Взгляд изнутри

Что-то захрипело, закрутилось в самом центре дышащего пламенем термоядерных реакций ядра. Потом тяжело, будто через силу, пошло волнами, передаваясь на раскаленную добела поверхность, и вырвалось наружу всполохами плазмы, отделяясь от огненной короны и уплывая вдаль солнечным ветром. В глубине заворочалось сонное сознание, выныривая из болезненной дрёмы и окидывая внутренним взором свой мир и своих детей, которым суждено было вот-вот исчезнуть. Крохотные и беспомощные, по сравнению с собственной кипящей мощью, они жили лишь ЕГО светом и ЕГО теплом. Сколько имён ЕМУ дали… Сильных ярких, хотя ОНО никогда не слышало ни звука в безмолвии вечного космоса. Но обращённые к НЕМУ мысли, молитвы, мольбы, собранные в едином порыве, коснулись и разбудили. Заставили присмотреться к кружившимся вокруг НЕГО осколкам собственного тела: маленьким и безжизненно-твёрдым, огромным и бушующе-бесформенным. Присмотреться к самому красивому из них — укрытому пёстрым лоскутным одеялом в ореоле сияющей дымки — откуда и шёл пробуждающий зов. Сурья, Гелиос, Атум, Сунна, Тонатиу, Солнце… Имён было много. Они проникали в сознание, делая ЕГО ярче, живее, в чём-то даже "человечнее". ЕМУ приносили жертвы и посвящали подвиги, у НЕГО спрашивали совета и просили помощи, перед НИМ склонялись цари и герои. Люди почитали ЕГО и боготворили, а ОНО согревало их и присматривало за неразумными сыновьями и дочерьми звёзд — за собственными детьми. И казалось, так будет всегда. Сколько прошло времени… Бесконечно много, чтобы наблюдать и учиться, и бесконечно мало, чтобы жить. Тысячи и тысячи земных циклов спустя ЕГО имя стало обыденностью, привычкой. Просто словом. Сокровенный смысл затерялся в веках. Объединённый огонь множества рассыпался на одинокие искры, которым едва хватало силы пробиться к своему божеству. Со временем угасли и они. Теперь люди смотрели в себя, надеялись на собственные силы и доверяли своему разуму. Наваливалась тягостная дремота… Она окружала, давила, погружая в забытьё, выныривать из которого становилось всё тяжелее. Даже собственное тело начало предавать: замедлились реакции, потускнела оболочка из кипенно-белой до оранжево-красной, всё меньше частиц покидало поверхность, всё больше остывало ядро. Будто силы и желание существовать уходили вместе с верой этих маленьких человечков. С трудом сбросив морок, ОНО попыталось обнять свой мир, насладиться им ещё раз, пока вечный сон не поглотил сознание целиком. Но намерение споткнулось, не долетев даже до Земли, как называли свой дом люди. В тени ближайшего осколка парил в вакууме дивный рукотворный цветок на тонком стебле, а вслед за ним летел второй — с разницей в семь циклов. Яркие лепестки золотились ЕГО собственным светом, отражённым зеркальной поверхностью "соцветия". Как будто две одинокие звезды следовали друг за другом. Они привлекали — заставляли внимательнее присмотреться и прислушаться. ОНО чувствовало их одновременно, всех вместе и каждого по отдельности: две команды, шестнадцать человек, летевших к НЕМУ на двух кораблях. Видело их сны и страхи, слышало разговоры, шёпот, ссоры. В ЕГО сознании отражались их мысли. "За шестнадцать месяцев ко всему привыкаешь, только… крыша едет. Отныне я никогда больше не вспылю!" — Мэйс не сдержал своё обещание. Но при всей скрытой в нём ярости, он умел выделять главное. Самый разумный, когда вопрос касался миссии Икара-2, и самый бешеный, когда вплеталось личное. Удивительное противоречие! "Я не менее важен. Сейчас я капитан! Экспедиция без командира развалится! Снимай скафандр, это приказ!" — эмоции меняли лицо Харви, превращая его в ритуальную маску Животного страха. Вместе со слюной он выплёвывал жестокие, глупые слова, о которых наверняка потом пожалеет. Пожалел бы, но он не успел — завис безжизненной хрупкой льдинкой между двух кораблей, каплей росы с цветка. "...