Двусмысленность

      Она юркнула, как мышь, в щель между парадными дверьми и нырнула под стол. Белая скатерть ещё колыхалась с минуту. Василиса пригнулась к полу, наблюдая за полоской света из соседнего зала,внезапно чья-то фигура заслонила проём, погружая комнату в кромешную тьму, затем яркая вспышка осветила противоположную стену, и вновь – тьма. Дверь захлопнулась. Наступила тишина.       Василиса не дышала, пытаясь уловить атмосферу в зале. По паркету тихим эхом разнеслись аккуратные шаги – похоже, кто-то крался. Скоро Огневой стали видны чёрные туфли с заострёнными носками. Неизвестный, очевидно мужчина, замер у стола в нерешительности – Василису ударило в холодный пот. Мелкая дрожь осела комком в горле.       За дверью раздались громкие голоса. Неизвестный сделал пару нерешительных шагов и резко пригнулся, залезая в ближайшее убежище – под стол. Его нос столкнулся со лбом Василисы – витиеватые ругательства сорвались с губ обоих.        – Астрагора тебе в жены, а Марка в свидетели…        – Чтоб тебя пьяный луноптах катал…       Сердитые взгляды, чёрные в дребезжащей темноте,встретились.        – Ляхтич?        – Фейра?       Но излить ту бурю эмоций, которая внутри них поднималась, им не дали распахнувшиеся двери. С два десятка пар обуви застучали по звонкому паркету, вешая на их языкастые рты замки. Внезапно зал расцвёл в сиянии полутораста свечей, пламя которых красиво бликовало и отражалось на большой новогодней ёлке. Однако героям подстолья были видны лишь ноги на разный вкус: мужские и женские, худые и полные, миниатюрные и напоминающие ласты.        – Прошу к столу, – сказал, как стало понятно по голосу, Нортон-старший. – Здесь нам, дамы и господа, никто не помешает.       Марк с Василисой переглянулись, сами ещё не до конца понимая в какую авантюру влезли. Гости стали рассаживаться – началась игра в импровизированныйтвистер. Ни Ляхтич, ни Огнева не подозревали какой удивительный мир человеческих привычек скрывается под скатертями на балах. Каждый вёл себя по-разному: кто-то вытягивал ноги, кто-то закидывал одну на другую; некоторые дамы закрывали пышностью юбки чуть ли не всю ширину стола… были и другие комбинации, которые бросали героев подстолья в холодный пот. А это только начало банкета.        – Вопрос, который волнует всех, – поход в расколотый замок, – сказал, словно пропел, глубокий низкий голос, поражающий своей полнозвучностью. – Всё ли готово, Нортон? Мы можем быть уверены, что все ключники готовы к переходу?       У обоих, как по команде, навострились уши, стараясь уловить свозь шелест юбок и звон приборов интересные, как они думали, сведения. Марк даже дыхание затаил. Хотя, возможно, доступ кислорода перекрыл элегантный башмачок с блестящей инкрустацией на носочке около его носа. Пах он далеко не розами. Смотреть на потуги Марка Василисе было почти смешно. К счастью годы тренировок не дали ей загнуться в планке на первой минуте. Вот бы ещё корсет и юбка не мешали! Рискуя грохнуться, она завела руку за спину и ослабила нити – дышать стало в разы легче.        – Дамы и Господа, волноваться не о чём, – голос Нортона-старшего искрился, как ликёр в свете люстры, разными тонами весёлости, отчего у Василиса от копчика до макушки прошлись мурашки. – А теперь, собственно, приступим к нашим делам… делайте Ваши ставки.       Сказать, что Василиса была в шоке – умолчать половину правды. Она даже не уловила, когда Марк, гонимый дивным амбре обладательницы элегантных туфель, скрючившись, аки дождевой червь, подполз к ней почти вплотную. А когда поняла…        – Огнева, лучше молчи, – тоном, сочетающим нереальные комбинации раздражения, угрозы и, похоже, от запаха пота и кожи у неё не в ту сторону свернула крыша, томности, прохрипел Марк. – Иначе сама будешь объяснять своему Драгоцию, что ты, раскрасневшаяся и «развязанная», делала со мной под столом.       …подавилась своим криком, закашлявшись беззвучным кашлем до едких слёз. Марк же, молясь Эфларусу, с нервной покорностью наблюдал, как чёрный лакированный туфель с отполированным каблучком шмякнулся о пол. Воздуха стало на частичку меньше. Ляхтич, словно в замедленной съёмке, наблюдал, как обладатель, играясь, разминал затёкшие пальцы, что пропустил красноречивый невербальный посыл Василисы пойти куда подальше.       – Сдвинься влево, – фыркнула она в ушную раковину. – И не дыши на меня винным заводом.        – Я не пил… почти, – отрезвил её подозрения Ляхтич, добавив про себя: «ну, бокала… два-три». – И тебя это не касается.       Василиса, устав стоять в планке, медленно опустилась на пол, шипя на путающуюся в ногах юбку и остроносые балетки. Чудом уместившись среди туфель, ботинок, копыт… Огнева искоса глянула на «врага народа»: Марк изловчился, изогнувшись и искрутившись, снять с себя пиджак, который стеснял его изумительную ловкость.        – Нортон, дорогой, Вам так повезло! У Вас обе дочери – красавицы! – вырвалось из игрового гула особо громкое восклицание. – У меня вот только сыновья.       – Хах, как же! Красавицы, – цоканье Марка с кульбитом зрачков, перебило ответ Огнева.       Василиса, возмущённая комментарием Ляхтича (хотя, возможно, это декор из каменьев продавил ей грудь, рёбра, живот) решила перевернуться на спину, с прищуром следя за действиями Маркуса. Тот, кривя губы в усмешке, ослабил дурацкую бабочку и расстегнул верхнюю пуговицу: слишком жарко в этом подстольном полумраке. Наконец, блестящая сапфировая россыпь заиграла в чёрных зрачках напротив и… сердца обоих забились в глотке: вилка, звеня о паркет, упала со стола и раззадорила эхо, второй ботинок слетел вслед за первым. Секунда. Рука потянулась за прибором и… подняла его без фатальных последствий. Выдох. Ноги в чёрных носках, разминая пальцы, вытянулись вперёд – прямо на Ляхтича. Чудеса скорости и гибкости, и Марк перебрался вне зоны досягаемости опасных ступней – над Василисой. Её крик рвался наружу… сквозь, плотно прижатую к её губам ладонь Ляхтича.        – Молчи, фейра, –прошептал ядом он, убирая руку. – Нам обоим будет плохо, если об этом узнают.        – Я знаю, – возмущённо, словно кусаясь, ответила она. – Это негигиенично!        – Она не настолько грязная.       – Но не настолько чистая.       А ноги тем временем двигались. Подстольный мир жил своей жизнью. Марк и сам не успел заметить, как его руки оказались в опасной близости от чужих ног, а точнее – между. Он боялся шелохнуться, гипнотизируя почти развязавшуюся бабочку, раскачивающую нал лицом несносной фейры, и даже не уловил, что его ноги сжимали её бедра. Возмутительная наглость, которая её почти не волновала, в отличие от заколки и шпилек, впивающихся ей в череп, царапающих её голову. Играясь с наклоном головы, она заметила, как ножка, в роскошной туфельке, проскользила, предположительно по брючине её отца. А блестящий фасон платья соблазнительницы казался ей слишком знакомым. Внутри всё свернулось в вязкий ком.        – Вот гадюка! – рыкнула себе под нос.       Маркус, оторвавшись от бабочки, проследил за взглядом синих глаз и увидел, как ножка в туфлях на заказ, знакомых туфлях, приподняла грубую классическую брючину. Колючая, как шиповник, усмешка расцвела на его губах.        – Смирись. Елена оприходует твоего папочку.        –Заметь, не я по ней сохну.       Глаза в глаза. Разряд. Он облизнул губы, сдерживая порыв, хрустнуть её запястьями на всю залу. В её глазах почти нет сожаления: она хотела уколоть его побольнее. Оба на грани срыва. Бабочка, взмахнув завязками, опустилась на её лоб, завязки заструились по губам и подбородку. Она смешно поморщилась, пытаясь согнать надоедливое «насекомое», наклонила голову – бабочка соскользнула на пол.        – Ты развратница, фейра, –наигранно-удивлённо хмыкнул Марк, замечая кусочек лифа, выглядывающего из-под съехавшего верха. – Кружевное. Для Драгоция нацепила?        –Не смотри!        – Было бы на что ? – двусмысленное восклицание, отдалось странным напряжением. Смотреть всё же не стоило.       