собираясь с мыслями, и я решаю в этот раз подождать, пока он созреет. Пока телохранитель нервно сопел на краю кровати я потянулась к письму, которое он оставил, и распечатываю скреплённый воском прямоугольник. Повернувшись так, чтобы луна осветила листок, так как зажигать свечи мне не хотелось, я начала читать. Блеклый свет охватил неуклюже нацарапанные буквы, заполнившие небольшой листок: "Елена! Мне совестно, что я довёл тебя до слёз. Весь день и вечер вид твоих заплаканных глаз не давал мне покоя. Ты сказала, что хочешь защищать меня, что я тебе дорог... Мне трудно понять, что я чувствую на этот счёт, но, услышав эти слова, я ощутил тепло, которое никогда не надеялся ощутить. Это испугало меня, поэтому я не смог сразу ответить. Я не очень хорош в болтовне или письмах, как этот напыщенный идиот, мне трудно записать свои мысли или сказать о них открыто, как он делает каждый раз, когда тебя видит. Думаю, я понимаю теперь, почему он так одержим тобой. Потому что только сейчас осознал, насколько давно стрела Эроса пронзила моё сердце. Я посмел принять твои слова за желаемое, за то, что ты чувствуешь ко мне привязанность столь же сильную, как моя к тебеТвой верный Ахиллес"
К концу письма я уже не сдерживала слёзы. Как глупо было с моей стороны обвинять его в безразличии! Ахиллес едва ли не единственный человек, который так трепетно обо мне заботится, и все это время он испытывал ко мне далеко не дружеские чувства... Я думала лишь о себе. Это я была к нему безразличной! Прижимая листок к груди я всхлипываю. Ахиллес вздрагивает и, наконец, обращает внимание на меня и письмо. Он почему-то решает, что его письмо ранило меня, а потому тянет к нему руку, чтобы разорвать, но я яростно мотаю головой и прячу листок в карман. — Прости меня... Я не должна была так себя вести. Ты правда очень, очень мне дорог, я уже не представляю свою жизнь без тебя. Я придвигаюсь ближе к мужчине, утопая в подушках. Он с удивлением наблюдает за мной и испуганно охает, когда за ворот плаща я притягиваю его ближе, заставляя наклониться, и крепко обнимаю, со всей силы прижимаясь к широкой груди и утыкаясь носом в мускулистую, крепкую шею. Его тело быстро нагревается от прилившей крови, но я расплываюсь в улыбке, когда огромные руки нежно сжимают меня в ответ. — Знаешь... — отстранившись, я пристально вглядываюсь в его глаза. Ахиллес молча, с интересом ждёт, когда я продолжу, — ...стрела Эроса пронзила не тебя одного. — Кто он?..— как-то подавленно произносит мой телохранитель, его объятия ослабевают, и я изо всех сил хватаюсь за ремни его ножен, чтобы не оказаться на кровати. До меня доходит: Ахиллес решил, что я отвергаю его чувства, так как люблю другого. Едва сдерживая смех я решаю подыграть, подразнить его за то, что он так долго дразнил меня. — К сожалению, да, — я корчу грустную гримасу, пряча улыбку от всё более хмурого мужчины, — Ты точно хочешь узнать, кто он? Выдерживаю момент, пока Ахиллес кивает, а после, соскользнув с него, роюсь под одной из подушек, выуживая деревянный, приятный на ощупь овал. Ахиллес неуверенно принимает его из моих рук и всматривается. Прикусив губу я жду, пока он поймёт, и, наконец, улыбка появляется на смуглом, точёном лице. Мужчина со смешком откладывает моё зеркало и притягивает меня к себе, уже более пылко обнимая меня и запуская пальцы в мои растрепавшиеся волосы. Горячие губы трепетно прикасаются к моему виску и я хихикаю, обхватывая его шею. Он глубоко вздыхает, а я краснею от пробежавших по моей коже мурашек. — Елена... — он шепчет возле моего уха три самых приятных слова, заставляя меня отстраниться, обхватить его лицо ладонями и прижаться к его губам своими. Губы Ахиллеса сухие, невыносимо горячие. А еще он совсем не умеет целоваться... Как и я, к слову, но мы очень скоро научимся. Вместе.