голова была забита значениями скоростей, расчетами топлива, миллионами разных… Я облажался, ясно! Каждый может ошибиться под влиянием стресса… Я болван…" — у Трея тряслись руки, губы кривились в подкатывающей истерике, глаза наливались слезами. Его сознание окрашивалось виной, и где-то внутри рождалось разрушительное желание искупить свою ошибку. Искупить кровью. Но в то же самое время ОНО само отражалось в их мыслях. И это было… прекрасно! "Мне только она и снится — поверхность Солнца. Стоит сомкнуть веки — всё тоже самое." "Видели бы вы эту красоту — эффектное зрелище!" "Темнота — это полное отсутствие всего. Это вакуум. А абсолютный свет обволакивает тебя. Он становится тобою." "Это не поддаётся воображению: большой взрыв в малых масштабах — так рождается новая звезда из умирающей. Нет, мне не страшно." Воистину прекрасно! И всё же ярче остальных для НЕГО светили двое. На Земле их назвали бы мужчинами. И, может быть, циклов четыреста-пятьсот назад — жрецами. Они несли в себе веру, почти слепое поклонение и безусловное обожание, какое только может быть к высшей сущности. Пинбейкер и Сёрл часами сидели в Зале наблюдений: экспериментировали со светофильтрами, с очками и масками, много думали и много говорили сами с собой, вслух. Или всё-таки с НИМ? Казалось, они стремятся увидеть что-то сверх того, на что способно человеческое тело. В этом было странное несоответствие: люди не могли жить без ЕГО тепла и света, и в то же время ЕГО лучи убивали их. Быстро — сжигая заживо. Или медленно — под воздействием солнечной радиации. От долгого и слишком частого присутствия в Зале у этих двоих появлялись признаки солнечных ожогов: образовывались пузыри, лопалась и сползала кожа, сначала на лице и руках, потом и под одеждой, от которой хотелось избавиться. Кожа слезала тонкими нитями и целыми лоскутами, со временем обнажая плоть, не успевая восстановиться и закрыть раны. В какой момент всё изменилось? Где пролегла та грань, которая разделила Пинбейкера и Сёрла? Люди всегда были для НЕГО на одно лицо, ОНО разделяло их по теплу мыслей и по оттенку намерений. И сейчас разница была ощутимой. Жестокое, эгоистичное стремление одного остаться последним и единственным противостояло искреннему восхищению другого. Пинбейкер приносил кровавые жертвы своему богу и требовал личной аудиенции — должно быть так выглядела маниакальная одержимость, за гранью которой живое существо теряло рассудок. Сёрл же пожертвовал лишь одной жизнью — своей, чтобы спасти миссию Икар. А себе оставил право выбрать собственную смерть — сгореть в пламени прекраснейшей из звёзд. Даже прикосновение их сознаний ощущалось по-разному. Извращённые помыслы, заключённые в оболочку полуистлевшего смердящего трупа, и белый свет искреннего любования в ореоле человеческой хрупкости. От первого хотелось закрыться, отключиться от реальности, чтобы не чувствовать больше такой лютой злобы. Второе же возвращало веру в людей. И где-то внутри начало вибрировать иррациональное сожаление, что скоро всё закончится. Но как же вдруг захотелось, чтобы хоть один из кораблей достиг своей цели. Захотелось увидеть тот самый "большой взрыв в малых масштабах", каким описывал его Кейпа. Когда искры зависают в пустоте, а потом начинают разделяться и множиться, выпуская наружу энергию невероятной мощи, способную вдохнуть новую жизнь в остывающую звезду. Может быть, если ОНО поверит в этих хрупких человечков, как раньше они верили в НЕГО, миссия завершится успешно?