Люблю. Жду. Скучаю.

— Эй, Рори! — кричит Фрисса Кусланд и шмыгает носом. Её «р» скорее похоже на «л», а кровь из разбитого носа мешается с соплями. Но настроена девочка решительно. — Да, миледи?.. Его «р» звучит более убедительно, совсем по-взрослому. Но сейчас Фрисса слишком занята, чтобы завидовать. Она оглядывается и переходит на заговорщицкий шёпот: — А мабали отца плавда ощенилась? — Ага! В смысле: «Ага, миледи». — Вот генлок! — в точности как Фергюс, ругается она. — Так и знала, что обманывают! И ключи не дают... будто я маленькая. Стой, у тебя же есть ключи от псален! Им семь, и это их первое совместное приключение.

***

— Эй, Роланд! — шепчет юная Фрисса. — Да, миледи? — с такими же горящими глазами отзывается сын банна. — Они ушли. Давай! Им четырнадцать, их взяли в Денерим. Они идут кутить! ...Тейрн Брайс поймает ребят через пять минут, и вместо глаз у них ещё долго будут гореть уши.

***

— Эй, Гилмор, — надменно окликает Фрисса. — Ты на кухню? Пришли слуг, чтобы почистили мою броню. Она подлинная аристократка, от аккуратной косы до платья без малейшей складочки. — Да, миледи, — кивает Роланд, и слова дочери тейрна не звучат для него обидно. Им шестнадцать, и они уже совсем взрослые. Слишком взрослые, чтобы забыть о сословных различиях.

***

— Эй, сэр Гилмор, — чопорно тянет Фрисса. — Да, миледи? — не оборачиваясь, отвечает рыцарь. — Ты слишком долго возишься. Заканчивай, — приказывает дворянка. Она безуспешно пытается скрыть улыбку, а Роланд начинает убираться в два раза быстрее. Им восемнадцать. Они влюблены слишком сильно, чтобы помнить о различиях, но понимают, что другим лучше не знать об этом.

***

— Эй, Гилмор, — неуверенно зовёт Кусланд ночью. Темно в саду, себя едва видишь. Но свечу зажигать нельзя. — Да, миледи? — хрипло откликается рыцарь, и девушка облегчённо вздыхает. Это будет их лучшее совместное приключение.

***

— Эй, Роланд! — отчаянно кричит Фрисса на пороге залы, и этот крик выражает всё, что она не успевает сказать. Гилмор с трудом удерживает ворота от ударов солдат Хоу. Он понимает всё, что вошло в это «Эй!», и прощально улыбается. Им двадцать, и они ещё не знают, что переживут эту ночь.

***

— Эй, Рори, — нежно произносит Фрисса. Она сидит в пыточной камере эрла Хоу. Перед ней — обезображенный труп лучшего друга, любимого человека, несостоявшегося жениха. Ей по-прежнему двадцать, но всё её лицо покрыто шрамами, а душа, кажется, только что умерла.