Двадцать девятое марта

Двадцать девятое марта. По улицам ручейками сбегает талый снег, звенит весенняя капель, первые цветы пробиваются, а Рудик совсем скоро предстанет пред судом ордалий. И будто бы ничего не произошло. Нет, умом Лютов понимает, что в этом, собственно, и правда, нет ничего особого, только никак не может отвязаться от назойливых глупых мыслей. И даже если она там выживет, её рассудок окончательно помутится. Рудик просто станет очередной сумасшедшей. Одной из тех, что глядят в лицо своими испуганными глазами, шепчут быстро да неразборчиво и ежесекундно к чему-то прислушиваются, трясясь в мелком ознобе. Сделается похожей на убогого родственничка профессора Лучезарного. Не очень приятное зрелище. Ему этого не хотелось. Правда. Это было очень странно. Лютову казалось почти смешным, что подобное его реально задевает. Но всё же... А кто тогда будет противостоять ему? Кто будет кусать губы, шипеть с отчаянной яростью: «Ненавижу!», изображая непоколебимую отвагу и при этом мучаясь от боли, приносимой его словами? Без Рудик будет как-то… не так. А ведь казалось, он должен был радоваться. Только казалось. Он же даже пришёл посмотреть на это последнее заседание. То самое, на котором Магический Синод должен был вынести вердикт. Не удержался. Почему-то верил, что её оправдают. Ошибся. В тот момент он был готов заорать на весь зал, что так не должно быть, что решение неверное... Глупо как-то. Что с ним происходит? А Рудик его даже не заметила, лишь скользнула равнодушным взглядом по безликой толпе на трибунах и снова на судей уставилась. Она вообще выглядела поразительно безразличной к своей судьбе. Или это он вдруг стал до странного обеспокоенным её приговором? Жаль вообще-то, что не заметила. Было бы занятно посмотреть, как вытянулось бы её лицо при взгляде на него. Как же, заклятый враг, сам Нил Лютов пришёл посмотреть на Суд. Посмеяться пришёл, верно? Он запутался в своих чувствах относительно Рудик. Вообще во всём, что её касалось, запутался. Загадочные события, которые рыжая, казалось, притягивала... Вот, к примеру, совершенно непонятно, почему сам Виртангель Нобиль-младший взялся за роль Защитника в её деле... Ведь ни у неё, ни у её опекунши не хватило бы денег на выплату гонорара для Нобиля. Странно. Ему постоянно кажется, что стоит только вспомнить что-то, связанное с Рудик, и он тут же разгадает эту загадку. Не вспоминается. Перед глазами — самое настоящее противостояние. Словесная битва Защитника и Обвинителя. Совершенно очевидно, что эта глянцевая красотка уступает Виртангелю по всем параметрам, но что-то заставляет её выкладываться на полную, показывая недюжинную сообразительность и способности, о которых, кажется, никто и не подозревал. А ведь он помнит Злату ещё с прошлого учебного года и не замечал же в ней никаких особых талантов, кроме разве что выдающихся внешних данных. Почему же Соболь так старается? Из-за Смелого что ли? Месть? Но это же бесконечно глупо. Кретинизм в квадрате. — Защита отказывается от заключительной речи, Владыка, — с едва заметной улыбкой произносит Нобиль. Лютов чувствует себя оглушённым. Этот остроухий что, совсем из ума выжил?! Это же просто… конец. Это самое необъяснимое чувство из всех, что он испытывал. Его просто бесило…бездействие. Было же очевидно, что всё это просто глупый наигранный фарс. Да он сам может засвидетельствовать, что уж Рудик-то на профессора Безродного точно напасть не могла! Это же аксиома, чёрт возьми! Возникло даже желание… вскочить с трибуны, схватить её и телепортироваться куда-то подальше. Что за дурость? Это просто немыслимо. Больше Лапшину подходит. Нил Лютов — не благородный рыцарь. Он — заклятый враг. И плевать, что таким врагам тоже иногда хочется совершать добрые поступки, плевать! Да даже если бы и спас... В ответ получил бы очередное: «Спас, чтобы ненавидеть дальше, верно?» Порой она такой глупой кажется! Не видит дальше кончика собственного носа! С Лукоем сражается, а его, Лютова, понять не может. Слепая ты, Рудик, слепая, ясно? Если бы ты умерла, было бы проще. Заседание закончено, все расходятся, возбуждённо переговариваясь. Нил Лютов ложится спать, представляя, как завтра будет насмехаться над Лапшиным и доведёт до слёз ту светловолосую девочку, у которой мать уборщица. Болезненно ухмыляясь, пытается скрыть от самого себя противное зудящее беспокойство. Он будет радоваться, даже если от фальшивой улыбки заболят губы. А утром весь Троллинбург облетает новость: «Настоящий преступник найден. Суд ордалий прерван. Ученица Старшего Дума оказалась невиновной». И Лютов с облегчением улыбается. Теперь он со спокойной совестью может заявить Рудик, что дико жалеет о том, что ордалии не успели поиздеваться над ней, как следует. Ничего не изменилось. Вражда продолжается.