Чья-то нога коснулась Василисы, обрывая в её душе мысленные канаты. Она только и успела одёрнуть ноги, а затем сто раз обругнуть себя за это: её коленки незастенчиво упирались в задницу Ляхтича. Сколько осталось до конца? Секунда? Две?        – Какого треугла, фейра? – взбеленился Маркус, подмечая в возмущении лёгкую дикость. – Жить надоело? Или жизнь скучной показалась?        – Меня кто-то коснулся, – еле дыша, пропищала Огнева, заставляя замереть обоих.       Голоса жужжали, игровая деятельность за столом перебивалась лёгкой закуской и звоном бокалов. Никто ничего не заметил. Марк выдохнул, молясь, чтобы Огнева разогнула ноги… но она как-то не спешила и раздражающе ёрзала, заставляя верх платья сползать всё ниже и ниже. На самом деле, она просто старалась избавиться от громоздкой заколки, буровящей проход к её мозгу.        – Лежи смирно, – прошипел Марк.        – Не могу.        – Почему? Хочешь окончательно оголиться? Давай, дерзай!        – Сука… ска… проиграет – ЦСКА победит, – пробурчала Василиса, и, уповая на удачу, попросила. – Можешь, убрать заколку. Она мешает, как бы я не лежала.       Василиса повернула голову, представляя Марку вид на изящное изделие в форме цветка с морем сапфириков и железных фентифлюшичек, ах да, и с огромными зубцами, теряющимися в огне волос. Высвобождая руки, на свой страх и риск, он подался вперёд, наклонился и подцепил лепесток с сапфировой «росой». Его губы в миллиметрах от её уха. За стуком своего сердца – а может это у Огневой тахикардия – он не слышал звона бокала о паркет.        – Что здесь… – Василису, словно кто-то ударил под дых, Марку перекрыли кислород, – …происходит? – таким металлически тоном поставил им вопрос Нортон-старший. – Вылезайте от сюда живо!       На негнущихся ногах, чувствуя себя, как воры-любовники, застигнутые на месте преступления-измены, ключники выползли из подстолья. Марк почти забыл свой пиджак, прикидывая шансы на сохранения своей жизни. Между ним и фейрой ничего нет, но праведное возмущение в глазах Огнева отражало обратную ситуацию, а лицо соучастницы, красное как лобстер на столе, нагнетало положение. В горле застыл полурык-полустон досады, когда фейра в спешке наступила на подол, разрывая его чуть ли не до бедра. Исход вечера – фатальный.        – Что вы делали под этим столом? – холодное лицо и горячий яд голоса ввели Василису в состояние неконтролируемого волнения. Вспоминается яркая, как всполох пламени, пощёчина первой встречи.        – Мы не подслушивали, – оправдывается она, шагая назад и оголяя ножку. – Мы ничего такого, вообще, не делали. Я пряталась от…       Марк не слушал – смотрел на гигантское зеркало в конце залы, где отражались все участники пьесы: он, Огнев, его ненормальная дочурка и восковые, застывшие во времени гости. Хорошо, хоть Нортон-старший не дурак и время остановил, а иначе… Марк смотрит на себя: от причёски не осталось и следа, воротник смят, пуговица расстёгнута и всё почти прилично, что нельзя сказать о фейре. Он посмотрел на неё через зеркало и понял, что, возможно, место златоключника освободится в эту ночь. Нутро ему подсказывало, что Огнев не пожалеет тех, кто потянул ручки к его прекрасным дочуркам – ни к Дейле, ни к фейре. Никого.       Марк искоса бросил взгляд на Огневу подле него и похолодел от ужаса. Она стояла рядом, красная как маков цвет, в порванном, Астрагор его, платье, с горящими, как чёртовы звёзды, глазами. Её грудь часто вздымалась от поверхностных вдохов. И это, к подзаборным треуглам, кружевное бельё дополняло картину «я с сеновала».        – Мы поговорим в моём кабинете. Завтра, – прошипел Огнев, аки змей, и Ляхтич, вспоминая остальские обряды, мысленно покрестился. – А сейчас ступайте в свои комнаты. Немедленно!       Взмах стрелой и они стали выглядеть как люди, и только нездоровый румянец Огневой и всеобъемлющий зрачок Марка выдавали их тайну.       Марк никогда бы не признался себе, даже под пытками, что до четырёх утра ворочался в кровати этой ночью, перегорая, словно в лихорадке, событиями праздничного вечера: кружевным бельём, сапфировой заколкой и острыми, чтоб их, коленками.